В конкурсе «Рассказы о кофе» принимали участие ученики литературной мастерской LITBAND. По условиям конкурса нужно было написать рассказ на заданную тему (в данном случае — о кофе) в паре с другим автором. Оценивал рассказы писатель Валерий Бочков. Из 40 текстов он выбрал 8, то есть 4 пары. Журнал "Этажи" из присланных 4-х пар авторов выбрал своих победителей конкурса, ими стали Юлия Ренн и Ольга Буданова.

Часть 1. Автор: Юлия Ренн

— Мне — чёрный, а детям мороженое, как всегда, Свен. Спасибо, — Зорица мягко улыбнулась официанту, повернулась к мужу, медленно провела ладонью по его немного седым чёрным густым волосам, спустила руку на плечо, слегка сжала несколько раз — рубашка Драгона поморщилась под её ласками, — Почему ты себе кофе не заказал, милый?

— А я больше не пью кофе. Ни-ког-да! Завязал! — высокий, крепкий, на взгляд Зорицы самый неотразимый муж, откинулся на стуле, зажмурился на весеннем солнце, поднял руки над головой, потянулся и звучно выдохнул, — На лодке поедем кататься, погода отличная!

Весеннее воскресенье в Загребе — время медленное, нежное. Столики уличных кафе переполнены: пары, семьи, дети, смех, негромкие разговоры, приветствия знакомых и незнакомых прохожих; по два поцелуя в обе щёки при встречах с друзьями; ароматы кофе, мороженного и белого холодного вина.

Время без войны. Время жизни!

— Мам, я мороженое уронила, юбочку испачкала, — младшая дочь горько заплакала.

Зорица равнодушно наклонилась протереть юбку:

— Милая, испачканные, сломанные, потерянные вещи — это ерунда, мелочь! Это неважно, это не стоит твоих…

Зорица замерла с салфеткой над пятном от лимонного мороженого. Тело окаменело, лицо и губы побелели.

Через три шумных столика, через несколько весёлых многолюдных компаний, через вечность от неё сидел он — мужчина её долгих страданий, её разбитого сердца, её невероятной любви; мужчина её далёкого, огромного и незабываемого прошлого; мужчина её персональной войны во время войны реальной.

Пустой стол, стакан с колой, Згодан в окружении смеха и чужой радости расслабленно откинулся на спинку стула, ноги широко разбросаны по сторонам, руки в замке на животе: смотрит пристально, изучает — двадцать лет прошло. Изменился.

Давно он здесь? Сколько смотрит за ней? Видел, как ласкала мужа? Откуда он, вообще, здесь? Господи, это же то самое кафе, в котором вместе бывали. Понятно почему он сюда пришел! Сколько времени я не дышу? Муж заметил?

Зорица выпрямилась, глотнула кофе, обеими руками откинула длинные перекрашенные в блонд волосы назад, закрыла глаза, с трудом сдержав слёзы.

— Пора кататься на лодке, — Драгон хлопнул в ладоши, победно потёр ими друг о друга.

Девочки радостно заверещали «Ура».

Зорица не двинулась:

— Не хочу на лодку, — сухо сказала она. Но вдруг собралась, открыла глаза, натянула улыбку, максимально нежно взглянула на удивлённого её тоном мужа, — Милый, хочу посидеть немного здесь одна, а потом схожу в книжный магазин. Подарите мне час одиночества?

Драгон поцеловал её в макушку, — Отдохни, конечно. Дети, капитан готов к плаванию, все в путь, — девочки взяли его за руки.

Ушли.

Она — одна. Згодан — напротив.

Настоящие перевернулось. Прошлое настигло.

Двадцать лет прошло. Воспоминания сжимали, давили, волновали.

Одноэтажный деревянный дом размером с гараж в горах под Загребом. Что с этим домом сейчас? Сбегали туда от родительских осуждений: она хорватка, он серб — запретная любовь в девяностые.

В доме: камин, матрас любви прямо на полу, маленькая кухня с парой разных чашек, несколько стеклянных стаканов и старая турка для кофе — там никогда не ели, только любили и пили кофе с колой.

Зорица вставала с кровати обнаженная, опускалась на колени перед камином, перекидывала свои длинные непослушные каштановые волосы на левое плечо, подкидывала полено в догорающий огонь, глубоко вдыхала аромат нового пламени, немного наблюдала за щебетанием свежего дерева, потом, не одеваясь, уходила на кухню.

В старую турку — холодной воды, поставить на газ, дождаться, когда почти начнёт закипать, убавить огонь и только тогда насыпать пять ложек кофе на двоих. Без сахара — они с Згоданом любят чувствовать горечь, любят реальность.

Кофе нужно медленно-медленно томить, настаивать, медитировать вместе с ним, дождаться его первой попытки закипеть, но не позволить этого; оставить еще ненадолго без огня настаиваться.

После любви Зорица с Згоданом долго молчат — хранят ощущение волшебства случившегося.

Он наблюдает за ней с матраса: как разводит огонь, как, двигая обнаженными бедрами в такт несуществующей музыки, варит кофе. Зорица наслаждается его взглядами, парит по старому дому.

Кофе настоялся. Она разливает его по кружкам, берёт их в обе руки, со звоном стукает одна об другую, как рюмки с настойкой во время застолья — «Живили»! Такой привычный безмолвный знак — кофе готов!

Згодан улыбается широко, поднимается с матраса прыжком, подходит к Зорице и целует обнаженные груди; кружки с кофе дрожат в её руках.

— Прольёшь. Поставь, — смеётся он и возвращается с продолжительными поцелуями к груди, шее, губам.

Насладившись, отстраняется от её возбуждённого тела, открывает холодильник размером с прикроватную тумбочку, достаёт единственное, что там есть — двухлитровую бутылку Кока-Колы, разливает по стаканам. Они всегда пьют кофе с колой: горькое со сладким, реальное с выдумкой — контраст их возбуждает.

Зорица помнит этот день в мельчайших деталях: все его шутки, каждый взгляд, слова:

«Мы с тобой не вечность, мы момент. Нужно наслаждаться максимально». Он любил глубину смыслов, убивал её словами и всё время смеялся.

Легли спать рано. Новых дров в камин не бросили, крепче обнялись.

Утром Зорица проснулась в остывшем пустом доме. Одна.

Под туркой со вчерашней кофейной гущей — драный клочок бумаги с рисунком двух соприкасающихся кофейных кружек и подпись: «Згодан».

Потом — война: хорваты, сербы, боснийцы и её существование без него. Згодан исчез, испарился, бросил её. Почему? Почему такое решение?

Зорица многие годы искала ответы, пыталась объяснить причину. Простить его было невозможно. Он сбежал, а через два месяца она сделала аборт — носить его случайного ребёнка не смогла, боялась войны, жалела себя, сдалась!

А теперь он здесь. Так близко и так далеко одновременно.

Открыть глаза? Взглянуть на него? Подойти? Пригласить к себе за столик? Что говорить? Прощать? Ненавидеть?

Её любовь была к нему великой, самой яркой! Но это больше не имеет значения, причины его побега тоже неважны. У неё своя прекрасная жизнь, и Згодану рядом с ней нет места. Зачем он появился сейчас?

Зорица открыла глаза. Згодан — на том же месте, наблюдает. Она необдуманно подняла руки перед собой и стукнула воображаемыми кофейными кружками друг об друга — «Живели»!

Згодан встал и медленно пошёл в её сторону. Зорица замерла. Он подошёл близко, без слов уткнулся в макушку: глубоко вдохнул аромат волос и крепко поцеловал. Потом отстранился, подмигнул и уже было собрался уходить, но она, не поднимаясь со стула, схватила его за запястье. Некоторое время держала за руку, а потом с улыбкой отпустила.

Простила. Освободила.

Часть 2. Автор: Ольга Буданова

Он проснулся спокойно. И это беспокоило его. Для него такое пробуждение было непривычно. Последний раз он так крепко спал давно, еще до войны. Когда был молод, горяч, восторжен, влюблен и жил здесь в родной стране, тогда родной.

Он прилетел вечерним рейсом через Москву, прямых рейсов до Загреба из Нью-Йорка не было. Всего одна ночь и один день. Он не хотел быть здесь долго, не хотел тревожить себя, он не знал, как закончится их встреча и случится ли она. Подошел к зеркалу. На него смотрел приятный, хоть и не молодой, но подтянутый мужчина. «Ну, здравствуй, Згодан», — сказал он сам себе, и ему стало приятно услышать свое настоящее имя вслух, данное ему по рождению. Так назвала его мама, как только увидела новорожденного сына. Згодан на их родном языке означал — красивый. Он давно уже Дарен, уже большую часть своей жизни он — Дарен. Его старое имя осталось в прошлом, с тем народом и с той страной, в которой он жил и из которой был вынужден бежать. Бежать. Бежать от нежности, бежать от красоты, бежать от страсти, бежать от любви. Бежать от всего того, что в условиях братской войны становилось ничем, становилось пустым звуком. И он бежал, и он не мог себе этого простить.

Та ночь была последняя в их укрытии, их названном доме, последняя для него, она не знала. Деревянные полы чуть скрипнули, когда она поставила на них свои белоснежные стопы. Она была так легка, а дом был так стар, что каждая ее воздушная поступь раздавалась по дому тихим скрипом. Его судьбу звали — Зорица, и он не представлял, как может прожить без нее хоть день. Если он думал об этом, ему становилось страшно, он чувствовал, что сразу умрет. И он готов был умереть за нее, за то, чтоб ее жизнь была жизнью счастливой. Он уже все решил. Но это потом, а пока...

Пока она варит ему кофе. Так, как умеет, по-хорватски. Как учила ее мама. Вода в турке ледяная, такая, каким вскоре станет его сердце, и кофе горький, без сахара, и кола — на контрасте, все так, как и в их отношениях.

Он любовался ее обнаженным телом, не прячась, не скрываясь. Здесь в этом доме он так мог. Она кокетливо ловила его взгляды, а он смеялся и старался не выдать ей свою грусть.

Потом, засыпая у него на плече, она вдруг встрепенулась и спросила: «А мы всегда будем пить этот кофе вместе?» И Згодан пошутил: «Пока его будут выпускать».

Он родился сербом в Югославии, а возмужал сербом в независимой Хорватии. Теперь он вообще американец, житель страны объединённых национальностей.

Он рос в большой семье и был старшим сыном. С рождения его воспитывали в православии, в чувстве долга за свой народ, и в умении брать ответственность на себя за принятые решения.

Он рос веселым и подвижным мальчишкой. Его друзья по футбольной команде были хорваты, но он никогда не думал об этом. Он вырос в статного юношу. Его первая, единственная и настоящая любовь ворвалась к ним в класс россыпью каштановых волос и сиянием белоснежной кожи. Она протянула ему руку и, не смущаясь, сказала:

— Привет, я — Зорица, а ты?

— Я — Згодан.

— Згодан? — она кокетливо улыбнулась, — а ты и правда красивый! Сядем вместе?

И от звука ее голоса, от того, как она произнесла его имя, он понял, что потерял себя в ней навсегда. Они любили друг друга страстно, без оглядки на время и течение жизни. Они не замечали ничего, что происходило вокруг. Они не слышали грозных отголосков войны. Они были — только они, и ничего больше.

Когда в 95-м на Загреб обрушились ракетные удары, он встревожился и нашел тот старый заброшенный дом для их встреч. Он хотел спрятать ее от ужасов реальности. От той, в которую он стал возвращаться, и которая била его, стучала кровью в жилах.

Его наполняли голоса, от которых он уже не мог отвернуться.

Это был голос отца: «Это наша страна, и им здесь не место! А мы сербы и должны защищать своих». Слова человека, поддерживающего авиаудары сербов против мирных жителей, и одновременно, затершего в своем паспорте страницу национальности. Это был голос матери, которая билась в истерике, ожидая возмездия хорватов после Вуковарской резни. Он слышал, как шептала мать ночами отцу: «Бежать, бежать отсюда и бросить все. Нас убьют, нас точно убьют». До него доносились из разных мест фразы знакомых сербов: «Меня сократили на заводе», «Мою дочь притесняют в школе», «Нам отказали в лечении, сославшись на неправильно оформленные документы». В его жизнь ворвались приветы без слов и рукопожатий, от бывших друзей-хорватов по футбольной команде. Он видел, как его родной язык, буквы на официальных бумагах, превращается в чужеродную латынь.

И он повзрослел. Быстро и сразу. Он принял решение и взял ответственность на себя. Его самым большим желанием было теперь только одно, чтоб она —его женщина, его любовь, никогда не почувствовала боль от унижения, бедности от безработицы, страха за детей-полукровок. Она была хорватка, и он не смел отнимать у нее жизнь, ее свободную жизнь. И, если для этого нужно было уйти, значит, надо было уйти. Уйти, пропасть, исчезнуть, убежать. И он убежал: от нежности, от красоты, от страсти, от любви, от жизни ради жизни.

Сменил имя, сменил страну, сменил национальность, сменил образ мыслей.

Он работал, переезжал, и снова работал; учился, учил языки, изучал философию и науку о жизни; занимался развитием мыслей и тела; совершенствовался; встречался и расставался, но никогда не подпускал к себе никого близко. Он жил с чувством, что сделал в своей жизни все правильно, когда-то давно подарив свободу и возможность выбора самому близкому человеку. И это помогало ему жить. Но чем больше он взрослел, тем больше стирались воспоминания, и чувство когда-то дарованной свободы, становилось все более призрачным.

— Згодан, ты это?

Завтракая перед работой в своем обычном кафе, вдруг он услышал, знакомую речь, которая отозвалась пульсацией в его сердце. Он обернулся — друг детства по футбольной команде. Воспоминания всколыхнули в нем жар жизни.

— Ивица, ты здесь! Как это возможно?

Друзья обнялись. Потом они болтали о жизни, о работе, о семье. Уже расставаясь, Ивица произнес: «А знаешь, Зорица вышла замуж и счастлива». Згодан вздрогнул и молча улыбнулся в ответ.

Теперь улыбка практически не сходила с его губ, он жил одним, мыслью о своем правильном выборе и желанием убеждения.

Он улетал вечерним рейсом через Москву, прямых рейсов до Загреба из Нью-Йорка не было. Всего одна ночь и один день. Он не хотел оставаться там надолго, не хотел тревожить себя и ее. Всего один день и всего одна правда.

Воскресенье в Загребе было солнечное. С самого утра город неспешно наполнялся прохожими: семьями с детьми, молодыми парами, юными девицами и их ухажёрами. Из переполненных кафе доносились: смех, аромат кофе, гул разговоров. Блики солнца играли на старых фасадах домов, и от этого город казался еще более живым. Згодан шел по центральной улице. Ноги сами вели его по направлению к кафе, где еще до войны он проводил лучшие дни своей жизни, когда он был молод, горяч, восторжен, влюблен. Он специально пошел пешком, чтоб ощутить жизнь города, жизнь родного города без войны. Он удивлялся всему: городу, солнцу, себе. Чем дольше он шел, тем больше беспокойство, с которым он проснулся, перерастало в уверенность и спокойствие.

Вот и кафе. Новые отштукатуренные стены, прозрачные стекла в пол, огромная деревянная терраса. Он выбрал себе столик с краю, заказал Колу, от кофе отказался, и стал ждать, порой сам не веря в происходящее. Весеннее солнце разморило его, он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Ему показалось, что он даже заснул. Очнулся от переливов голосов. Глаза его блуждали по людям. Седая пожилая пара, похожая на итальянцев, молодая щебечущая компания, официант с подносом мороженого, приятный темноволосый мужчина, смешная девочка, а рядом… Его как будто отбросило взрывной волной. Зорица! Голова и сердце наполнилось картинками, быстро сменяющими друг друга, как в калейдоскопе. Внешне он старался быть расслабленным, но все тело ныло от воспоминаний ее прикосновений. Она была так близко, но так далеко. Она была его болью. Она была его воспоминанием. Она была картинкой из прошлого, которую он любил, и которую пришла пора отпустить. Вдруг ее белоснежные руки взмыли в воздух, и стукнули друг об друга воображаемыми чашками кофе «Живели»! Он дернулся и медленно, боясь спугнуть, подошел к ней и уткнулся поцелуем в макушку теперь уже белых волос. Их запах был чужим. В этом поцелуе была его сила и его слабость, его прости и его прощай. Она задержала его рукой, и, улыбнувшись, отпустила.

Теперь они были свободны.

Юлия Ренн, родилась в городе нефтяников, взрослела и училась в северной столице (высшая школа менеджмента СПбГУ), сейчас работает, живёт и пишет в Москве. Юля считает, что жизнь — это не годы, не города, а ощущения, моменты и записанные истории. Самая любимая форма — рассказ из 100 слов — коротко и с интригой. Тема — чувства и страсти людей.

Ольга Буданова, родилась и выросла в Москве. В 2003 году закончила МПГУ им. Ленина по специальности филолог-учитель русского языка и литературы. В 2016 году получила второе образование на факультете журналистики МГУ по специальности "Деловая журналистика". Воспитывает двоих дочерей. Любит писать рассказы, очерки, репортажи. Нравится работать в жанре: социально-психологическая драма. Являюется волонтером детского хосписа "Дом с Маяком". Любит собак, занимается канис-терапией. Увлекается латиноамериканскими танцами, горными лыжами, восхождениями.