Игорь Михайлов из плеяды тех литераторов, которые, будучи филологами, работали сторожами, дворниками, социальными работниками, грузчиками. Прежде чем найти работу в журналистике или начать трудиться в редакциях периодических изданий — газет и журналов «Современник», «Домашнее чтение», «Московская правда», «Литературная учёба», «Юность», «Вторник» — ему пришлось освоить вовсе не литературные специальности.

Как прозаик Игорь Михайлов публиковался в журналах «Москва», «Нева», «Юность», «Дон», «Южное сияние», «Новый Свет». Автор нескольких книг, вышедших в московских издательствах, например, в таких как «Художественная литература» и «Молодая гвардия»; человек, смотрящий на современный литпроцесс изнутри его.

— Вы родились в Ленинграде. Можно ли называть вас ленинградцем, питерцем? Какое место занимает этот город, этот период в жизни?

— Питер — моё родное болото, я родился в роддоме имени Карла Либкнехта на Свердловской набережной. До того, как стать роддомом, дом принадлежал купцу Дурдину, он занимался пивом, выбился в люди из крепостных. А построил это здание знаменитый архитектор Барановский, папа двух Елисеевских магазинов. Теперь здесь детский неврологический центр имени Мнухина. Представляете, какая у меня наследственность? И несмотря на всё это я — не питерский писатель. Город, тем более такой вампир, как Питер, не просто среда обитания, а некая нота, с которой я давно утратил связь. Теперь я в Питере, словно гость дорогой — как князь Игорь в плену у Кончака.

— Ваш профессиональный путь пролегал от работы в газетах к работе в журналах, в том числе к редакторству на высоких постах. Какой период из этой трудовой деятельности вы бы выделили как самый плодотворный, интересный, запоминающийся для себя? Период роста.

— Несомненно, очень плодотворной с точки зрения вхождения в литературную среду была работа в знаменитой «Литературной учёбе» в начале нулевых. Я трудился редактором и собирал номера. Мы делали «шекспировский» и «цветаевский» тематические номера, что по нынешним временам большая роскошь. Несмотря на то что литературное вещество к тому моменту стало сужаться как шагреневая кожа, нам — мне и главному редактору Людмиле Ивановне Карханиной — удалось влить свежую струю в старые мехи. Мы выдумали Горьковскую литературную премию, стали издавать довольно интересные книги. В частности, при помощи редактора Аллы Безруковой — «Литературное мастерство». Книгу сейчас просто невозможно достать, она стала бестселлером. К сожалению, «Литучёба» — или, сокращённо, «Луч» — погасла в 2019 году. Очень жаль.

Другим любопытным опытом была работа с 2008-го по 2018 годы в журнале «Юность». «Юность» была этакой тусовкой отщепенцев, которые не пришлись ко двору в других изданиях, но среди них были такие имена, как Юрий Влодов, Игорь Кохановский, Алла Марченко, Новелла Матвеева, Мэлор Стуруа, Нина Краснова, Александр Щуплов, Светлана Лакшина, Александр Балтин и многие другие. Журналу многого не доставало, прежде всего воли, ведь «Юность» всегда была в авангарде, а не арьергарде. Но, однако, как ни странно, в «Юности» того периода было некая питательная литературная среда, в которой обитали писатели, поэты, певцы, шарлатаны, авантюристы, графоманы и т. д. Но с начала 2014 года журнал всё более деградировал. Жаль, что сейчас, на мой взгляд, им недостаточно занимаются. Российским «Нью-Йоркером» он не стал и вряд ли станет при таком к себе отношении, а очень жаль.

— Если не литератор, то кто? У вас получилось воплотить мечту: в детстве я хотел быть…?

— В школе я хотел стать экскаваторщиком, потом прыгуном в высоту. А потом и вовсе актёром. В своё время я провалился в четыре московских театральных вуза. Я думаю, что все эти мои детские мечты каким-то образом воплотились в прозаике.

— Перед людьми нескольких специальностей в профессии всегда интересно ставить вопрос: кто же в вас победил? Эссеист? Критик? Журналист? Прозаик? Редактор?

— Вы знаете, когда я писал «Не книгу имён», писатель и критик не досаждали друг другу, а довольно плодотворно сотрудничали. Я, кстати, совсем было забыл об этой книге, но мне напомнила о ней мой друг, русская поэтесса, издательница из Кишинёва Олеся Рудягина. Она очень тепло или даже излишне горячо откликнулась на неё, и я вдруг понял, что у меня что-то такое получилось. Получилось, в частности, благодаря настойчивости моей хорошей знакомой, писательницы Натальи Рубановой. Это она меня заставила собрать под одну обложку все мои штудии, которым я предавался в деревне во время ковида. Книга вышла на издательской платформе  Ridero в серии «Литературное бюро Натальи Рубановой».

Редактор же Игорь Михайлов хотел бы отметить книги Софии Агачер «Твоими глазами» и «Журнал Рыси и Нэта». София Агачер — реаниматолог, она из Беларуси, всё, о чём пишет, а пишет она о Чернобыле, как о некоей фантастической зоне, меняет восприятие и даже врачует. Я бы назвал её роман шаманским. Писатель Михайлов в какой-то степени завидовал редактору Михайлову.

— В нашем разговоре не обойти период вашей деятельности в легендарном журнале «Юность», где вы трудились в должности заместителя главного редактора. Уже с расстояния в несколько лет, когда страсти по распаду, расколу той «Юности» остыли, можете высказать свою точку зрения на произошедшее? Есть о чём жалеть? Можно ли было повернуть по-иному? Или подобные турбулентности литпроцессу необходимы?

— Нужно было, конечно, воспользоваться теми возможностями, которые давал бренд «Юности». Нужно было сделать свою премию, не местечковую, журнальную, как у всех, а более значимую. У «Юности» прекрасный авторский актив. Если я начну перечислять авторов «Юности», то на это уйдёт полдня. Но, увы, в это время не было издано ни одной антологии авторов «Юности», ни поэтической серии, с прозой всё то же самое, хотя такие возможности были. Тут вот в чём дело. Осталось не так много людей, кто ещё знает и помнит ту, прежнюю «Юность», поэтов, писателей, критиков из «Зелёной лампы», которые там работали и печатались. А это — Виктор Шкловский, Юрий Левитанский, Андрей Битов, Евтушенко, Вознесенский, Окуджава и т. д. Люди уходят, и скоро никто не вспомнит таких поэтов, как Дрофенко, Прасолов. А они стоят того, чтобы о них помнили больше, чем о Гузель Яхиной. «Юности» нужны были перемены, но не такие, как сейчас. Журнал не должен быть нелюбимым пасынком. Он не достоин того, чтобы к нему так относились.

— Расскажите о времени чтения лекций по русской литературе в США. Что это за годы? Чем запомнились? Литературные курсы любого сделают писателем средней руки?

— Я приехал в Штаты в 2014 году благодаря своим друзьям, профессору Чикагского университета, слависту Ирвину Вайлю, и богослову и писателю из Флориды Михаилу Моргулису. Я прочитал всего три лекции. Одна из них была в доме престарелых, евреев из Одессы. Они встретили меня довольно настороженно, но, когда я показал мою футболку с надписью «СССР», барьер недружелюбия был преодолён. Не помню, о чём я им рассказывал, возможно, читал что-то. Но когда мы расставались, у них были слёзы на глазах. Довольно благодарная публика, которая любит русский язык и внимательно слушает. А вот одну из лекций я читал в Сарасоте для будущих американских политологов. Они меня спрашивали, как со свободой в России? Я им ответил, что у нас свободы даже слишком много, но люди не научились ею пользоваться. Свобода, как огонь, может и обжечь. Понятное дело, всё это происходило почти десять лет тому назад. Самое печальное в Америке — это то же, что и у нас происходит сейчас, а именно: люди не читают. На современную русскую литературу — почти никакой реакции. Пелевина они знают, но не читают. Всё остальное очень вторично, несмотря на какие-то фантастические потуги со стороны Минцифры по пересадке на англоязычную почву всех наших лауреатов. По-прежнему американский интеллектуал, который занимается русской литературой и знает язык, называет имена Чехова, Достоевского, Толстого, Горького, Набокова, Бродского. Ирвин Вайль в своё время был дружен с Чуковским. Когда несколько лет тому назад он был в России, то побывал в Переделкино, в музее Чуковского и на его могиле, где спел поминальную молитву; Ирвин — кантор в синагоге в пригороде Чикаго — Эванстоне.

