литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

07.03.20192 422
Автор: коллектив авторов Категория: Литературная кухня

Мистический 13-й

 

В строительстве «Этажей» 13-й выпуск-этаж — особенный: чертова дюжина!
Именно поэтому черные кошки грациозно заняли свое место на полях журнала среди мистических рассказов, эссе-разоблачений и стихов о любви. Авторы поделились своими историями о странных, необъяснимых происшествиях в их жизни, о склонности к суевериям и вере в приметы.

Мы попросили писателей и поэтов ответить на следующие вопросы:


1. Вы верите в приметы? Если да, то в какие? Какие применяете ритуалы, чтобы приметы не сработали?
2. Вы верите в знаки свыше? О чем Вселенная говорит с вами?
3. Самая странная, необъяснимая и мистическая история в вашей жизни.


Спасибо! Ни пуха ни пера!


Людмила Улицкая


Знаков человек получает множество. Можно их видеть, интерпретировать, можно не обращать внимания. Это некоторая тайная книга, к которой не у каждого есть ключ. У меня вообще-то этот ключ был. Я и в снах понимаю. Но в какой-то момент своей жизни я сказала: нет, спасибо, не хочу. И меня перестали учить-вразумлять. Но не покинули. Иногда прошу помощи — не отказывают. Значит, не обиделись, что я отказалась. Я с этими силами в мире живу.
Числа много значат. Я их всегда замечаю, понимаю, различаю приятные и неприятные. Приятнейший для меня знак — семь. Вообще нечетные мне важнее, чем четные. Они содержательнее. Это довольно странно. Мой зодиакальный знак — Рыбы, знак парный, и, казалось бы, с четными числами у меня должны быть хорошие отношения...
Переводить содержание выпадающих чисел на человеческий язык не берусь. Когда число многозначное, всегда почти автоматически складываю все цифры. Есть методика простенькая. Когда сажусь в машину, смотрю на номерные знаки. На даты тоже обращаю внимание. Нет, поведение мое не меняется от того, 13 или 14 встречаются на моем пути. Но неприятная цифра все же настораживает.
А вот номер моего домашнего телефона начинается цифрами 151 — мне это нравится. И дом 27, тоже неплохо. И квартира 95. Надо ли объяснять, что всюду сквозит семерка. Да и родилась я в 43-м году.
В иврите каждая буква соответствует цифре. Мне это очень понятно. Если бы я родилась евреем в 15-м веке, точно занималась бы каббалой. Цифра. Буква. Знак. Слово. Текст.
Я — текст. Ты — текст. Наше дитя — производное наших текстов. Кого вы спрашиваете? Я же генетик!


Вот вам стихотворение, написанное в 1985-м году. Я редко пишу стишки, этот случайно сохранился.


Приснилось нынче мне число.
Оно ко мне благоволило,
В нем смысл был, была в нем сила,
И было это существо.
Оно не значило цифирь —
Оно скорее сообщало
Мне вести важные, и вширь
Меня куда-то развивало.
Я вырастала как побег,
Я набухала и ветвилась,
Оно ко мне являло милость,
и под конец оно открылось —
сто тридцать семь.

 

 

