Журнал "Этажи" в сотрудничестве с издательством АСТ: редакция Елены Шубиной представляет авторов из серии Проза нашего времени. В "Этажах" публикуется глава первая "В поисках женского" из нового романа Олега Зайончковского "Тимошина проза".

Олега Зайончковского называют одним из самых оригинальных современных русских прозаиков. Его романы «Петрович», «Сергеев и городок», «Счастье возможно», «Загул» вошли в шорт-листы престижных литературных премий: «Русский Букер», «Большая книга» и «Национальный бестселлер».

Герой романа «Тимошина проза» — офисный служащий на исходе каких-либо карьерных шансов. Его страсть — литература, он хочет стать писателем. Именно это занимает все его мысли, и еще он надеется встретить «женщину своей мечты». И встречает. Но роман с ней как-то не задается, так же, как и роман с литературой. Новое возвращение к святой русской теме «маленького человека»? Или «уж не пародия ли он»?

Глава первая:

В поисках женского

1. Портрет кота

Как и любому из нас, теоретически ему принадлежал весь мир, но Тимоша редко осматривал свои отдаленные владения — он проживал на тринадцати квадратных метрах.

Правда, издавна обжитая комнатка — это тоже мирок, пусть даже и населенный одним-единственным обитателем. Оказавшись в Тимошиной комнатке, можно было, не задавая вопросов, узнать кое-что о его прошлом и настоящем. Вот за стеклом на полке выстроилась коллекция автомобильчиков, — модельки были хотя и старые, но все в отличной сохранности. На торце полки виднелись еще следы переводных картинок, соскобленных и затертых; а если заглянуть за кресло, разделявшее эту полку и книжный шкаф, то на обоях можно было найти каракули, начертанные младенческой рукой. Это трогательное послание из невозвратимого прошлого свидетельствовало о том, что комната не знала ремонта как минимум тридцать лет. Книжный шкаф справа от кресла, тесно уставленный книгами разной степени зачитанности и далеко не одинаковой художественной ценности, сверху завален был пыльными папками и тубусами, оставшимися, очевидно, от времен студенчества. Здесь же, в шкафу, в буковой красивой рамочке стоял портрет рыжего с пятнышками кота — друга Тимошиного детства и ранней молодости.

Однако и современность тоже заявляла в комнате свои права, пусть даже совершенно стихийно. Старая домашняя парта сама собой давно превратилась в компьютерный стол, а где когда-то была корзина с игрушками, там теперь высилась многоэтажная башня «хай-фай»-аппаратуры. Напротив дивана чуть не половину стены занимал огромный ковер-телевизор, большую часть времени беззвучно пылавший красками. Были тут и вещицы поменьше — разнообразные гаджеты с экранчиками и без, чье назначение не всегда понятно, но без которых уже не полна жизнь современного человека.

В этой же комнате находился предмет, привлекавший особенное внимание Тимошиных посетителей, а точнее сказать, посетительниц.

Он обычно стоял за дверью, прислоненный к стене, и в сложенном виде напоминал большую гладильную доску. Это, однако, был настоящий массажный стол. Посетительницы затем Тимошу и посещали, чтобы на этом столе он гладил и освежал самое дорогое, что у них было.

Комната, где человек прожил достаточно долго, может многое рассказать о нем. О характере и привычках, о занятиях и увлечениях, и даже о состоянии его сердечных дел. Последнее, разумеется, интересовало Тимошиных посетительниц. Независимо от того, имело ли это для них значение, проницательные посетительницы отмечали, что фото кота Тимоша оправил в рамочку, а женских ни одного в комнате не держал. Это доказывало, что у него сердце было или разбито, или просто никем не занято.