Поразила меня библиотека в университете Эванстона. Там есть все советские и русские писатели от Кочетова до биографии Пушкина 1937 года издания пушкиниста Бродского. Правда, у Николая Леонтьевича не книга, а ксерокс. Ещё одной изюминкой был музей Евтушенко в Чикаго. Ещё я видел оригинал записки Цветаевой Николаю Тихонову. Я держал эту записку в руках. Она принадлежит бывшему сенатору (я дал слово не разглашать его имя), который купил её; он — американец, и, хотя русским почти не владеет, у него огромная коллекция русских книг и журналов начала XX века. Я его спросил — зачем вам всё это и эта записка? И он сказал: для моих внуков.

В Чикаго, оказывается, существует музей Евтушенко. Организовали его, кстати, два бывших питерца. В музее со всех сторон на посетителя смотрит взыскующим взглядом Евгений Александрович. Находиться в музее довольно сложно: пробудешь дольше часа — и ты уже превращаешься в адепта Евтушенко. Хочется идти по Чикаго с его портретом и читать проповеди на основе его произведений.

— Задам один вопрос, который недавно обсуждался в соцсетях, а стало быть, интерес к нему есть. Считаете ли вы, что поэт и прозаик — это писатели? Является ли поэт тем же писателем, только записывающим свои тексты в столбик?

— Почему нет? Андрей Белый совмещал в себе поэзию и прозу, Бунин, Алексей Толстой, Набоков начинали как поэты. Проза Константина Паустовского и Юрия Казакова очень поэтична. Попробуйте определить, кто такой Дилан Томас — поэт или прозаик? Цветаева и Мандельштам — прекрасные прозаики. Границы жанров довольно условны. Они гениально определены у Мольера — учителем философии и господином Журденом: всё, что не стихи, то проза. И наоборот.

— Известно, что в поэтических сообществах внутренняя жизнь более бурная, чем в писательских. Писатель — индивид несколько спокойнее, нежели пиит? Или по каким-то иным причинам внутрисоюзные отношения в кругах прозаиков не так приметны?

— В своё время Розанов советовал Пришвину: подальше от издательств! Прозаик — волк-одиночка, бродяга и отшельник. Поэтому так безнадёжно уныла журнальная или премиальная проза, которую пишут «не истекая кровью», по рецепту Хемингуэя, а клюквенным морсом. Поэт — более экстраверт, ему нужно внимание. Вспомним цветаевское: «Прошу ещё — любите за то, что я умру». Этакий шантаж любовью — читайте, любите... Блок задыхался, когда ушёл его читатель. Я знаю одного поэта, который, если не выступит хотя бы раз в неделю в какой-нибудь библиотеке считает, что жизнь прожил зря. Мой приятель — поэт Александр Балтин — пишет мне письма стихами. Поэту нужен выдох!

— Что делает автора заметным помимо его произведения? Вообще автору нужны скандалы для продвижения его произведений? На ум пришли два примера: литературный — с «Эшелоном на Самарканд» Яхиной, когда после выхода книги на её идею заявил права совсем другой человек; и киношный — с недавним показом фильма «Мастер и Маргарита» Локшина…

— Евгений Евтушенко говорил, что скандалы — движущая сила литературного процесса. Скандал нужен, конечно, тогда, когда кроме этого у автора есть ещё что-то за душой. В своё время поэт Юрий Влодов гордился тем, что его имя занесено в чёрные списки в ЦДЛ наряду с Николаем Рубцовым — за пьяный дебош.

Книги Яхиной незатейливы, как чак-чак. И в этом их непреходящая прелесть. Проза, не замутнённая особыми изысками. Писатель пописывает, читатель почитывает. И все свято уверены, что это и есть литература.

Я немного знаю Казань, люблю этот город, там много хороших писателей: Эльдар Абузяров, Сания Шавалиева… Сания, правда, из Набережных Челнов. Есть из кого выбирать — было бы кому выбирать.

— Несколько лет вы возглавляете литературный журнал «Вторник», отмеченный медалью Достоевского, и Радио «Антология». «Вторник» — ежемесячный журнал с привычными разделами, предполагающий сотрудничество с авторами, работающими в широком спектре жанров. Как долго существует этот журнал и как качественно он изменился? Что самое сложное в жизни журнала в данный момент времени?

— Журнал «Вторник» существует с 2019 года, мы выпустили 75 номеров. Нам удалось выжить, хотя и самим не верилось, что это возможно. Хочу похвастать нашим авторским активом: Виктор Коркия, Алексей Витаков, Михаил Пак, Юрий Поклад, Вера Чайковская, Александр Балтин, Владимир Спектор, Инна Кабыш, Наталия Елизарова, Андрей Галамага, Галина Бурденко, Галина Данильева, Сергей Арутюнов, Георгий Пряхин, Евгений Лесин, Олеся Рудягина, Наталья Новохатняя, Любовь Новикова, Владимир Перцев, Евгений Каминский, Саша Кругосветов, Сергей Пагын, Сергей Белорусец, Андрей Кротков, Алексей Пискулин, Игорь Попов, Лев Яковлев, Геннадий Евграфов, Ирина Алексеева, Валерия Нарбикова и ещё многие другие. По сути, во «Вторнике» мне удалось воплотить те идеи, которые не удалось воплотить в «Юности». Но это уже совсем другой проект.

— Очень важным представляется вопрос: чего вы ждёте от авторов, как главный редактор, какой прозы? Какого персонажа, какой формы высказывания сейчас не хватает, на ваш взгляд, современному литпроцессу?

— От прозы всегда ждёшь открытия, какого-то особого взгляда на привычные вещи. Языка, может быть. В № 73 мы опубликовали рассказ Алексея Витакова «Сказы великой охоты». Его рассказ овеян легендами Коми, воем ветра, запахом тундры и костра. И ещё этот прозаический и поэтический текст о смыслах в литературе. Кстати, Витаков ведь ещё и поэт.  Он вставляет в свой рассказ стихи, и это не вызывает у меня, к примеру, никакого противоречия.

— Назовите, пожалуйста, прозаиков, не получивших пока широкого признания, но по качеству прозы вполне достойных встать в ряд известных современников. К кому читателю следует присмотреться?

— Дмитрий Романов — собиратель фольклора, родом из старообрядческого духовенства. Этот автор возник давно, ещё в «Юности». Я стал присматриваться, а он, появляясь нечасто, каждый раз удивлял меня чем-то новым. Думаю, что к нему хорошо бы присмотреться не только читателю, но и издателю. Дмитрий — умный писатель, обладающий большим набором словесного инструментария.

— Поражает обилие нынешних жанров и поджанров, форм и концепций. На слуху — фэнтэзи, автофикшн, травелог, постмодерн, антиутопии, хоррор, смешение стилей, например, травелог с философскими заметками, нон-фикшн с автофикшн. За каким из них будущее?

— Будущее, как показывает литературная практика, за хорошим текстом. Курт Воннегут прекрасен в любом жанре. Будущее за цепким взглядом, озорной и нетривиальной мыслью, поэтичностью, выходящей за рамки жанровых определений. По сути, за всем тем, что было в прошлой замечательной нашей прозе, но по дороге в настоящее как-то растерялось.

— Женскую прозу считают более узкой, герметичной, не выходящей за рамки малого круга тем. Так ли это, на ваш взгляд? Бывали ли у вас при чтении книг российской или иностранной писательницы такие ощущения: как она пишет! Почему это сказал не я? Есть ли у вас главные героини — женщины?

— У Одена есть такое высказывание: «Когда люди разговаривают, женщина должна быть на кухне». Это, конечно, не так. Жорж Санд, которую в начале её творческого пути принимали за мужчину, доказала, что женщина — абсолютно равноправный и самостийный автор. Кэтрин Портер, Агата Кристи, ранняя Татьяна Толстая — список можно продолжить. Женщине, как мне кажется, гораздо труднее пробиться сквозь толщу льда. В журналах не любят женскую прозу. Даже есть такое уничижительное определение: «жэ-пэ». Но у женщины зорче глаз, письмо более поэтичное, текст более стихийный, особо организованный хаос, что также придаёт ему поэтичности. Героиня-женщина? Кошка по имени Сильвана Помпанини. Речь о рассказе, где кошка названа именем любимой итальянской актрисы.

— Каждому поколению выпадает своё историческое время. Литература — это индикатор исторических процессов? Как, по-вашему, литература должна отстоять во времени/расстоянии и наблюдать за происходящим или активно его перерабатывать, отражая?

— В литературе, как и вообще в искусстве, прямая — не самый короткий путь. Существует немало примеров того, как актуальные в своё время романы сейчас просто, что называется, выдохлись. На роман Рыбакова «Дети Арбата» записывались на два месяца вперёд в библиотеках. На «Новый мир» подписка была ограничена. Прошло не так много времени — кто сегодня читает «Детей Арбата» или «Белые одежды», «Новое назначение», или «Кавалера Золотой звезды»? Во времена Пушкина одним из самых популярных романов был роман Фаддея Булгарина «Иван Выжигин». Фаддей — не из бедных писателей, и Пушкин отчасти завидовал его литературному успеху. Но кто этот плутовской роман нынче знает? Как мне кажется, торопиться, как в моём любимом фильме «Кавказская пленница», не надо. Текст сам в своё время, как убийца, найдёт писателя и задушит.

— Писатели и читатели могут помимо прочего наблюдать ваши фотографические изыскания. Чем для вас стало фотодело? Фотография заместила какие-то пустоты? Компенсирует некие неудачи? Или дело совершенно в другом?..

— О фотографии можно говорить бесконечно долго. Ролан Барт в книге «Camera lucida» дал такое определение фотографии: «Фотография соприкасается с искусством не посредством Живописи, а посредством Театра». Я никогда не умел рисовать, а в своё время провалился на экзаменах в четырёх театральных вузах. Поэтому, видимо, фотография — один из способов отыграться за причинённые детские обиды.

У Кортасара в рассказе «Слюни дьявола», который послужил прообразом фильма «Фотоувеличение» Антониони, говорится, что «среди множества способов одолевать томительное Ничто самый лучший — заниматься фотографией». И я с этим согласен, когда смотрю на фото некоторых профессионалов, убивающих своим искусством натуру.

Хорошими фотографами были Леонид Андреев. Михаил Пришвин, Евгений Евтушенко. А я — лишь махровый любитель.

— Задайте, пожалуйста, вопрос, который вам никогда не задавали в интервью, а хотелось бы на него ответить.

— Перед каждым писателем, даже плохим, всегда, наверное, стоит вопрос: писать или не писать, то есть, по сути, быть или не быть? А есть ли какая-то точка невозврата, когда уже не быть не получается, а быть не удаётся? Можно ли соскочить с подножки этого летящего в пропасть поезда, и когда лучше это сделать?

— Что бы вы хотели пожелать себе — Игорю Михайлову, прозаику, редактору — в настоящий момент времени?

— Ответить честно на заданный самому себе предыдущий вопрос.

Беседовала Галина Калинкина

Февраль 2024

Игорь Михайлов родился в 1963 г. в Ленинграде. В 1979 г. переехал на ПМЖ в город Жуковский. В 1989 г. закончил филфак МГПИ имени Ленина. Работал сторожем, дворником, социальным работником, грузчиком, журналистом в местной газете «Современник», потом в подмосковной газете «Домашнее чтение». Год — в «Московской правде». С 2004 по 2008 гг. — в журнале «Литературная учёба». С 2008 по 2019 гг. — заместитель главного редактора журнала «Юность», заведующий отделом прозы. С 2019 г. главный редактор журнала «Вторник».

Галина Калинкина родилась и живёт в Москве, окончила РГГУ, прозаик, критик, эссеист. Публикации выходили в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Юность», «Этажи», «Новый Свет», «Север», «Сура», «Textura», «Кольцо А», «Традиции и авангард», «Формаслов», «ЛИTERRAТУРА» и в «Независимой газете» («НГ-Exlibris»). Автор книг: сборников «Поверх крыш и флюгерных музык» и «Идти по прямой», а также романа-надежды «Лист лавровый в пищу не употребляется» (сага о старообрядцах). Лауреат международных литературных конкурсов им. Бунина, им. Катаева, им. Короленко, им. Анненского, «Русский Гофман», «Антоновка+» и Волошинский сентябрь» (Критика). Лонг-листер премии «Ясная Поляна» 2023 г. за роман-надежду.