В метро

Они идут и гордо головы несут,

красивые и молодые,

и смотрят снисходительно на мир,

погрязший в бухгалтерии,

сведенье счетов,

сальдо с бульдо,

бульдожий мир

схватить их норовит,

и впиться в плоть мечты,

еще такой ранимой, неокрепшей,

молюсь, чтобы не обломали

им крылья раньше срока

или хотя б отсрочку дали.

***

Немая судьба моя —

лоскутное одеяло

но мне этого мало

где наша не пропадала?

в Гулаге и продмаге

на погосте и Холокосте

которых якобы не было вовсе

даже Беломор-канала

не было — ударная стройка

где писатели делали стойку

и пометили все столбы

а лжепророки в законе вещали:

распнем либерала

а каждый пророк

убог

К истине пригвожден

к брусчатке гвоздем

***

Если не говорить о веревке

в доме повешенных

Если не говорить о стрельбе

в доме расстрелянных

несомненно затянутся раны,

как говорила одна дама:

— Что я, еврейка, что ли,

чтобы ездить в Освенцим?

Живите спокойно, пока

вас не взорвут.

***

Не растрясти б остаток жизни

в метро, в толпе и в болтовне,

чтоб в запоздалой укоризне

не истязать себя во сне

и наяву, когда бессонной,

переходящей в утро ночью

гляжу, как звезды с небосклона

стекают, точно многоточья…

***

Из небес прохудившихся все течет и течет, но

счет предъявлять за протечки небесной конторе тщетно

даже пытаться. Хмурое утро прими со смирением все же,

к счастью, не надо спешить и бритвой тревожить кожу,

есть время подумать о жизни, о том, что она, поверьте,

не удалась лишь отчасти, но следом приходят мысли о смерти

как о продолжении жизни: начнешь на пирушке, кончишь на тризне,

а в остальном все неплохо сложилось вроде бы в этой жизни,

мог бы родиться, к примеру, в Богом забытом краю,

на краю Ойкумены и не услышать приветливого “How are you?”

из-под зонтика, как сейчас, и в ответ не ответил бы споро:

“I’m fine, and you?” или мог бы родиться во время террора

и чисток и никогда не увидеть торжество демократии

в отдельно взятой стране, когда кажется, что все братья

и сестры по счастью или по несчастью, или к примеру,

мог бы пострадать за царя, за отечество и за веру,

как поступают истинные патриоты,

а я и в этом отношении подкачал что-то,

как был, так и остался безродным космополитом,

лучше уж в отечестве быть отчей рукой битым…

пока писал, прояснилось, развеялись тучи,

пойду-ка я в парк под названьем «Центральный» лучше,

где Холден Сэлинджера уток кормил когда-то,

а в новостях снова ненависть, танки, солдаты…

***

У людей широкий горизонт,

У людей большие перспективы,

Среди них мне как-то сиротливо,

Словно я какой-то мастодонт.

Я об окружающей среде

должен бы забыть: на мой век хватит,

как хватило на наш век распятий,

остановки: далее — везде.

На земле у нас домашний ад,

мы живем, того не замечая,

снится нам изгнание из рая

детства. Без любви любой распят.

Ян Пробштейн — поэт, переводчик поэзии, литературовед. Составитель, редактор, автор предисловия, комментариев и один из ведущих переводчиков книги "Стихотворения и избранные Cantos" Эзры Паунда (1 т., СПб, Владимир Даль, 2003) «Стихотворения и поэмы» Томаса Стернза Элиота (М., АСТ, 2013). Участвовал в издании «Собрания стихотворений» Дилана Томаса (М.: Рудомино, 2015).

Переводы из американской и западно-европейской поэзии опубликованы во многих антологиях. Принимал участие в публикации, редактуре и переводе нескольких антологий – английской, американской, мексиканской, венесуэльской, и латышской поэзии для издательств «Художественная литература», «Прогресс», «Радуга», «Лиесма», Вл. Даль, АСТ., Рудомино.