2. Посетительницы

Свое любопытство к Тимошиному персональному житью-бытью (впрочем, довольно поверхностное) посетительницы утоляли в ходе ознакомительного визита. Являясь в последующие разы согласно назначенному расписанию, они уже не отвлекались на изучение комнаты. Драгоценных минут не теряя попусту, посетительницы раздевались — застенчиво, или кокетливо, или отважно-решительно, или царственно-неторопливо. Тимоша тем временем приготовлял ложе, то есть раскладывал свое массажное сооружение и покрывал его простыней. Обнажась до пределов, положенных только их собственной скромностью, посетительницы взбирались на высокий стол с помощью небольшой скамеечки, после чего укладывались на живот и опускали лицо в специальный иллюминатор. Когда Тимоша орошал их тело арабским благовонным маслом, женщины сладко ежились: с замиранием сердца ждали они прикосновения его волшебных рук.

Эти полеты на массажном столе производили на посетительниц неизгладимое впечатление и, во-вторых, конечно, оказывали укрепляющее, оздоровительное воздействие.

— Все ломоты и в пояснице, и вот в этих местах прямо как рукой снимает, — рассказывали посетительницы своим подругам. — И потом он так это делает, просто не сказать как!

Молва о Тимоше как о талантливом массажисте передавалась из уст в уста. В женских кругах микрорайона он был популярен не меньше Ниночки, выдающейся маникюрши из салона «Локон». Разница между ними заключалась в том, что Ниночка своим искусством зарабатывала на жизнь, а Тимоша лишь подрабатывал. Правильнее сказать, что массаж был для него способом самовыразиться. Каждому человеку нравится делать то, что у него хорошо получается. Незабываемые свои сеансы давал он по вечерам, не чаще трех раз в неделю, днем же Тимоша трудился в Проектной организации, где от сотрудников требовались не чудо-руки, а умственные способности. К счастью, Москва велика, и Тимошино место работы далеко отстояло от места жительства. Чем занимался он в неслужебное время, коллеги Тимоши не знали, да и вряд ли хотели знать.

Однако предосторожность была не лишняя, если учесть, что в обществе живы еще предрассудки в отношении любого массажа. Многие люди считают, что массажные процедуры доставляют непозволительное удовольствие пациенту и оператору. Какое глубокое непонимание! И вообще, кто сказал, что целебное и полезное непременно должно быть болезненным или горьким? Как бы то ни было, но сотрудники Проектной организации если и пользовались услугами массажистов (а надо думать, пользовались), то, разумеется, не из своей среды.

Хорошо, что никто из среды Тимошиных сослуживцев не проживал от него поблизости. Может быть, это не говорило в пользу микрорайона, но как массажисту Тимоше давало свободу рук. Женщины изо всех сред общества схожи строением тела; все они иногда испытывают ломоты и нуждаются в укрепляющих процедурах. Что из того, что Тимошины посетительницы читали только журнальчики со столика салона «Локон». Во время сеансов Тимоша руками чувствовал их первобытную женскую плоть, а они ощущали его первобытную магию рук. И при чем же тут, спрашивается, круг чтения? Конечно, порой случалось, что отзывчивость женской плоти переходила в зов, а Тимошина плоть на зов этот откликалась. Это было вполне естественно и лишь доказывало пользу от его сеансов. Посетительницы забывали о своих ломотах; они покидали Тимошу омолодившимися и обновленными.

Некоторые подробности массажной практики Тимоша благоразумно скрывал от своих родителей, с которыми делил жилплощадь. Но он не мог запретить им тревожиться и фантазировать по поводу посетительниц. Впрочем, во время сеансов родители, как правило, сидели тихо у себя в комнате.

3. Родители

Когда благодарные посетительницы покидали Тимошу после сеанса, их путь пролегал коридорчиком и дальше налево в прихожую, куда выходили еще три двери. В одной из дверей непременно показывалась лысоватая голова. Это был папа, и с ним воспитанные посетительницы тоже заодно прощались. Папина голова отвечала киванием — сдержанным, но достаточно вежливым. Однако как только за посетительницей закрывалась дверь, сдержанность оставляла папу.

— Эти хождения по вечерам! — восклицал он. — Когда же они прекратятся?

