Фрагмент из нового документального романа Полины Жеребцовой «45-я параллель».
События происходят в городе Ставрополе, на сорок пятой параллели Земли. Роман-документ основан на личных дневниках автора 2005-2006 годов.
Купить книгу в Украине
Сигарета Николя испепелилась, а он задумался, охватив руками голову.
— Странно, что мы живем в одном пространстве и не замечаем такие личности, — сказал Николя.
— Привыкли мы: мол, кто не видит, — слеп.
А как же мы? А что же делать с нами?
Мы обладаем зоркими глазами.
Мы ясно различаем тьму и свет.
И все-таки нас кружит темнота.
И все-таки мы суете подвластны.
Мы сдуру восклицаем: «Красота!»
А это лишь насмешка над прекрасным.
Я прочитала отрывок из стихотворения В. Сидорова.
Николя сохранил файл, а затем решил познакомить меня с тем, что нравилось ему в современной культуре. Мы смотрели фрагменты из фильмов и клипы на экране монитора.
— Меня вдохновляет Наталья Орейро. Каждый ее жест бесподобен! В России ей созвучна только Рената Литвинова! — восхищался Николя, показывая мне ролики.
— Угу, — кивнула я, отметив, что ему нравятся худенькие девушки.
— Хочешь послушать мою любимую песню?
— Да.
Николя включил «Tu Veneno». В клипе Наталья Орейро пела «Tu amor es el fuego que me esta quemando», а Николя ей подпевал.
Это было странно, но только сейчас, впервые познакомившись с творчеством уругвайской звезды, я разглядела, что Николя внешне похож на Наталью Орейро. Его волосы были уложены, как у певицы, те же движения, та же манера говорить, зеленый цвет глаз.
— Нравится? — спросил он.
— Не совсем мое, — ответила я, чтобы его не обидеть.
— Я знаю, что придется тебе по душе.
Он порылся в папках на рабочем столе и включил «Como Te Olvido», клип, где набожная красавица попадает в замок к вампиру и влюбляется в него.
— «Como te olvido y dime como te olvido», — напевал Николя.
— Ты прав. Это очень нравится.
Плавным движением Николя поправил прядь моих волос, выбившуюся из-под легкого газового шарфика, и сказал:
— Ты так стесняешься меня! Расслабься, все хорошо.
От неожиданности я даже дар речи потеряла. Что за непристойность! Мне пришлось отодвинуться на полметра и строго посмотреть на собеседника. Николя мой взгляд оценил и принес старый целлофановый пакет с фотографиями. Их было несколько сотен.
— Это люди из моей жизни, — сказал он.
Он показал старшего брата, которого я никогда в жизни не видела, очаровательную невестку по имени Лиана и жену питерского депутата — свою троюродную тетку, в гостях у президента. Николя демонстрировал фотографии с Захаром, показывал родственников на Кипре, знакомых во Франции. Некоторые фото были просто чудесны. Те, что я особенно нахваливала, Николя положил мне в сумку на память.
Из кухни появился Захар, и ребята начали меня угощать.
Потом мы лазали в интернете. Интернет был для меня неизученной площадкой. Николя открывал и показывал газеты, которые, как выяснилось, можно легко найти в поисковике.
Я попросила друзей дать мне возможность набрать свои стихи и бестолково застучала по клавиатуре, как заяц ранней весной. Глаза мгновенно устали. Мне пришлось поморгать, и на мгновение я отвела взгляд от монитора.
Повернув голову, я обнаружила, что Николя сидит на коленях у Захара. Они целовались! Подумав, что сие видение — галлюцинация, ведь иначе быть не могло, я снова уставилась в монитор, мысленно отгоняя от себя нечистую силу. Это же надо такому привидеться! Свят, свят, свят! Защити, Аллах, и помилуй!
Прошло несколько минут, и Николя довольно громко спросил:
— У тебя нет вопросов?
— Нет! — ответила я, продолжая набирать свои вирши.
Николя театрально вздохнул и манерно произнес:
— Ты плохая актриса. Я не дал бы тебе первую роль!
— Дал бы вторую, — отшутилась я. — Тоже нашелся режиссер!
— Не уходи от темы! — заявил Николя.
Я промолчала.
— Мы с Захаром никакие не братья! И никогда ими не были! Мы познакомились по интернету. Он мой любовник!
Видимо, от неожиданного и совершенно ошеломляющего известия у меня так изменилось лицо, что Николя поспешил добавить:
— Но мы ведь с тобой останемся друзьями?
— Да, останемся, — еле слышно произнесла я и почувствовала, что в горле першит, руки онемели и сильно кружится голова.
Воздуха не хватало. От шока началась тахикардия.
Мне следовало немедленно встать и уйти.
Дело в том, что у нас в Чечне то, в чем признался Николя, называется сатанинским извращением и карается мучительной смертью.
За двадцать лет на родной земле я не встретила ни одного гея и только слышала от взрослых, что где-то «недостойные» были обнаружены и немедленно растерзаны обезумевшей от ярости толпой.
Сейчас же передо мной объявились сразу два гея! А ведь я искренне верила целый год, что это двоюродные братья!
— Послушай, — сквозь туман сознания пробивался голос Николя, — мне с девушками не везло. Кто-то под наркотиками и водкой, те, кто поскромнее, живут с родителями, а потом сразу замуж. Захар — опытный партнер. У него до меня было одиннадцать мужчин и восемнадцать женщин. Мне с ним комфортно. Понимаешь?
