Возвышенные образы и земные слабости Людмилы Белоусовой и Олега Протопопова

Супруги-фигуристы Людмила Белоусова и Олег Протопопов прославились на весь мир собственным неповторимым почерком на льду. Их «золотые» олимпийские программы 1964 и 1968 годов долго считались эталонными. Во многом благодаря Миле и Олегу фигурное катание с его чисто атлетическими прыжками, поддержками, тодесом стало заметно артистичнее и в конечном итоге зрелищнее.

Запомнились они так же тем, что продолжали выступать до преклонных лет. Правда, уже не в спортивных состязаниях, а в показательных программах и шоу, постепенно перейдя на неспешное катание, сопровождаемое изящными жестами, не более того. Силы-то с возрастом убывают, как ни «подпитывай» их тренировками, природа берез своё.

Что, однако, не помешало им весной 1997-го объявить о намерении принять участие в ближайшей на тот момент зимней Олимпиаде — в Нагано. Сенсационную новость растиражировали все мировые спортивные (и не только) СМИ. Кто-то воспринял ее с восхищением: какая преданность любимому делу! Сколько им уже — за шестьдесят? И все ещё выступают? Вот молодцы! Большинство же — с сомнением и даже сарказмом. А специалисты недоуменно пожимали плечами: фигурное катание заметно «помолодело» по сравнению с 1960-ми. Изменились, точнее, ужесточились требования к программам, те стали намного сложнее, чем были за тридцать лет до этого. Смогут ли соответствовать давно не участвующие в соревнованиях, возрастные Белоусова и Протопопов?

Сами супруги излучали уверенность в своем грядущем успехе. По крайней мере, на словах. В марте того же девяносто седьмого, в швейцарской Лозанне во время мирового чемпионата по фигурному катанию, они уверяли журналистов, что уже начали подготовку к Играм-1998: «Тренируемся по нескольку часов в день, отрабатывая все необходимые технические элементы. Первыми, может, и не будем, но и последними тоже»…

Разговорами всё и закончилось. В Нагано они не поехали. Да и собирались ли? Может, просто хотели привлечь к себе внимание? С годами его становилось все меньше. Не сравнить с тем временем, когда поклонники, завидев их, буквально проходу не давали.

Пик их популярности пришелся на шестидесятые годы. К началу семидесятых они все чаще стали уступать на соревнованиях более молодым соотечественникам. На спортивном небосклоне страны взошли новые яркие звезды. Интерес к вчерашним кумирам стал падать.

Есть некая несправедливость в том, что мы называем сменой поколений. В спорте она часто проходит болезненно. А в фигурном катании ещё и «с подтекстом» в силу субъективности выставляемых арбитрами оценок за прокат. Это не стендовая стрельба, где стреляй хоть до ста лет, если хватает здоровья. Тут, как в балете, возраст (читай — молодость с её очарованием и возможностями) имеет значение.

Людмила и Олег оказались к этому не готовы. Возможно потому, что слишком поздно даже по меркам середины прошлого века, пришли в большой спорт: обоим было уже за двадцать. Слишком долгим и тернистым оказался их путь к спортивной славе. Все у них «слишком», с самого начала. И борьба за место в Сборной СССР — на первую свою Олимпиаду в 1960-м году они были включены только после множества утомительных собеседований со спортивными и партийными функционерами, не считавшими их дуэт перспективным. И зависть других, менее успешных дуэтов. И восторги публики. И неприязнь власти.

Отношения с властью стали портиться у Милы и Олега ещё до их главных побед. Одной из основных причин тому был неуживчивый, как считалось, характер Протопопова. Слишком (и здесь!) требовательный к себе и своей партнерше, он и от других ожидал того же. А именно — обязательности, ответственности, самоотдачи. И чтобы каждый занимался своим делом. Как в известной поговорке: сапожник тачал сапоги, пирожник — выпекал пироги, а не наоборот. По этой причине он не считал нужным советоваться «со старшими товарищами» из партийного руководства, игнорируя их пожелания. «Причем тут, — говорил, — партия?». Мог заявить это во всеуслышание. Как в случае с хореографом, которого тренерский совет навязывал их дуэту и которого они не приняли. Настоящая крамола в те годы!

Первые несколько лет в работе над пластикой и созданием созвучного музыке образа помогала им мать Протопопова, профессиональная танцовщица Анна Цензор (девичья фамилия Груздева) выступавшая на эстраде под псевдонимом Агния Гротт. Ее сценическая карьера была сравнительно недолгой из-за раннего замужества, рождения ребенка, а потом грянувшей войны, блокады Ленинграда. Весь свой нерастраченный талант перенесла она на сына. Знаменитая композиция Белоусовой и Протопопова на музыку Бетховена «Лунная соната», которую они исполняли на бис не один десяток лет, — её творение.

Характером сын, как сам признавался, вышел в мать — неуступчивый, категоричный.

Я почувствовала его на себе, позвонив Анне Владимировне на рубеже 1980/90 годов. Это было время возвращений — гражданства тем знаменитым соотечественникам, кого власть вытолкала когда-то из страны, и их, вынужденных эмигрантов, на Родину. Не все, правда, спешили собирать чемоданы, опасаясь подвоха, издалека вглядывались в происходящее в новой, постсоветской России. Много разговоров ходило тогда на эту тему в обеих столицах. В Петербурге гадали: кто «из наших», местных вернется первым и вернется ли вообще — оперная дива Вишневская? Гроссмейстер Корчной? Балерина Макарова? Поэт Бродский? Фигуристы Белоусова и Протопопов?

В местной «Вечерке», где я была тогда редактором отдела, гаданий на кофейной гуще не признавали (в отличие от самого кофе в редакционном буфете от ресторана «Метрополь»), предпочитая собственные разведданные. В качестве «агента» подвизался один смольнинский клерк, любивший захаживать к нам как бы невзначай. Было ему порядка шестидесяти лет, из которых не менее половины он проработал на площади Пролетарской диктатуры, где, помимо Смольного, размещался также комсомольский обком, откуда он, можно сказать, был родом. Входя в тот или иной кабинет, наш незваный гость всегда начинал с какой-нибудь цитаты или присказки. Начитанным был, не отнять.

В очередной свой визит ко мне, он громогласно изрек: «Не будем говорить о смешном, заметим только вредное». И поведал о том, что наши легендарные фигуристы отказываются от российского паспорта. Потому, мол, что не по своей воле оказались за рубежом «без дома, без работы, без средств к существованию».

— С чего вы взяли? — Не поверила я, вспомнив, как в семьдесят девятом Цензор заверяла журналистов и болельщиков, что ее сын патриот, «он не может отречься от Родины!» — В спорткомитете только и разговоров, что о скорой их встрече!

Услышала в ответ: «Должность такая!» Всезнающий посетитель рассказал о своем разговоре с матерью Протопопова. От нее, мол, и узнал. Предложил мне самой, коль не верю, позвонить ей, продиктовав ее номер телефона.

Жила Агния Владимировна в самом центре тогда еще Ленинграда, на Фонтанке, в знаменитом Толстовском доме, и сегодня радующем глаз оригинальной архитектурой позднего модерна: фасады с загадочным орнаментом, внутренние дворики, столь любимые киношниками (здесь снимали «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», «Зимнюю вишню», многие другие фильмы). Народное его название «Толстовский» — по фамилии заказчика и первого владельца графа Михаила Павловича Толстого, генерал-майора, героя Русско-Турецкой войны 1877/78 гг., дальнего родственника великого писателя. В разные годы жили в нем титулярный советник, князь и авантюрист Михаил Андроников, начальник царской контрразведки Владимир Якубов, писатель Аркадий Аверченко, певец Эдуард Хиль, художник Михаил Шемякин, поэт Евгений Рейн, запечатлевший дом в стихах: «…Свернем в огромную готическую арку,/ Особый двор, заброшенный фонтан,/ Восьмиэтажные граниты и лепнины,/ На стенах полу-львы — полу-грифоны,/ И снова арка, и за ней укромный, сквозь подворотню выход в переулок»…

На мой звонок хозяйка, которой было уже за восемьдесят, ответила не сразу. Услышав мое имя, радостно воскликнула: «Людочка? Вы приехали?!» И тут же, после короткой паузы, испуганно-трагическим шепотом: «Зачем? Я же велела Олегу подольше не возвращаться!» Она приняла меня за свою невестку. Когда поняла, что я не Белоусова, бросила трубку…

Спустя несколько лет эту реплику, почти слово в слово, услышала я от самого Олега Алексеевича.

Будучи двукратными олимпийскими чемпионами, неоднократными чемпионами мира, Европы, СССР, уходить из спорта после второго олимпийского золота они не захотели. Хотели попасть на следующие Игры — 1972-го года в Саппоро. Продолжали тренироваться, участвовать в соревнованиях. Тогда им взялись «помогать». На контрольных прокатах и чемпионатах страны арбитры выставляли заниженные, как казалось ленинградскому дуэту, оценки. В том числе, за технику, находя у них, прославившихся практически идеальным скольжением и синхронностью, погрешности владения коньком. А больше всего за их фирменный стиль, давая понять, что прошло его время. Ни гармония и артистизм ведут к успеху, говорили им спортивные чиновники, а атлетизм, набор сложных силовых элементов, как у Родниной с Улановым. Учитесь у них или уходите! И публично, с нескрываемой насмешкой называли Белоусову и Протопопова «пенсионерами».

Мстили им за то, что имели на все свое мнение и всегда отстаивали его? Что протестовали против тех решений, которые казались им неправильными? Были слишком самостоятельными? Ну, кому это, в самом деле, понравится!

По мнению супругов, которое они высказали много лет спустя после тех событий, главную роль в том, что их пара не поехала в Саппоро, сыграла власть: «Нас вызвали из Ленинграда в Москву, в отдел пропаганды ЦК КПСС, и долго объясняли, почему именно мы не подходим. И возраст якобы у нас «не тот». И стиль катания старомодный. Сделали все, чтобы «отцепить» нас от сборной».

В конце концов, они объявили о завершении спортивной карьеры. Это совпало — может, случайно, а, может, и нет — с присланным им из США приглашением принять участие в популярном в те годы на Западе мировом ледовом ревю «Holiday on ice». Платить американцы обещали по пять тысяч долларов в неделю. Баснословные деньги для советских людей того времени. Отказаться? Невозможно! Тем более что Мила и Олег давно мечтали попасть в это ревю. Однако родная власть в очередной раз ответила: «Нет!»

Тогда они выказали желание работать в Ленинградском балете на льду. Лишь бы продолжать кататься. Им и в этом отказали. Под предлогом, что балету, даже ледовому, нужны артисты, а не спортсмены. Лишь спустя девять месяцев, и только после того, как Протопопов пробился на прием к министру культуры, всесильной в те годы Екатерине Фурцевой, и она лично дала соответствующую отмашку, они были приняты в труппу. Но и тут не обошлось без унижений: их, солистов, имена печатались на афишах мелким убористым шрифтом, как массовки, а то и вовсе «выпадали» из афиш...

Об этой «балетной эпопее» Олег Алексеевич подробно рассказывал мне в Лозанне в марте 1997-го, где проходил мировой чемпионат фигуристов. По тому, как рассказывал — с обидой, изрядно приправленной желчью — чувствовалось, ничего не забыл за прошедшие к тому времени два десятка лет. И никого не простил. О чем бы ни спрашивала я его при той, первой, нашей встрече, неизменно возвращался к тому, что называл «форменной травлей».

— Советские чиновники запретили даже здороваться с нами выезжавшим из СССР на зарубежные турниры отечественным спортсменам и тренерам, — возмущался он. — Те, завидев нас, буквально шарахались, как от каких-то монстров, обходили стороной, боясь быть наказанными по возвращении домой. Был случай в США с Тамарой Москвиной, когда, с опозданием заметив нас и не успев свернуть в сторону, она, росточком с 12-летнего ребенка, низко опустила голову, став еще меньше, и проходя мимо ускоренным шагом, скороговоркой прошептала: «Не могу с вами говорить, нельзя, нельзя!» Вот до чего доходило!

На тот чемпионат в Лозанне супругов Протопоповых (под своей девичьей фамилией Белоусова выступала только в любительском спорте) пригласили в качестве почетных гостей организаторы — швейцарская федерация фигурного катания. Оплатили им проезд и проживание на те два дня, в которые соревнуются спортивные пары. Так принято. На каждый из четырех видов программы — свои приглашенные из чемпионов прежних лет. Удовольствие не из дешевых, учитывая общее количество гостей, приемы, презенты. Но один из российских телеканалов обещал задействовать их как комментаторов в своих репортажах (от чего затем отказался), и Людмила с Олегом решили остаться на всю турнирную неделю.

Не зная этих подробностей, я два дня после приезда безуспешно разыскивала их в престижных отелях знаменитого европейского города-курорта на берегу Женевского озера, где поселились участники, судьи, гости, официальные лица. А также в ледовом дворце. Соревнования тогда ещё не начались, но тренировки шли с утра до вечера, собирая у катка специалистов. Искать же надо было, как оказалось, в соседнем с моим номере дешевенького, без «звезд», отеля на окраине Лозанны, в двухстах метрах от действующего кладбища.

Мы столкнулись в коридоре буквально «нос к носу» ранним утром третьего дня. Они, как и я, шли на завтрак в гостиничный ресторан, больше напоминающий столовые самообслуживания советских времен: незатейливый до примитивности интерьер, скудный ассортимент. Собственно, и номера были не лучше — с цементным полом, окном в виде щели, тумбочкой вместо шкафа, кроватью «аля-раскладушка». Одноместный номер стоил 40 долларов в сутки, двухместный — 50. Предпочитали этот отельчик в те годы главным образом путешествующие автостопом студенты из разных стран Старого Света и переселенцы из Африки. На время чемпионата мира несколько номеров сняли аккредитованные на турнире представители российских, украинских, польских СМИ.

Для меня, как и для большинства журналистов из бывшего СССР, подобный аскетизм привычен. Главным всегда было уложиться в скромный командировочный бюджет. Но чтобы такие знаменитости и в таких «апартаментах»?..

— Вы, наверное, думаете, что мы миллионеры? — Пронзил меня пристальным взглядом своих немигающих глаз Протопопов, когда мы, уже познакомившись, сидели за столиком швейцарского общепита, ели овсянку с пресными булочками, и я неосторожно поинтересовалась, как они доехали, удобно ли им здесь. — Живем мы скромно. Ездим не первым классом. Останавливаемся в дешевых отелях, как вот этот. На Западе всё дорого. За всё здесь нужно платить. Ничего дармового нет. Это не Россия. Приходится быть экономными.

Миллионерами я их, конечно, не считала. Но и бедными тоже. При их-то спортивных достижениях, которые уже сами по себе дивиденды? При постоянных выступлениях с хорошо оплачиваемыми показательными программами на лучших ледовых площадках мира?..

Вспомнилось, что ещё в пору пика их популярности немало разговоров ходило в родном городе Олега Алексеевича Ленинграде о скупости спортивно-семейного дуэта. Рождались они не на пустом месте. И явно не из зависти. Завидовать можно чьей-то карьере, или, например, нежданному успеху. Талантом же обычно восхищаются. Белоусовой и Протопоповым искренне восхищались. Но и осуждали их.

За свои спортивные заслуги они получили в дар от города шикарную по советским меркам квартиру на Петроградской стороне в престижном доме с видами на Неву, Эрмитаж, Петропавловку. Славился тот, помимо удачного месторасположения, также планировкой, которая выгодно отличалась от большинства других жилых зданий, возводившихся в то время в нашей Северной Столице. Горожане называли этот дом «Дворянским гнездом»: населяли его сплошь люди обеспеченные — ВИП-персоны из числа партийных бонз и городской элиты, включая знаменитых деятелей культуры.

Едва поселившись там, Олег и Людмила регулярно стали слать письма в Горсовет с требованием (просить не любили) освободить их от квартирной платы на время выездов на гастроли и тренировочные сборы. Притом, что коммунальные платежи были в те годы мизерными. Ссылались на то, что большую часть своих гонораров за показательные выступления вне СССР, они отдают государству.

Такие правила были в стране победившего социализма для всех граждан, кто зарабатывал валюту. Оперный бас Борис Штоколов говорил об этом обычно с юмором: «Спел на 1000 долларов. Получил — 10». «Не обидно?», — спросила я как-то у Бориса Тимофеевича. — Ваши зарубежные коллеги за один спектакль обеспечивают себе безбедную жизнь как минимум на год!». «Нам с женой хватает. Не бедствуем», — ответил артист с достоинством.

Не одним миллионом в иностранных денежных единицах осчастливила государственную казну блистательная Кармен — Елена Образцова. Относилась к этому спокойно: «В блокадном Ленинграде не все голодали. Были люди с большими деньгами, которые могли позволить себе и хлеб с маслом, и шоколад. Мы с мамой знали две такие семьи. Богатство не спасло одну от заражения опасной инфекцией и мучительной смерти, другую — от прямого попадания в их дом снаряда. Не в деньгах счастье».

Блокадным счастьем для малолетнего Олега стал второй муж его матери — подзабытый у нас к началу сороковых поэт серебряного века Дмитрий Цензор. Он сумел вывезти семью из осажденного города. Он же позже подарил пасынку и первые его коньки — поистине судьбоносный подарок! Не скончайся скоропостижно к концу второго послевоенного года, не исключено, по иной траектории пошла бы судьба его пасынка. Не в том смысле, что была бы спокойней, сытней. Хотя и это тоже. Но, возможно, без той «копилки обид», в которую Олег «складывал» все малые и большие свои «нестыковки с жизнью». Всё, что задело его, унизило, раздражило.

Из детских «закладок памяти» самая болезненная — кровный отец Алексей Кузьмич Протопопов, бросивший жену с сыном-младенцем. Спустя много лет он услышит в телевизионной хронике спортивных побед советских людей фамилию Протопопова, и побежит на почту, отбивать ему поздравительную телеграмму. Ответа не получит. Сделает потом еще несколько попыток напомнить о себе «своему взрослому мальчику». Безуспешно.

Занозой сидели во взрослой душе и переживания из-за того, что не приняли когда-то в музыкальную школу Ленинградского Дворца пионеров и школьников. Он так любил классическую музыку! «Лишен абсолютного музыкального слуха», — холодно констатировала педагог Дворца. «До сих пор стоит в моих ушах тот категоричный тон, каким она объявила мне причину отказа в приеме. Как приговор преступнику. По возвращении домой я рыдал до спазма в горле», — вспоминал в Лозанне 65-летий Олег Алексеевич.

— Вы помните такие детали? — Удивилась я и тому, что помнит, и что так эмоционально рассказывает о том, что случилось давным-давно. — Но разве вы не доказали скептикам, что талантливы? Пусть не стали пианистом, зато вместе со своей партнершей и женой достигли вершин в спорте. Несколько элементов фигурного катания названы вашими именами!

— Я никогда ничего не забываю.

Самая большая обида, с годами переросшая в скрытый страх, была у него на нищету. Потом — на режим, который эту нищету, как он считал, культивировал. В разных интервью на тему, как удалось достичь больших успехов, о чем они с Людмилой мечтают, Олег всегда считал необходимым подчеркнуть, что рос он, голодая, носил перешитые и перелицованные матерью старые вещи — «Сверстники считали меня второсортным!».

И еще на то, что власть не пресекла нападки на их завистников, продолжавшиеся все годы выступлений на льду, и помешала им уйти непобежденными, номером первым в мире.

Говорить об этом Олег Алексеевич продолжал и когда уже они эмигрировали, обосновавшись в Швейцарии. Не отпускала, саднила старая рана былых унижений? «Разъедала» душу тайная давняя неприязнь к «благополучным»? Так и не смирился с «досрочным», как считали, уходом из большого спорта? С тем, что славят не их, а других?..

В пригревшей их Швейцарии они поселились в старинной Деревне ледников. Так жители страны называют Гриндельвальд, один из самых красивых круглогодичных альпийских курортов. В былые времена он был весьма популярен у наших соотечественников. Приезжали сюда одиночками, путешествуя, и семьями, заселяя маленькие горные отели на перевалах. Стоит только выйти из отеля, как взору открываются ледяные шапки горных пирамид, скальные ущелья, вход в которые аккуратно прикрыт снежными одеялами, а далеко внизу — цветущие долины, зеркала лазоревых озер.

«Вообразите себе: между двух гор — пика Айгер и горы Юнгфрау — огромные кучи льда! Я спотыкался и полз, хватаясь руками за камни, чем вызвал дикую ярость своего проводника», — сообщал адресату русский историк Николай Карамзин в своих знаменитых «Письмах русского путешественника». На Юнгфрау в разные годы поднимались Салтыков-Щедрин и Бунин. Лев Толстой ночевал здесь в июле 1857 года, записав в походном дневнике: «Красоты Grindelwald. При луне ледники и черные горы…». Не преминул при этом классик отметить и высокие цены на услуги проводников: «Ужасный счет!». А Дмитрий Мережковский посвятил курорту романтический стих: «Букет альпийских роз мне по пути срывая,/В скалах меня ведет мой мальчик — проводник….».

Не этот ли «русский след», хранимый местными в виде памятной доски Толстому, привлек сюда фигуристов Протопоповых?

— В первые месяцы жизни в Швейцарии, пока мы ждали решения о политическом убежище, нас часто перевозили из одного города в другой. То в гостинице поселят, то в чьей-то пустующей квартире, — рассказывала мне Белоусова.

— Проверяли вас таким «ненавязчивым» способом?

— Мы не спрашивали. А когда было разрешено остаться в стране, выбрали Гриндельвальд, получив приглашение от одной семьи из числа наших давних поклонников, владельцев небольшой гостиницы. Место приглянулось. Там есть открытый каток. В определенные часы можно тренироваться бесплатно.

— Не до исторических подробностей нам тогда было, — решительно перебил жену Олег Алексеевич. — Вопрос для нас стоял о жизни и смерти. Да, именно так! Возвращаться в Советы мы не могли. Да и не хотели. Мы всегда чувствовали себя там одинокими и беспомощными. Не за что любить.

В Деревне ледников жили они преимущественно зимой. В первые три года на правах дорогих гостей. Потом арендовали недалеко от катка малогабаритную трехкомнатную квартиру. Весной и осенью гастролировали — сначала с ледовым шоу Ice Capades, затем с труппой легендарного американского фигуриста Дика Баттена, позже с показательными выступлениями в разных шоу. А летом отдыхали на Гавайях, где увлеклись виндсёрфингом.

Одну из комнат в своем «деревенском» жилье супруги приспособили под киностудию, как они ее называли. Купили необходимую аппаратуру, пригласили опытного оператора, и пересняли на видео все свои выступления. Это была их давняя, еще с советских времен мечта — сделать фильм о себе. Получился целый сериал, продолжительностью на тот момент 16 часов. Вложили они в него, как не без гордости говорили, около миллиона швейцарских франков.

— Вот вам ответ на вопрос, который часто нам задают: почему не купили себе в Швейцарии квартиру или дом. Домик есть у многих. А фильм, подобный нашему, не каждый способен сделать. Теперь потомки смогут судить о нашем катании не только с чьих-то слов или наших интервью, но и наглядно.

Говоря о своем фильме, супруги увлеклись и совершенно преобразились. Еще несколько минут назад они гневно обличали бывшую Родину, с нескрываемым раздражением отзывались о былых соперниках, которые «из зависти и чтобы выслужиться перед властью» вставляли им «палки в колеса» и много еще о ком. И вот все куда-то делось. Ни настороженного взгляда Белоусовой, по привычке ничего хорошего от российского журналиста не ожидающей. Ни ядовитого тона Протопопова. Лица у обоих просветленные. Глаза сияют. Забыв о завтраке, чемпионате мира, личных врагах и «проклятой России», они вдохновенно рассказывали о работе над фильмом-мечтой.

Вдохновляли их и соревнования мирового чемпионата в Лозанне. Мое место на трибуне главной арены турнира было недалеко от них, с него хорошо было видно, как они «скользят» по льду в такт музыкальному сопровождению, «повторяют» (вольно или невольно) отдельные жесты, фигурные «па» — отрешенные от зала, от насущных дум и прошлых дел. От всего, что не связано с катком, коньками, тодесами, поддержками. В такие минуты, мне кажется, они любили весь мир, все человечество…

— У нас в стране не хотите показать свой уникальный фильм? — Поинтересовалась я у супругов. — Многие россияне помнят вас, любят, надеются, что приедете.

— Это недешевое удовольствие. У нас на такую поездку средств нет. Разве что пригласят, — непривычно медленно для него, расставляя слова, произнес Олег Алексеевич.

Их приглашали за год до этого. В феврале 1996-го в Петербурге проводили международный турнир «Столетие на льду», посвященный первому чемпионату мира по фигурному катанию, прошедшему в 1896 году в городе на Неве. Главными героями праздника должны были стать Белоусова и Протопопов. К их символическому возвращению домой, пусть на короткое время, готовили специальное представление, подарки. Организаторы загодя отправили им приглашение. Все с нетерпением ждали прославленную пару. Уже готовы были афиши. Но они не приехали.

Вот что рассказывал потом журналистам Валентин Писеев, в то время глава федерации фигурного катания РФ («Хреновый мужик, но толковый специалист», — как отзывался о нем Протопопов): «Они упрекали меня в том, что в присланном им приглашении не указана сумма гонорара. Мы брались оплатить им дорогу в оба конца, проживание и питание в Петербурге, культурную программу. И ещё думали выдать на руки 25 тысяч долларов за участие в празднике. А они, как выяснилось, хотели выступить с показательными номерами. И не раз-другой, а пять-шесть раз! Но у нас просто не было возможности включать в программу многократные выступления одной пары, пусть и легендарной»…

Своя версия у супругов-фигуристов. Протопопов озвучивал ее мне, достав миниатюрный американский калькулятор: «Чтобы подготовиться к любым соревнованиям мы должны платить за лед примерно 200 долларов в час. Считаем: каждый день по одному часу шесть раз в неделю — набегает кругленькая сумма. И дабы поехать в мой любимый Санкт-Петербург, где я родился и вырос, для этого нам понадобилось бы, по меньшей мере, два-три месяца подготовки. То есть, за аренду льда нужно было заплатить по нашим подсчетам около 25 тысяч долларов. А нам предложили всего 8 тысяч. Мы, естественно, не могли согласиться.

С этим калькулятором они в Лозанне не расставались. Когда подходил к концу очередной соревновательный день, Мила и Олег, раздав автографы болельщикам, комментарии специалистам, комплименты (равно как и замечания) участникам, заходили в полупустой уже пресс-центр, садились на диванчик, и скрупулезно подсчитывали все свои плановые и неплановые, если таковые случались, траты…

Я общалась с ними потом еще не раз «на правах старой знакомой», как говорила Людмила Евгеньевна. Правда, это были короткие встречи — в Петербурге в 2003 году, в олимпийском Сочи-2014. Вежливый обмен приветствиями, добрые пожелания, не более того. Не сравнить с тем, как было в Лозанне, когда мы ежедневно вместе завтракали в нашем скромном отеле. Ходили на соревнования. Гуляли по городу. Бывали на приемах. А на заключительном, венчающем мировой чемпионат банкете, сидели за одним столиком. Говорили о фигурном катании, о России и США, которые они «полюбили всем сердцем». Пили чудесное итальянское вино. Его оказалось с избытком, так как за нашим столиком, рассчитанным на шесть человек, нас оказалось только трое. К концу долгого вечера пару бутылок оставались не откупоренными.

— Возьми с собой в Петербург, что ему пропадать, не мы, так официанты себе заберут, — сказала мне Белоусова.

— Да и неудобно как-то. Да и везти далеко, — смутилась я.

— Чудачка! — Людмила Евгеньевна взяла со стола обе бутылки, спрятала под стол. — Не хочешь, мы возьмем.

Моложавые, всегда нарядно одетые, с претензией на статус европейских аристократов, они, как мне показалось, мало изменились за годы эмиграции. Состоятельные бедняки, скупые добряки с привычками вечно нуждающихся советских провинциалов.

Не восхищаться ими как спортсменами и творческими людьми, нельзя. Но и полюбить их привычки, взгляды, убеждения непросто.

P.S.

Они прожили большую, насыщенную событиями жизнь. Детей у них не было. Из близких родственников только сестра и племянница Людмилы. Посвятили жизнь фигурному катанию и друг другу. Практически не расставались, всегда рядом, рука в руке, всегда вместе. В начале 2010-х Людмила Евгеньевна выхаживала мужа после инсульта. В 2016-м, на тот момент ей было 80 лет, они последний раз вышли на лед с показательным номером в благотворительном шоу An Evening with Champions. Через год ее не стало. Олег Алексеевич ни с кем не захотел делить свое горе. Из Швейцарии после смерти жены, взяв с собой урну с ее прахом, он уехал. Где встретил свое 90-летие (в июле 2022 года) — неизвестно.

Все тексты Людмилы Безруковой в «Этажах»

Людмила Безрукова, журналист, публицист, литератор. Живет в Санкт-Петербурге. Автор книг «Рецепты красоты Эдиты Пьехи», «У ангелов в плену», «Золотые имена петербургского спорта» и некоторые др. Печаталась в литературных и общественно-политических журналах.