Дверь, где была его голова, открывалась шире — рядом с папой возникала мама. Она поясняла папино возмущение:

— Дорогой, мы просто не знаем, что думать... Эта женщина наверняка замужем.

— Вы опять за свое! — огрызался Тимоша. — Ваше ханжество нестерпимо! Если хотите знать, я просто даю сеансы.

Подобные сцены периодически повторялись и были привычны для их участников. Оскорбленный беспочвенными, по его словам, подозрениями, Тимоша скрывался у себя в комнате, а родители продолжали делиться друг с другом невеселыми соображениями.

— Эти женщины явно не его уровня, — уверенно предполагал папа.

— Ты совершенно прав, — соглашалась мама. — И должно быть, не нашего круга.

— Когда он только остепенится...

— Ох, и не знаю... Должно быть, не скоро дождемся мы законных внуков.

Этот обмен замечаниями показывал, что ни в какие «просто сеансы» папа с мамой не верили. Кроме того, проявлялась сложность родительского запроса. Папе с мамой, конечно, хотелось внуков, потому что кто их не хочет, однако не от кого попало. Эта требовательность означала, что покамест родителей не припекло. Под конец разговора папа уже сидел под торшером и листал газету, а мама целилась в телевизор пультиком.

Для родителей, как и для всех неравнодушных людей, личное отступало, когда подходил ежевечерний час новостей. Час волнительной геополитики, пропагандистских клише, поразительных разоблачений и беспощадной биржевой статистики. В мире происходили события, которые тоже нуждались в папином с мамой анализе, обсуждении и оценке.

Но когда жизнерадостный телесиноптик выдавал завершающую свою порцию лжи, когда прочитанная газета становилась мусором, — тогда к родителям возвращалось «личное». Оно во плоти появлялось в комнате — большое, немногословное, немного хмурое.

— Ну что, вы уже свободны?

Тимоша в душе иронически относился к политизированности родителей. Но кое-какое общее увлечение каждый вечер соединяло семью.

— Разумеется, зачем ты спрашиваешь!

Папа с мамой перебирались в Тимошину комнату. Невольно принюхиваясь, они усаживались на его диване. Комната еще хранила запах египетских умащений. Напротив дивана светился огромный экран телевизора. Но это уже был другой телевизор и другое вечернее время; всё актуальное и злободневное улетучивалось из сознания. Наступала пора всей семьей погрузиться в артхаусный нудный вымысел. Этому времени суток замечательно подходил, например, скандинавский кинематоргаф. Всем троим своим зрителям он разгружал в преддверии ночи души.

Потом они спали, читая во сне субтитры, и просыпались на другой день. Утро тоже было семейным. Первым поднимался папа и отправлялся на кухню, чтобы для всех приготовить овсяную кашу. Делал он это так: наливал молоко в кастрюльку и ставил ее на плиту. После чего до закипания молока у него оставалось четыре свободных минуты, которые он использовал, чтобы завести часы. Эти часы были старые, их пружина когда-то лопнула и была укорочена, отчего каждую ночь они останавливались. И каждое утро папе приходилось их оживлять. Так получилось, что это действие вошло в рецепт приготовления каши.

Семейное счастье, оно как овсянка — приготовляется ежедневно. Способы приготовления бывают разные; часто противоречия и разногласия входят в состав рецепта. Можно дружно всей семьей протирать помытую посуду, можно сливаться в любви к скандинавскому кинематографу. Но если в семейной каше чего-то недостает или чувствуется горчинка, это значит — пора заводить детей, покамест еще не поздно.

4. Женщины вообще

Но дети не родятся сами. Прежде чем сделать своих маму с папой чьими-то прародителями, Тимоша был должен на ком-то жениться. От него только и требовалось, что найти «подходящую» молодую женщину. Что же имели в виду Тимошины мама с папой? Прямо они не формулировали, но их обмолвки насчет «культурного уровня» и «нашего круга» означали, скорее всего, что женщина должна была быть такая, чтобы любила овсяную кашу и авторское кино.

Однако в Тимошином представлении всё обстояло сложнее. Задача внукорождения для мамы с папой стояла у него не на первом месте. Тимошу в его отношениях с женщинами беспокоила мысль о любви, точнее, о ее отсутствии. Лишь единожды в своей жизни он, кажется, был влюблен, но это случилось давно, в школьном детстве. Что-то вспыхнуло и погасло, но оставило навсегда тревожную память чувств. В дальнейшем, приобретая положенный мужской опыт, Тимоша сперва надеялся снова влюбиться, а потом перестал надеяться. Только и приходилось, что констатировать: в его отношениях с противоположным полом отсутствовал самый важный ингредиент.

Был Тимоша слишком разборчив или, наоборот, слишком разбрасывался в своих отношениях с женщинами — в сущности, какая разница. Мамин с папой невысказанный упрек был для него как горчинка в каше. Сами родители были так прочно, так безальтернативно счастливы в браке, что казалось, будто они родились женатыми друг на друге. Они полагали, наверное, что Тимоше недостает только доброй воли, чтобы сделаться счастливым тоже.

Но если бы кто-то неделикатно спросил его самого, почему он, дескать, до сих пор не женится, Тимоша бы просто пожал плечами. Он считал, что проблема была не в нем, а в женщинах. Все они были словно скроены по шаблону — и те, что вверяли ему тела свои, и приятельницы, оставшиеся со времен студенчества, и сослуживицы, с коими преломлял он кексы за одиннадцатичасовым чаем. Они изъяснялись готовыми фразами, и фразы эти как будто готовились на одной кухне. Женщины усреднились внешне, секреты своей привлекательности черпая из популярных источников. Но даже и под слоями косметики, под оболочкой усвоенных интонаций и выученных манер не таилось у них никакой загадки. Донышко женской души виделось близким и плоским, как у городского фонтанчика, и лежала на этом донышке разная налетевшая чепуха и денежки.

На самом деле, конечно, женщины были не виноваты. Они не могли удивить Тимошу лишь потому, что он их обобщал, как любой невлюбленный мужчина. Удивление и загадка не в женщине заключаются, а в любви. Если бы он полюбил, то обобщать ему бы уже не понадобилось.

Впрочем, Тимоша и в принципе был склонен к анализу и обобщениям — просто по складу своего характера. Он не мог успокоиться до тех пор, пока интересующее его явление не получало теоретического объяснения. Конечно, теории и объяснения бывают разные, вплоть до самых нелепых, но для таких аналитиков, как Тимоша, лучше иметь нелепые объяснения, чем не иметь совсем. Что касается женщин, то, разумеется, у него были соображения на их счет. Тимоша не отрицал известных достоинств у некоторых из них, но именно что известных. Почему дно души у женщин было зацементировано, а индивидуальность стерта? У Тимоши на это было единственное объяснение (могло быть и больше, но люди аналитического склада ума не любят усложнять теорию). Тимоша считал, что на женщин решающее влияние оказывает среда, в частности город, в котором они родились или обосновались. Все известные Тимоше женщины были жительницами Москвы, и в этом крылась причина их удручающей унификации.

5. Город

Город Москва чрезвычайно велик и, по идее, должен быть чрезвычайно многообразен. Непрерывно он прирастает новыми жителями и жительницами, приезжающими из других краев. Казалось бы, вот они, удивительные, иные, пахнущие ковылем или кедровой хвоей, многоликие, как сама Россия. Но в действительности получается совсем не так. Провинциальные ароматы выветриваются из приезжих, и остается одна только многоликость. Но московская многоликость — это не более чем разнообразие генетического материала. Бывшие провинциалы, сбежавшие от ковылей и кедров, чтобы слиться с потоком цивилизации.

Люди едут в Москву, чтобы сделаться москвичами со всеми приятными вытекающими возможностями. Только здесь человеку доступен выбор благ и услуг, которого он достоин. Каких только способов наслаждения, насыщения, оздоровления и другой всевозможной самореализации не предлагает Москва! В этом она поистине многообразна. Город дышит поэзией потребительства; он похож на огромную скатерть яств, которые не перепробовать. Москва соблазняет, обслуживает и обманывает, а бывшие провинциалы стремятся скорее стать квалифицированными клиентами.

В области соблазнения и потребления особенно преуспевают женщины. Приобретательство — это женский половой признак. Они покупают и покупают — всё, что можно купить, а остальное мечтают получить в подарок. Но, разумеется, шопинг не единственное их занятие. Свободное от покупок время женщины посвящают себе, совершенствуя дух и тело. Москва к их услугам: бесчисленные фитнес-центры и спа-салоны, модные театральные представления, выставки современнейшего искусства, литературные вечера с участием заграничных властителей дум.

Женщины совершают траты, находясь под гипнозом рекламных мантр. «Вы этого достойны!» — слышат они отовсюду, — и как тут не согласиться. Каждая женщина имеет право на новую посудомойку или на то, чтобы грудь у нее была побольше. Вопрос только — стоит ли эта новая большая грудь потраченных на нее денег. Реклама в открытую насмехается: «Если мы вас облапошили, значит, и этого вы достойны». Бывает, что, приходя в себя, женщины чувствуют себя обманутыми. Тогда они видят Москву иначе. Женщины сомневаются: этот город удовлетворяет их или они его?

И вот, при виде московских скверов всех степеней проплеванности, вспомнятся ковыли и кедры. Плантации серо-зеленых пятиэтажек напомнят сердцу капустные гряды. Бескрайние «спальники», белые или охряные, покажутся меловыми утесами или песчаными дюнами, окрашенными закатом. Поля орошения и промзоны, туманные и зловонные, вызовут в памяти образы далеких родных болот.

Ностальгическое уныние настигает в Москве обманутых, но, как правило, ненадолго. В этом городе надо быть готовым к неожиданным неприятностям. Вот в метро, разбросав покупки, падает замертво человек, а москвичи и москвички хладнокровно перешагивают через труп. Случись им самим помереть вот так, их лица не изменили бы присущего отчужденного выражения.

6. Виртуальные провинциалки

Семя, упавшее на московскую почву, обращается в камушек, а если и прорастает, то непременно мутирует. Московские женщины были сплошь ядовитые и колючие, страшно далекие от Тимошиного идеала. А каким был его идеал? На этот вопрос у него четкого ответа не было. Трудно описать словами то, что еще не видел, а главное, не почувствовал. Если кто-то описывает в подробностях женщину своей мечты, это выглядит как заказ в какую-нибудь неприличную службу.

Но хотя с идеалом Тимоша еще не определился, он знал, где его искать. И даже предпринимал для поиска кое-какие действия, разумеется, втайне от папы с мамой. Часто бывало, что после сеанса с очередной московской своей посетительницей Тимоша включал компьютер и погружался в соцсеть. От физического он переходил к виртуальному, из Москвы перелетал в провинцию. Вот они где обитали — женщины, чистые сердцем, чувствительные и доверчивые, искренние, но загадочные, как само женское первоначало.

В промышленных городах, в райцентрах, в селах и Интернет еще знает где — всюду существовали женщины и в поисках счастья чатились. Зарегистрированные, оцифрованные, сокращенные до резюме, они тем не менее были прекрасны. Их лица светились надеждой и обещанием блаженства. Даже не самых правильных черт, но в макияже, наложенном творчески, обрамленные удивительными прическами. Эти портреты хотелось держать у сердца, но их было слишком много, и потому Тимоша сохранял их в «облаке».

С приглянувшимися провинциалками он виртуально знакомился. Общаться Тимоша предпочитал письменно — так было легче анализировать сказанное им самим и его собеседницами. И было над чем иногда задуматься — все-таки эти женщины и Тимоша жили в разных мирах. Одна из них, например, не знала, что Бегбедер писатель, а считала, что это сорт иностранного сыра с плесенью. Многие термины провинциалки расшифровывали по-своему, но и Тимоша порой не сразу понимал их намеки и тонкие выражения. Они применяли какие-то древние коды эпистолярного флирта, вышедшие из употребления, как азбука Морзе.

Но кое-какие трудности перевода только подогревали Тимошин живой интерес к немосковским женщинам. Оставалось попробовать познакомиться с ними, как говорится, в реале.

7. Неожиданное решение

Какие фантазии только не водятся в голове, особенно в голове холостого мужчины, какие не громоздятся теории! А тем временем жизнь проходит: дни сменяют один другой, в области темени выпадают волосы. Работа, дежурные развлечения, преферанс с родителями, связи с женщинами без увлечения. Редкие поездки к бабушке за поучениями и на кладбище к дедушке — посидеть в молчании.

Скучная, честная внешняя жизнь Тимоши протекала вполне размеренно. Но по ночам, когда на кухне останавливались часы, ток этот прерывался. Наступало безвременье, и Тимоша выпадал из реальности. Он фантазировал, чатился с провинциалками, а когда не чатился, предпринимал попытки литературного сочинительства.

Образ Тимошиной жизни, образ мыслей его и характер, казалось, не оставляли надежды на перемену участи. Тем не менее в нем назревало что-то вроде внутренней революции, чего даже сам Тимоша не замечал, несмотря на свою склонность к анализу и самоанализу.

Перелом в сознании произошел как-то вечером. Тимоша курил у себя на балконе. Дым сигареты на фоне неба был практически неразличим. Это московское мутное небо подпирали дома спального микрорайона. Дома были той же серии, что и тот, на балконе которого курил Тимоша. У подножия каждого дома тесно стоя- ли автомобили, напоминая снятые в прихожей туфли. Где-то икала автосигнализация, где-то брехала выгуливаемая собачонка. Вечер как вечер, сплошная обыденность. Тимоша хотел погасить уже сигарету, как вдруг на парковке прямо под его балконом разразился скандал. Две подъехавшие одновременно женщины спорили из-за места. Выбравшись из своих машин, они бранились по-московски крепко и взмахивали друг на друга сумочками. Сверху казалось, что женщины состоят из одних только задов и бюстов с приделанными по бокам руками. Бюсты могли быть искусственными, но зады были, конечно, собственные, унаследованные от матерей. Что в этих женщинах было подлинным и неподдельным, так это их злоба. И в этот момент у Тимоши внутри словно что-то лопнуло. Он заплевал сигарету, вернулся в комнату, сел за компьютер и, не дожидаясь ночи, отправился к провинциалкам в «облако».

Тимоша разархивировал провинциалок, но уже не затем, чтобы погрузиться в привычные свои мечтания. Он собирался выбрать только одну девушку и предложить ей встретиться. Это решение не было сиюминутным порывом на нервной почве. Оно вызревало давно, подспудно в недрах его души. Чтобы Тимоше его наконец осознать и принять, нужен был только импульс. Этим импульсом был он обязан двум московским повздорившим автоледи.

Олег Зайончковский "Тимошина проза", АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016г

Олег Зайончковский родился в Куйбышеве (ныне Самара) в 1959 году. Потомок старинного дворянского рода. Живет в Подмосковье в городе Хотьково. Работал на заводе, был слесарем-испытателем ракетных двигателей. В 2004 году издательство ОГИ опубликовало его роман в новеллах "Сергеев и городок", вошедший в финальные списки премий "Буккер - Открытая Россия-2004" и "Национальный бестселлер-2005". В 2005 году роман Олега Зайончковского "Петрович" попал в "длинный" список Букеровской премии. В сетевом литературно-философском журнале "Топос" опубликована драма Зайончковского "Где любовь, тут и Бог".