Почувствовала, что выдохнуть смогла, а вот вдохнуть вряд ли удастся, сердце стучало в бешеном ритме, молитва уже не читалась, а гремела внутри, словно ангелы пытались спасти меня от Страшного суда.
Мое лицо стало пунцовым, и Николя догадался открыть окно.
Любовники добродушно смотрели на меня.
— Ничего против ваших отношений не имею, — кое-как пискнула я, не узнавая своего голоса.
— Наши родители знают обо всем, поэтому пытались разлучить. Помнишь, приходили в магазин? Это нас искали! Родители Захара обеспеченные. Отец военный! Моя семья меня ненавидит, только бабушка иногда помогает и скрипя зубами старший брат, — продолжил Николя.
Вместе с остатками чая я случайно выпила из чашки заварку, прожевала чайные гранулы и поморщилась.
— Итак, объяснение произошло потому, — возбужденно размахивал руками Николя, — что мы: ты и я — друг другу невероятно симпатичны. И во избежание недоразумений, так как Захар меня дико ревнует, я решил все рассказать. Геи — противники всяких тайн и загадок!
— Угу, — кивнула я, крепко держась за край стола.
Покачнулась, но не упала.
Слава Аллаху.
— Захар пытался тебе позвонить, чтобы все выяснилось, — сообщил Николя, взъерошив любовнику волосы: — Именно поэтому это сделал я. Но ты ведь будешь приходить к нам в гости?
— Да, — еле слышно произнесла я и подумала, что если бы религия позволяла, то я непременно выпила бы большой бокал вина, а может быть, и целую бутылку. Но и здесь передо мной возвышалась неприступная стена: алкоголь у нас является смертным грехом.
— Сигарету? — предложил Захар.
— Упаси бог! — махнула я на него листком бумаги. А затем добавила: — Мне пора!
Всю дорогу до остановки мы болтали. Они расспрашивали, был ли у меня парень, а я рассказала о чеченце по имени Алладин, с которым однажды поцеловалась. Больше мне поведать было нечего.
Ребята грустно вздохнули:
— В диких местах любви нет!
Едва я вошла домой, телефон уже разрывался. Это был Николя.
Я так расстроилась, что ничего не говорила, а только горько плакала и полчаса слушала, как он меня утешает.
— Я тебе нравился? — спросил он.
— Немножко, — ответила я, основательно приврав.
Он мне сильно нравился. Он был моим светом, моей радостью и надеждой.
Николя начал оправдываться:
— Прости, я не хотел тебя разочаровывать. Мы с Захаром любим друг друга и храним друг другу верность. Мы вместе едим, спим и принимаем ванну. Он мое сердце и мой рай. Без него я не смогу жить. Я умру.
Я положила трубку.
Впервые в жизни я не спала всю ночь и ждала, когда прозвенит будильник. Мне казалось, что я нахожусь в пространстве, где нет ничего, кроме боли, которая трансформировалась в плиты с торчащими иглами. Тысячи игл прошли сквозь меня и в какой-то момент соединились между собой. Разум шепнул: вот и все, дальше физическая оболочка не живет, сейчас ты умрешь, и наступит отдых. Но ничего подобного не произошло. Я не умирала! Вспоминая все, что видела на войне, я вновь ощутила ранения, безудержный страх за больную и несчастную мать, избиения в школе за «поганое русское имя».
Мы — то, что мы помним.
Мое я состояло из циклов воспоминаний, годовых колец старых сосен, из которых не вырваться в сияющую пустоту. Весь калейдоскоп, собранный на пути, мог убедить мелкого обывателя в том, что гранита достаточно, чтобы создать панцирь для сердца. Но на самом деле пересмотренные обрывки воспоминаний были лишь пеплом. Это был настоящий мусор, о котором можно слагать легенды или, размахнувшись выбросить в Лету. Становилось отчетливо ясно, что, путешествуя между уровнями глубоких снов, я погибла, поэтому иглы не могут разрушить физическое тело. Металлические тонкие штыри впились в душу, разрывая ее на части, и пытка, помноженная на вечность, стала моим дыханием. Только бесшумный крик на высоких частотах оставил след, окрасив несколько прядей в лунное серебро.
Полина Жеребцова. Родилась в 1985 году в Грозном и прожила там почти до двадцати лет. В 1994 году начала вести дневники, в которых фиксировала происходящее вокруг. Дневники охватывают детство, отрочество и юность, на которые пришлись три чеченские войны. Учеба, первая влюбленность, ссоры с родителями – то, что знакомо любому подростку, – соседствовали в жизни с бомбежками, голодом, разрухой и нищетой. C 200 2 стала работать журналистом. Была принята в союз журналистов России, в финский ПЕН-клуб. Лауреат международной премии им. Януша Корчака сразу в двух номинациях на (за военный рассказ и дневниковые записи). Финалист премии А.Сахарова: "За журналистику как поступок". В 2013 году получила политическое убежище в Финляндии, в 2017 году – финское гражданство. Автор пяти антивоенных книг о Кавказе: "Дневник Жеребцовой Полины", "Муравей в стеклянной банке", "Тонкая серебристая нить" , "Ослиная порода" и "45-я параллель". Книги П. Жеребцовой переведены на многие языки мира: французский, немецкий, болгарский, чешский, словенский, португальский, финский, эстонский, украинский и другие.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи