Сейчас о Леониде Аронзоне можно прочитать в газетах, журналах, легко найти его имя и стихи в интернете, издано несколько сборников, о его творчестве делают доклады на конференциях, ему посвящают стихи, упоминают в мемуарной литературе, снят документальный фильм, проводятся памятные вечера. А при жизни он не сумел напечатать ни одного значимого для поэта стихотворения. Сегодня, вспоминая Леонида Аронзона, уместно рассказать о малоизвестных фактах, связанных с жизнью поэта и его трагическим уходом. Своими воспоминаниями о поэте с нами поделился его брат – Виталий Аронзон.

«Всё, что пишу, – под диктовку Бога.

Придётся записывать за Богом,

раз это не делают другие».

Леонид Аронзон. Из записных книжек.

Родился Леонид 24 марта 1939 г. в Ленинграде.

В августе 1941-го наша мама была призвана в действующую армию и работала в госпиталях Ленинградского и Северо-Западного фронтов военным врачом. Папа с первого дня войны ушёл на сборный пункт добровольцем, но через три дня был отозван и направлен на Урал для проектирования и строительства алюминиевых и магниевых заводов. Поэтому дети с бабушкой перед началом блокады были эвакуированы на Урал, по месту работы отца. Осенью 1942 г. к нам приехала мама, получившая отпуск.

События тех далеких лет всплывают в моей памяти обрывками.

Мне около пяти лет. Я стою в столовой неподалёку от дверей в спальню и стараюсь увидеть, что там происходит. Мне видна папина кровать красного дерева с высокой спинкой. Мама у стоит у кровати, а на стуле перед кроватью сидит доктор. Я знаю, что мой брат Лёня болен. Ему плохо, и поэтому здесь доктора. Мама не обращает на меня внимания. Но я не обижаюсь. Мне жалко Лёню.

Лёня серьёзно и долго болел до двух лет. Нефрит. Наверное, его лечили хорошо, потому что болезнь больше не проявлялась. Вспомнили об этой болезни, когда внезапно случилась почечная колика. Но Лёне уже было далеко за двадцать.

Во дворе госпиталя вырыли большую яму и в ней сделали деревянную бочку, в которую бросают нарезанную капусту и соль, а два человека в сапогах всё время притоптывают внутри бочки, мнут капусту. Наверху стоит мама и её комиссар. Я с Лёней смотрим, как заготовляют кислую капусту на зиму. Ни я, ни Лёня капусту не любим, она пахнет, и мы зажимаем нос.

В теплушке возвращаться в Ленинград было нескучно. Можно подолгу на верхних нарах смотреть в маленькое окошко или стоять у открытых дверей вагона. Бабушка боится, что мы выпадем из вагона на ходу поезда. Когда поезд стоит, мы писаем около колёс, а так – в ведро. Заставили бабушку открыть компот. Сидим на полке, свесив ноги, и счастливы. Очень вкусно.

Детский сад. Я и Лёня сидим, обнявшись, в коридоре. Нас уговаривают играть в комнате с детьми. Но мы не хотим, потому что нас ведут играть в разные комнаты.

Мама пришла, и мы – в столовой с жёлтым абажуром. Я тащу Лёню показывать игрушки. Сохранился детский деревянный стол, расписанный под Палех, со стульчиками.

На этом картинки детства закончились. Дальше события, о которых я связно помню.

Лёня пошел в школу послевоенных лет с переростками, курением, драками, недовольством учителей поведением, угрозами исключения, началом влюблённостей, первыми стихами.

Потом он поступал в Технологический институт им. Ленсовета. Сдал один или два экзамена, на следующий экзамен не пошёл. Мне сказал, что ему стало скучно наблюдать, как абитуриенты волнуются, а ему экзамены безразличны. По настоянию мамы подал документы в Педагогический институт им. Герцена на биолого-почвенный факультет. Лёня проучился до конца семестра, получил декабрьскую стипендию и исчез из дома. Оставил записку, что институт бросает и уезжает с Геной Корниловым на стройку Волжской электростанции – изучать жизнь.

Через несколько дней он вернулся. Ребята добирались «зайцами» до Москвы на электричках. Через сутки, измученные, вышли в Москве, и Лёня решил, что они могут передохнуть у дяди Исаака, маминого брата. Но мне кажется, что дискомфорт побудил их переосмыслить поступок. Исаак настоял на возвращении домой и посадил их в поезд.

После долгих домашних дебатов мама с помощью своих друзей смогла перевести Лёню на филфак с условием, что он сдаст все экзамены за первый семестр. К концу зимних каникул Лёня все экзамены сдал с оценкой «отлично». Летом уехал на целину. В это же лето 1958-го начался любовный роман с Ритой. В день рождения Риты, 26 ноября, они, не поставив нас в известность, зарегистрировались.

Рита, интересная и интеллигентная девушка, с природным тактом и чутьём, была любимицей семьи и друзей, которые оставались ей преданными всю жизнь и хранят память о ней. Родители мои были очень расстроены из-за этого брака. Во-первых, Рита была тяжело больна – комбинированный порок сердца, фактически она – инвалид с плохим прогнозом развития болезни, по-видимому никогда не будет иметь детей и не будет трудоспособной; во-вторых, она старше на четыре года; в-третьих, семья Риты – это другой круг общения. Но с первой встречи и до Ритиной смерти они с любовью относились к ней.

Естественно, что молодая пара была на иждивении у родителей. Мои родители давали им какие-то деньги. Однако такое состояние дел Лёню тяготило, и он перешёл на заочное обучение. Летом мы всей семьёй провожали его на Московском вокзале. Он уезжал с геологической экспедицией на Дальний Восток. Вышли из дома на 2-ой Советской и пешком дошли до вокзала. Были мои родители, Рита и я. Я не суеверен, но, ёрничая, бросил фразу: «Идём как на похороны», – а она не буквально, но сбылась. Поездка на Восток круто изменила Лёнину жизнь.

В какой-то момент Лёня почувствовал боль в области колена. Боль с каждым днём нарастала, поднялась температура. Пришлось доставить его в ближайшую деревню – считали, что подлечится и вернётся в экспедицию. В деревне был только фельдшер, который, кроме поддерживающих препаратов, ничего предложить не мог. Состояние ухудшалось.

Лёня начал понимать, что с ним что-то серьёзное и надо выбираться в Ленинград, где есть мама, крупный госпиталь с хорошими врачами. Однако местный эскулап считал, что он с неизвестной болезнью справится, и не находил нужным перевозить пациента в другую больницу. Лёня прибег к крайним мерам: буянил – не помогло, тогда пригрозил поджечь больницу, благо керосиновая лампа всегда под рукой – электричества не было. Эскулап перепугался и, по договорённости с руководством экспедиции, согласился отправить Лёню на поезде в Большой Невер. В Большом Невере его встретили на скорой помощи и по настоянию Лёни отвезли в аэропорт. Ходить без костылей Лёня не мог. Представитель экспедиции передал Лёне зарплату и купил билет до Москвы.

Самолёт сел ночью в Демодедово. Лёня на костылях добрался до такси и, заплатив кучу денег, переехал в Шереметьево. В кассе билетов не было. Пришлось устроить сцену с бросанием костылей. Это подействовало на экипаж самолёта, который перевозил почту, и они предложили взять его с собой. Лёню посадили на мешки с почтой и высадили в Пулково. На такси он доехал до дома, где, к счастью, была мама.

Началась борьба за его жизнь. Позже, после самоубийства (официальная версия), мама скажет: «Лучше бы он тогда умер» – таково было потрясение от его неожиданного выстрела. Это потом, а сейчас, после рентгена, поставили диагноз – саркома. Нужна немедленная ампутация. Мама диагнозу не поверила и предположила свой – остеомиэлит. Это инфекционное заболевание, вызываемое золотистым стафиллококом, которое можно лечить. Она настояла на том, чтобы ампутацию заменили чисткой повреждённой части кости. Операцию делал профессор Военно-медицинской академии Вишневский. Нога была спасена. Теперь главной задачей было победить начавшееся заражение крови. Был момент, когда мама мне сказала, что шансов выжить у Лёни нет. Профессор Вишневский, осмотрев больного, сказал: «Если проживёт ещё три дня – выживет». Лёня действительно выжил и перенёс несколько чисток в течение семи месяцев, проведённых в госпитале. Вернулся домой на костылях со 2-ой группой инвалидности.

Теперь Лёня и Рита полностью были на попечении мамы, папы, бабушки и их домработницы Дуси. Рита, если была здорова, иногда ходила в институт, Лёня, находясь на инвалидности и заочно учась, читал, писал стихи, печатал на машинке. В доме всегда было много знакомых, друзей, связанных общими интересами, одинаково неустроенных. Была яркая встреча с Ахматовой. Короткий период взаимного увлечения Лёни и Иосифа Бродского, чтение и записывание на магнитофон стихов, наговариваемых ими по очереди, совместное участие в молодёжном литобъединении Союза писателей – затем разрыв навсегда. Попыток восстановить отношения не было. На суд над Бродским Лёня не ходил, так как в это время проходил другой суд над его другом, талантливым писателем Володей Швейгольцем.

Теперь уже сойдёмся на погосте –

Швейгольц, и вы здесь! Заходите в гости,

сыграем в кости, раз уже сошлись.

О, на погосте осень – крупный лист.

Большая осень. Листья у виска.

И подо всё подстелена тоска.

Я знал, что нас сведет ещё Господь:

не вечно же ему наш сад полоть.

Это событие затрагивало больнее, чем суд и приговор, на котором Иосиф стал героем и мучеником, что в конечном счёте для Бродского оказалось оправданным.

Мне видна связь между этими, казалось бы, разными судами, корни которых одни и те же – неудовлетворённость, неустроенность, безнадёжность.

Володя получил 8 лет и вскоре после выхода из тюрьмы умер, а Иосиф стал Нобелевским лауреатом. Каждому своё.

Лёня много писал для любимой жены. К ней обращены лучшие стихотворения. 

Красавица, богиня, ангел мой,

исток и устье всех моих раздумий,

ты летом мне ручей, ты мне огонь зимой,

я счастлив оттого, что я не умер

до той весны, когда моим глазам

предстала ты внезапной красотою.

Я знал тебя блудницей и святою,

любя всё то, что я в тебе узнал.

Я б жить хотел не завтра, а вчера,

чтоб время то, что нам с тобой осталось,

жизнь пятилась до нашего начала,

а хватит лет, ещё свернула б раз.

Но раз мы дальше будем жить вперёд,

а будущее – дикая пустыня,

ты – в ней оазис, что меня спасёт,

красавица моя, моя богиня.

За пределами творческой жизни – тяжёлая, с приключениями, работа «независимым» фотографом в Гурзуфе. Спрос на фотографии был, и Лёня зарабатывал небольшие деньги. Зимой работал учителем русского языка и литературы в вечерней школе.

Были вызовы в КГБ, долгие беседы о литературе. Допросы изматывали и опустошали. В газетах появились о нём фельетоны. Несогласие с властью наказывалось.

В последние годы жизни у Лёни была полупостоянная работа на киностудии научно-популярных фильмов. По его сценариям снято несколько фильмов, отмеченных дипломами. Работа сценаристом давала хороший единовременный заработок, но мешала любимому делу. «Не могу два дела делать. Если сценарий, то на нём выкладываюсь. Это не моё дело. Уйду», – говорил мне Лёня.

Депрессия, неудовлетворённость нарастали и привели к трагедии. Рита предчувствовала несчастье, но предотвратить его не сумела. С Лёней был Алик Альтшулер в горах под Ташкентом, где они собирались охотиться. Алик и нашёл Лёню, раненого, у стога сена. Лёня в тот вечер был пьян. Так и осталось неизвестным: самостоятельно, по своей воле он ушёл из жизни или случайно выстрелил в себя, неосторожно обращаясь с ружьём. Раненый, понимая, что находится на грани жизни и смерти, Лёня просил врача спасти его. Спасти не удалось – не хватило крови для переливания. Неслучайная гримаса советского здравоохранения.

Мы получили телеграмму, что нужны препараты крови. Что с Лёней – не сообщалось. Телеграмму послал Алик. В тот же день я провожал маму в аэропорт. Она понимала, что Лёни уже нет. Назавтра она позвонила и сказала, что летит обратно с Ритой и Аликом. В том же самолёте доставили гроб.

Разве расскажешь о целой жизни на нескольких страницах? «Вот жизнь дана, что делать с ней?»

На венке от друзей были написаны Лёнины слова: «Всё менее друзей среди живых, всё более друзей среди ушедших».

Леонид Аронзон погиб 13 октября 1970 года, ему был тридцать один год.

Послесловие

Мои воспоминания не исчерпывают все эпизоды Лёниной жизни, которые остались в моей памяти. Некоторые из них нашли отражение в «Семейной хронике», в статьях «Хроника одной жизни» и «Он писал под диктовку Бога», в переписке с Ильёй Кукуем – составителем и комментатором полного собрания произведений Леонида Аронзона наряду с Владимиром Эрлем, Петром Квзарновским и другими. Надеюсь, что мои воспоминания будут дополнены воспоминаниями друзей.

Рита после смерти Лёни вышла замуж за Феликса Якубсона. Перед оформлением брака Феликс говорил с моей мамой, прося от себя и Риты разрешение на брак.

Много тёплых слов надо сказать о Лёниных друзьях, и особенно о тех, кто стал публиковать произведения Л. А., писать статьи и воспоминания, посвящать ему свои стихи. Не перечисляю имён, чтобы случайно кого-либо не обидеть. Каждый из нас отдаёт посильную дань памяти.

Это эссе напечатано во втором номере "Этажей" (март 2016) – купить

Подборка стихотворений Леонида Аронзона

Виталий Аронзон – автор трёх книг "Волшебный фонарь" (проза), "Запах черёмухи" (стихи), "Про Эмму и разные с ней случаи" (стихи для детей), а также рассказов, публицистических статей и стихов, опубликованных в журналах, альманахах, периодике в России, Америке, Германии, Канаде и Израиле. По основной профессии - инженер, кандидат технических наук, лаурат Премии Совмина СССР, Заслуженный изобретатель РСФСР, автор более 200 изобретений и научно-технических публикаций. Закончил Ленинградский Электротехнический институт (1953 г.)