Александра Николаенко


Проклятый 59-й


«Сделай так, чтобы это был мой троллейбус! Пожалуйста»! — с такой обоснованной просьбой, в один из беспросветных декабрьских вечеров обратилась я к Вселенной, и Вселенная отвечала мне разбойничьим посвистом…
— А-ха-ха! — грохотала она над моей головой рекламным щитком, когда к остановке вновь и вновь подходил проклятый 59-й и, дружелюбно распахивая двери, забирал тех счастливчиков, что были у Вселенной на хорошем счету.
— Ну пожалуйста… пожалуйста! — взывала я, и Вселенная посылала надежду: где-то там, на вершине Сокольнического моста ночную мглу вновь прорезал свет фар чего-то большего, чем пролетающие мимо автомобили…
— Пожалуйста! — повторяла я с воскресшей надеждой, — сделай так, чтобы это был мой!
И наконец, пропустив цепочку 59-х, которые, как известно, ходят друг за другом как в ночи, так и днем, чтобы не сбиться с маршрута, я наконец сдалась, и вошла в теплый пустой салон проклятого 59-го.
Этот был отставший от партии одиночка, совершенно потерявшийся в метели, и огни задних фар его каравана давно погасли в бездне воющей вьюги.
За окнами проклятого 59-го метель стирала проблесковые кресты круглосуточных аптек, знакомые вывески и даже фонари. Троллейбус держался рогами за провода, прокладывая себе путь в черной воющей буре…
Но вот я различила приближающийся поворот, тот самый последний перекресток, с которого мне и проклятому 59-му предстояло следовать дальше разными дорогами. Ему на Север, мне тоже, хотя и на Юг, ибо Север был повсюду.
И в этот момент я вновь обратилась к Вселенной.
— Пожалуйста! — повторила я, ибо папа и мама учили меня всегда говорить «пожалуйста» перед просьбой, — пожалуйста! Сделай так, чтобы этот троллейбус не повернул… Пожалуйста! — горячо прибавила я, ибо папа и мама учили меня после каждой просьбы прибавлять к ней это Волшебное слово.
Однако волшебное слово не подействовало, троллейбус повернул, и я вышла.
Метель подхватила меня и понесла одним из маленьких вихрей, облепленных снежными пчелами.
Вселенная ликовала. Трудно было поверить, что все это Она затеяла, против меня одной, было совершенно непонятно, что такого могла я ей сделать, и тем не менее она ненавидела меня, а я ее. Я проклинала ее, она проклинала меня.
Я с ненавистью смотрела на нее, отплевываясь от снега. Она, вглядывалась в меня лунным глазом, и плевалась в ответ….
Я пробиралась домой. Вселенная, хохоча, отбрасывала меня на стены супермаркетов, однако вскоре мне пришло в голову пробираться от фонаря к фонарю. Так, отдав себя на волю стихии, я позволила Вселенной нести меня от столба до столба, и там, придерживаясь за бетонную мачту, я отдыхала, набирая воздух для нового перелета.
Не прошло и одной остановки, как Вселенная сама доставила меня к подъездной двери и беспомощно завыла, стараясь замести следы, свидетельствующие о моей хитрости и ее поражении.
И поскольку папа и мама учили меня всегда говорить спасибо, я сказала:
— Спасибо, Вселенная!


О приметах скажу — у меня их три.
Если к остановке подошел 59-й, за ним жди еще пять.
Если собирается дождь, лучше взять зонтик — и дождя не будет.
Если сейчас февраль — то за ним март. За мартом апрель, май, июнь, июль, август… Ну, сами знаете.
Думаю, у Вселенной свое расписание и свои планы на каждого из нас. Однако следует повнимательней относиться к ее знакам, ибо они есть. И это не число 13 или 59, не черный кот и не дама с пустым ведром.
Это опыт — свой собственный и тот, что накоплен до нас.
Повнимательней! Чтобы не вышло как в том анекдоте про тонущего, которому три раза высылают спасательную шлюпку, а он отвечает, что его спасет Господь.
Помню, этот несчастный утонул и, попав на небеса, обиженно спросил: «Отчего же ты не спас меня, Господи?» На что Господь ответил: «Дурак! Я же три раза посылал тебе спасательную шлюпку».
Верю в мечту, верю в любовь, верю в конечную справедливость всего. В разумность Вселенной. В то, что каждый человек приходит в жизнь не напрасно.
Как верю в людей, их разум и доброту.


Верю в то, что если грачи прилетели, они полетят назад только осенью, снега сойдут, и будет лето.
Самым счастливым событием в своей жизни считаю рождение сына; страшно даже подумать, что было бы, если бы в тот день, когда я по счастливой случайности познакомилась с его папой, я могла бы не выйти на улицу только потому, что в календаре день был назван тринадцатой пятницей.
И повторю, как учили меня мои дорогие мама и папа:
Спасибо, Вселенная!

 


Ирина Евса


Я не верю в приметы. Я верю в интуицию: возможно, Вселенная общается со мной именно этим способом.
А вот мистическая история в моей жизни была.
Осенью 1974-го нам принесли телеграмму; в ней сообщалось, что умер отец моего мужа. И дата похорон. Я не была с ним знакома; да и муж, надо сказать, мало что знал об отце, в первые же дни после окончания войны бросившем семью ради фронтовой медсестры, вместе с которой воевал. После этого он видел сына только раз.
Тем не менее, мы решили ехать.
В пять утра Таганрог встретил нас промозглой теменью. Накрапывал дождь. Через три дня мне должно было исполниться восемнадцать, и это были первые похороны в моей жизни. Мысль, что прямо сейчас мы зайдем в дом, где лежит мертвый человек, меня страшила, вгоняла в панику, и я легко уговорила мужа снять номер в гостинице. Из этого, разумеется, ничего не вышло: ни его журналистское удостоверение, ни стыдливое извлечение денег из кошелька на администратора не подействовало. «Мест нет». — Таков был ответ в каждой из трех попавшихся нам по пути гостиниц. Оставив эту бесплодную затею, мы решили побродить по городу, пока окончательно не рассветет: скажем, до девяти утра.
У нас был один зонт на двоих и — разумеется — ни плана, ни карты. Мы просто шли (бессмысленно и беспощадно), сворачивая то вправо, то влево.
Но на одном из перекрестков я вдруг застыла как вкопанная. «Послушай, — сказала я мужу, — вот эта улица мне хорошо знакома: если повернуть направо, увидим красный кирпичный дом. Трехэтажный. А за ним — двухэтажный желтый. И я точно знаю, что улица приведет к парку».
«Ты же говорила, что не была в Таганроге, — засомневался муж, — с чего бы тебе знать про эти дома?» — «Не знаю, — я только пожала в ответ плечами, — может быть — в детстве?»
И мы повернули направо. И действительно обнаружили красный кирпичный дом. И — почти вплотную к нему — желтый. И дошли по этой улице до парка, в котором я точно уже бывала.
«Странно, — думала я, — как, будучи абсолютным географическим идиотом, не способным вычислить в темноте даже собственный дом, я смогла опознать то, что видела много лет назад, если действительно видела?»
Этот вопрос мучил меня весь обратный — из Таганрога в Харьков — путь. Мучил настолько, что, вернувшись, я тотчас же позвонила маме.
«Скажи, — спросила я, — мы были когда-нибудь в Таганроге? Ну, может, хоть пару часов, проездом?» Ответом мне было решительное «нет»: не заезжали, не ходили по улицам, не гуляли в парке. Короче, не были никогда.
Этой истории я не нашла объяснения до сих пор.

 


Ефим Бершин


Зеркало
Из письма Васе


Вот ты, Вася, спрашиваешь, суеверный я или нет. А куда мне было деваться? Нет, Вася, скажи, куда, если у нас в городе это было чем-то вроде устной конституции? Или даже уголовного кодекса. Не суеверия, как ты мне тут выразился, а основной, так сказать, закон. А теперь я спрошу: можешь ты, Вася, нарушать конституцию с уголовным кодексом? Не можешь. Потому что тебя посадят.
И я не мог. Посадить бы, конечно, не посадили, но из общества бы погнали, как бездомную собаку с соседнего двора, которая взяла себе за моду нападать на еще живых кур бывшего бандита Максимчука.
Что там было, в этой конституции? Ну, как это что? Например, то, что человек не должен кушать с ножа, потому что будет злой, как та же собака. Или, опять же, кушать из разбитой посуды, потому что может поломать себе всю жизнь.
И некоторые таки поломали. Подушку на стол нельзя было класть, чтобы сосед не помер. А гребешок на столе — это точно голова заболит. Но больше всего верили (или суеверили, как ты выражаешься) в роковое действие зеркал. Ну, про то, что нельзя возвращаться в дом, не заглянув в зеркало, ты знаешь. Это все знают. Потому что не будет удачи. А то и вовсе под трамвай можно угодить. А это надо? Не надо.
Что еще, Вася, о зеркалах? Две женщины не должны смотреться в одно зеркало. Почему? Потому что будут любить одного мужчину. И хорошо еще, если он холостой. А вдруг у него маленькие дети? Они же не виноваты. То же самое
и мужчины. Заглянут в одно и то же зеркало — и бедная будет та женщина.
Но еще один зеркальный запрет, конечно, сыграл со мной ту еще шутку. Или даже не шутку. Хорошенькая шутка, если я уже не знаю, как жить дальше. Дело в том, что нельзя смотреться в чужое зеркало. Ну, никак нельзя. А у меня своего собственного зеркала отродясь не было. И что было делать? Конечно, я заглядывал в зеркала, где ни попадя. Надо же хоть иногда кудри причесать. Хоть раз в неделю. Или, например, побриться. И вот недавно, лет, скажем, несколько назад, когда хозяев не было дома, я злоупотребил. Понимаешь, да? Ну, в силу своей очередной бездомности, гостил я у приятелей. А они на базар поехали. Деликатеса, наверно, захотелось. Картошечки с лучком или даже огурчиков малосольных с укропом. Оно, кстати, Вася, неплохо идет, особенно под водочку. Ну, ты знаешь. В общем, времени — вагон. Глядись в то зеркало, пока не вернутся. Честно тебе скажу, Вася, я хоть и старался все наши суеверные городские заповеди соблюдать, но мало в них верил. А тут смотрел я в это зеркало, смотрел, и вдруг оттуда, из зеркала, стали выплывать всякие живые картины. И на всех — я. Только разный. В смысле, разный по возрасту. То совсем маленький, то юный и кудрявый, то уже с залысинами. То в школу бегу, то в футбол играю, то от снарядов прячусь. Я. Везде я. С мамой, с товарищами, с сержантом. В общем, со всеми, с кем жил. Короче, в зазеркалье оказался.
Ты, наверно, не веришь. Ты, наверно, думаешь, что я изрядно выпил или просто так вру, на трезвую голову. А я не вру. И даже не придумываю, хотя ты меня можешь заподозрить, потому что меня все в чем-то подозревают. Просто я с тех пор так и живу в этом зеркале. Или за этим зеркалом. То ли я ушел от мира, то ли мир ушел от меня. И как тут не быть суеверным?
Впрочем, Вася, давай говорить прямо и начистоту. Что такое суеверие? Это та же вера, только не узаконенная. То есть некоторые веры узаконили и дали им названия. А эту не узаконили. Вот и вся разница. А много им тот официальный статус дал? Да, согласен, один смерть одолел. Но только один. Потому что был первым. И, наверно, последним. А я, может, первым в зеркало ушел. Больше никому пока не удалось. Потому и не верят. Или, как ты выражаешься, не суеверят. А я прошел. Потому что тоже был первым. Главное, Вася, всегда быть первым.

 


Бахыт Кенжеев


1. Во многие приметы я твердо верю. Например, если термометр за окошком показывает минус 20 — это к тому, что надо одеться потеплее. Если светофор горит красным — то переходить улицу опасно для жизни. Если выпить литр водки, то наутро с большой вероятностью будешь чувствовать себя самым препоганейшийм образом. Или вот, к примеру, если в День сурка соответствующий зверек, выползая из норки, отбрасывает тень — весна выйдет теплая. С другой стороны, дружба с многочисленными черными котами и кошками ничуть не превратила меня в неудачника, а доставляла всем ее участникам изрядное удовольствие. Так что, очевидно, не во все приметы следует верить.


2. Сложный вопрос. С одной стороны, диплом химического факультета МГУ категорически запрещает мне верить во всякую там эзотерику и сверхъестественные явления («торсионные поля», «структурную память воды», «телепатию» и прочие современные сказки для малообразованной общественности). Возможно, некая высшая сила и посылает мне (как и всякому другому) какие-то сигналы, только разобрать их практически невозможно, поскольку эта высшая сила, подобно хозяину авкариума, видит цель существования декоративных рыбок совсем не в том, что они сами. Действительно, оглядываясь на прожитую жизнь, начинаешь подозревать, что она все-таки подчинялась, пускай и приблизительно, некоему плану. Вот, например, отвлекшись от этого текста, я поиграл в любимую компьютерную стрелялку под названием ЗУМА (это мексиканская жаба такая, плюющая разноцветными шариками), и в первом же туре выбил ровно 10 тысяч очков — впервые за все годы, что развлекаюсь подобным образом. Пришел в некоторый ступор. Поскольку вероятность даже менее круглой цифры ничтожно мала, то, может быть, это и был сигнал из потустороннего мира — чтобы я не слишком зазнавался? По секрету добавлю, что, не имея права, как ученая личность, поддаваться суевериям, я всякий раз смущаюсь, когда невинные цифры 666 вызывают у меня беспокойство и отталкивание.
А если серьезно — человечеству было бы очень обидно считать, что его существование случайно и бессмысленно. И вот уже много тысяч лет мы придумываем самые разнообразные нематериальные способы воздействовать на мир, обрести хоть какую-то уверенность в себе. Пещерный человек рисует охрой оленя на стенке своего убогого жилья, шаман вызывает дождь, знахарь заговаривает зубы, священнослужитель учит нас поклоняться какому-нибудь богу — Зевсу, допустим, или Кетцалькоатлю, а то и вовсе Перуну и Мокоши. Скучно быть сиротой, хочется найти родителей, пускай даже приемных, в данном случае — на небесах.


3. Мистические истории подобны снам — когда их переживаешь, они кажутся яркими и поразительными, но пересказу поддаются плохо, так что не буду тратить компьютерные пиксели на их описание. Скажу только, что да, бывали, и потрясали до глубины души своей красотой и необъяснимостью. И даже заставляли подозревать, что жизнь несравненно сложнее, чем нам, бедным, кажется.

 

Иллюстрации Тани Кноссен-Полищук

07.03.20192 422
  • 4
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться