Я не раз задавалась вопросом: почему перспективная студентка престижного музыкального вуза вернулась из столицы в Воронеж? Могла бы остаться в Москве, неплохо устроиться. Видимо, город, где прошло детство, были сделаны первые шаги в музыке, стал для Ларисы Вахтель той вдохновляющей средой, где можно применить свои знания, силы, талант, организаторские способности. Здесь она придумала и осуществила сотни программ, провела несколько десятков масштабных фестивалей, подарила жизнь многим премьерам, научила своих студентов и слушателей понимать музыку.

В игре на рояле Лариса Вахтель наследует нейгаузовские традиции. У Генриха Нейгауза учился ее педагог по институту имени Гнесиных Григорий Гордон. У Ларисы есть книга о Нейгаузе, подписанная Григорием Борисовичем: «Ларочке Вахтель, «внучке» Нейгауза — чтобы она всегда об этом помнила».

Пианизм Ларисы Вахтель отличает виртуозность, интеллигентность, стилистическая точность, ее интерпретациям присущи оригинальность идей и масштаб их воплощения. Именно о такой игре писал Г.Г. Нейгауз: «Для того, чтобы говорить и иметь право быть выслушанным, надо не только уметь говорить, но, прежде всего, иметь, что сказать»[1].

Лариса, вы с детства занимались фигурным катанием. Что заставило сделать выбор в пользу музыки?

В реальности все выглядело значительно скромнее. У меня не было той полетности, которая необходима фигуристу. Я и сейчас люблю смотреть репортажи с чемпионатов или олимпиад по фигурному катанию и восхищаться тем, как танцуют другие, но в качестве зрителя. А с музыкой… Боюсь, что я вас разочарую, потому что я ее не выбирала. Я вообще в жизни ничего не выбирала. Никогда. За меня кто-то выбирал, а я шла, не раздумывая.

Ребенок не всегда умеет выбирать сам. Зачастую в выборе решающую роль играет среда, в которой он воспитывается. Вас с детства окружала атмосфера любви. Она располагала к занятиям музыкой?

Мои родители не музыканты. Им и в голову не приходило поставить мне, к примеру, Шестую симфонию Чайковского и сказать, что мир не может существовать без этого произведения. Но они, конечно, передали мне любовь человеческую. А любовь к музыке началась с моего воронежского педагога Валерия Степановича Волкова. Он не часто выступал сам, хотя был очень одарен. Валерий Степанович был наполнен любовью к музыке и умел передать это чувство своим ученикам. Когда я попала к нему в класс, в моей жизни все как будто стало на свои места, что-то зажглось. Это была волшебная палочка.

Он видел, как ученик сможет развиться в будущем?

Да, безусловно, это дар педагога, и Валерий Степанович в полной мере был им наделен. Он был человеком, который жил музыкой. Обладая великолепной музыкантской техникой, мог научить. Благодаря его урокам мы переходили на другой уровень исполнительства. Как следствие — выступления с оркестром, концерты. Я только теперь понимаю, что во время учебы у Валерия Степановича я жила, как в раю, в каком-то упоении, — занималась исключительно тем, что нравится. Главным в жизни была игра, разучивание новой программы, подготовка к выступлению, а все остальное — отдых. Мне не мешала ни школа, ни какие-то предметы в училище, все это было лишь прозаическое времяпровождение, где можно было пообщаться с однокурсниками, просто посидеть, не напрягаясь, что-то почитать. Не говорю, что не было неудач, волнений, когда перед концертом просыпаешься и думаешь: быстрее бы все закончилось, упала бы с потолка люстра, чтобы не пришли слушатели, или комиссия куда-нибудь делась, — все это было. Но доминировала полнота жизни, полет. Возможность быть музыкантом, хоть ты и не осознал до конца, что это твое.

Валерий Степанович был строгим педагогом?

Очень строгим, требовательным. Мы трепетали, когда он входил в класс. Близкие музыканты, хоть и с любовью, но не случайно называли его «волчарой». При этом более простодушного и доброго человека я не встречала в жизни. И еще, Валерий Степанович был мудрым и смелым педагогом, старался сохранить искорку самобытности в игре учеников. Когда экзаменационная комиссия возмущалась: «Она играет Вахтель, а не Рахманинова», — не спешил «обтесать подчистую». В то время я не могла оценить свою игру, единственная задача была не подвести Валерия Степановича. Самое большое счастье — когда после выступления он похлопает по плечу и скажет: «Молодцом». Такое бывало нечасто.

Потом в институте у вас тоже был удивительный наставник — Григорий Борисович Гордон, уникальный педагог и музыкант.

Но это была другая история. Когда поступаешь в институт, взрослеешь, берешь ответственность за свою игру. Мне всегда казалось, что мне чего-то не хватает, а москвичи-то точно знают, как правильно играть…

Комплекс девочки из провинции?

Возможно. Хотелось разобраться, как другие играют и как другие учат. Поэтому я ходила на концерты, занятия в классы к разным педагогам. Как я теперь понимаю, мне хотелось на все это посмотреть, впитать, найти основание, которое даст мне право делать что-то свое, но с опорой на традиции. И как раз Григорий Борисович явился во многом универсальной основой — таким правильным классическим музыкантом и, конечно, настоящей ходячей энциклопедией. Он мог продолжить почти любое стихотворение наизусть, нередко поражал этим абитуриентов на собеседовании: когда вдруг кто-то начнет читать Цветаеву или Пастернака, остановится, а он подождет немного, а потом подскажет. Он это делал не напоказ, у него память была прекрасная. Еще у него была огромная библиотека. И он удивительным образом помнил без закладок любую цитату. Например, Григорий Борисович вдруг спрашивает: «Что сейчас читаешь?» Я начинаю пересказывать, а он продолжает или рассуждает на тему, в чем этот критик, который пишет, скажем, о Малере или Чайковском, не прав. То есть, понимаете, вся эта библиотека у него не просто стояла на полках, она была у него в голове.

Он давал ученикам книги из своей библиотеки?

Я в этой библиотеке, можно сказать, жила, имела счастье все это читать. И меня экзаменовали, не как на уроке, конечно, но мы все обсуждали. Слушали много музыки. Причем, если изучали, к примеру, симфонию Мендельсона, то в интерпретации разных дирижеров.

Вы посещали его уроки с другими учениками?

Постоянно. В первый год обучения, когда я только к нему попала, мне казалось, что еще недостаточно хорошо выучила программу, чтобы показаться на урок, поэтому досадно много пропускала. А потом стала ходить на все уроки, со всеми учениками. Были не только занятия. Мы гуляли по Москве. Он выступал в роли экскурсовода, рассказывал историю домов и улочек, делился мыслями о Нейгаузе, Гилельсе, Брумберге. Григорий Борисович во многом сформировал мой вкус, отношение к себе, другим людям. Он был человеком скромным, и, мне кажется, таким и надо быть. У него не было перепадов настроения, он был пунктуальным, организованным, не терял бодрости духа, всегда был занят делом. Человек, идущий вперед.

А что за история с Дину Липатти[2]?

Давно услышала этого пианиста в записи. Меня поразила и его игра — какое-то одухотворенное естество, в котором было что-то совершенное и пронзительное, и история его жизни. Его последний концерт, когда он шел на сцену, по словам супруги, как на Голгофу, из 14 вальсов Шопена сыграл 13, потом исполнил хорал Баха, как молитву… Долго не могла от этого впечатления уйти. 

Почему после института вы вернулись в Воронеж?

Я не знаю, почему. Единственное, что могу сказать: не жалею. Жизнь уже во многом состоялась... Наверное, вернулась потому, что я папина дочка, внутренне очень привязана к родителям. И с течением времени привязываюсь еще больше. Родители — важная связующая нить в жизни, я боюсь ее потерять.

Для сына специально создали такие условия, чтобы он не стал музыкантом? 

Да нет (смеется). У нас в семье каждый выбирает то, что ему хочется. И задача родителей — создать условия, помочь, если есть возможность. С Гришей было так же. Мне казалось, он будет заниматься чем-то связанным с литературой. Он начал говорить очень рано, знал буквы, еще толком не умея их произносить. В полтора года уже читал наизусть огромные стихотворения. А так как я жила с мыслью, что не реализовалась в литературном, поэтическом ключе, то мне хотелось, чтобы эта деятельность продолжилась в ребенке. Но его выбор был все-таки другой. Мне родители никогда не диктовали «лучших» решений, они принимали то, что важно детям. Моя позиция по отношению к Грише такая же.

Вы его даже в музыкальную школу не отводили?

Он сам захотел учиться у Сергея Урюпина, известного российского гитариста, который когда-то преподавал в центральной музыкальной школе в Воронеже. А фортепиано как дополнительный инструмент у него вела Ирина Константиновна Корденко. Но, когда Гриша учился в третьем классе, он решительно захотел быть футболистом и трижды ломал руку на спортплощадке. Заниматься на инструменте было невозможно, и мы поняли, что надо уходить.

Вас довольно часто можно встретить на концертах других музыкантов. Эту возможность используют далеко не все ваши коллеги…

Это же интересно. Думаю, для каждого музыканта важно и себя критически оценить, и услышать исполнителей более высокого уровня, и проследить линию развития тех музыкантов, с которыми когда-то был знаком, чтобы понять, чего человек достиг, как он изменился.

Кто вам наиболее интересен из сегодняшних пианистов?

С давних пор Михаил Лидский, мы учились примерно в одно время, он, конечно, был заметен. Григорий Борисович называл его в то время «Пианист № 1». Очень интересен Андрей Коробейников. С удовольствием его слушаю — и когда он играет соло, и когда аккомпанирует, особенно если что-то совпадает в репертуаре. Михаил Плетнев… Люблю с жадностью всех пианистов, больших и камерных, начинающих и в зените творческого пути, они мне не дают успокоиться в жизни.

Концертирующих женщин-пианисток все же меньше, чем мужчин. Пианист — мужская профессия? 

Есть великие пианистки: Гринберг, Юдина, Аргерих, Ушида, Вирсаладзе… Этим все сказано. Во всех областях деятельности больше великих мужчин просто потому, что у мужчин больше возможностей заниматься каким-то делом. Миссия женщин — в другом. А что касается гендерных особенностей, то они, безусловно, проявляются и в деятельности, и в жизни. Меня в семье до сих пор зовут Лориком. Лорик играл, Лорик пришел (не пришла, а пришел!). Вероятно, какие-то мужские качества мне свойственны.

Способность брать ответственность за свои поступки и поступки других? Бесстрашие?

Если о бесстрашии, то я просто иду и делаю, что мне кажется интересным, даже не всегда понимая, с какими препятствиями придется столкнуться. Так было и с поступлением в институт, и с докторской. Я вспоминаю моего научного руководителя, Наталью Ивановну Вьюнову, у нее было это качество: она верила в человека, видела потенциал и шла с ним до конца. Хотя она заведовала кафедрой в Воронежском государственном университете, возглавляла Ученый Совет и прекрасно знала, с какими трудностями придется столкнуться. Если человек верит, он идет и делает.

Как статус доктора психологических наук помогает в игре на рояле?

Статус никак. А голова, похоже, лучше работает. Исследовательская работа учит мыслить, держать в сознании сложную конструкцию в ее целостной форме и в деталях, выискивать взаимосвязи. Но написание диссертаций не было самоцелью. Это была необходимость, чтобы устроиться на работу, а главное — великое желание находиться рядом с Натальей Ивановной — удивительным, дорогим человеком, научной мамой. Что касается психологических приемов, искусственно ими не пользуюсь. Не умею, к примеру, хорошо кланяться. А это важно: надо уметь благодарить публику. Что касается психологических техник, стратегий, они ничего не стоят без человеческой личности, силы любви и добра к людям.

А какое качество для вас наиболее важно?

Естественность — это, мне кажется, главное качество. Надо всегда идти налегке, как ребенок. Да, ты имеешь счастье написать две диссертации, но ты имеешь такое же счастье забыть об этом. И, как ребенок, гонять голубей.

Для вас важно, чтобы тот, кто сидит за роялем, был хорошим человеком?

Если говорить об учениках, то за разбором произведения, которое они приносят в класс, всегда можно разглядеть личностные качества. Задача педагога — как раз помочь ученику узнать себя через музыку. Это очень интересный процесс. Иногда представление человека о себе, обусловленное его воспитанием или личностными качествами, накладывает отпечаток на то, как он играет. Конкретный пример: хорошо оснащенный технически молодой человек играет все аккуратно, как бы бестелесно. А я подозреваю, что при всей его скромности, интеллигентности в нем есть и буря чувств, но это так глубоко спрятано… Я не говорю, что обязательно нужно себя транслировать, это сложный вопрос. Но когда происходит слияние личности и музыки, исполнение становится более полновесным. А если говорить о моральных качествах, во-первых, надо разобраться: что плохо, а что хорошо? Например, вокалисты нередко перед концертом начинают всех подергивать, чтобы привлечь к себе внимание, чтобы им слова хорошие сказали, чтобы они в себя поверили. Это особенность многих. Разве тут можно обижаться? Просто это надо знать и иметь силы выдержать. Мне кажется, что если человек хорошо играет, поет и вообще одарен и талантлив, то, в принципе, ему можно простить всё. В идеале великий музыкант — это всегда великий человек.

Как Эмиль Григорьевич Гилельс.  

Да. Он равновеликий. Это редкость в искусстве. 

Но ведь Гилельс говорил, что не любит публику, что она для него — формальность, что публика его не понимает.

Так и есть. Даже сегодня мы не можем в полной мере постигнуть Гилельса, как не можем постигнуть Моцарта или Бетховена. Я думаю, Эмиль Григорьевич так говорил еще и потому, что равнялся не на публику, а на тот идеал, который заложен в нем самом. Как музыканту и как личности, духовно равной композитору, в интерпретации сочинения ему подвластно было войти в «живой центр» сочинения и воспроизвести его так, как мог только он. А слушатель как отражающее ухо, психический локатор, в этом процессе просто необходим. Публика — неотъемлемая составляющая рождения исполнительской интерпретации и развития исполнительского искусства в целом. Поэтому ей можно простить звон приземлившегося номерка во время пианиссимо у пианиста, не всегда уместную критику. А как дорога благодарность публики — аплодисменты, овации, воодушевление! Слушатель вместе с исполнителем проходит волнительный путь представления, оживления сочинения на сцене и нередко становится свидетелем сокровенного и неповторимого высказывания музыканта… Между прочим, Эмиль Григорьевич Гилельс очень волновался перед выступлением. Приезжая в провинциальный город с концертом и не обнаружив по пути следования афиш, требовал немедленно исправить ситуацию. А Рахманинов? Он переживал, придет ли публика на его (!) концерт. Можете себе представить?

Могу. 

А когда на концерт Татьяны Николаевой приходило не так много людей, а она играла «Хорошо темперированный клавир» Баха, как же нужна была в данном случае публика! Исполнитель всегда ждет обратной связи. Для меня публика всегда живая. Я очень благодарна людям, которые пришли на концерт, разделяют со мной то, что мне дорого, к чему готовлюсь и стремлюсь.

Вы исполняли в Воронеже произведения Александра Локшина[3] — композитора трагической судьбы, прошедшего через травлю, запреты и почти полное забвение. А как вы познакомились с его музыкой?

В 2003 году я сыграла «Тему с вариациями» Александра Локшина на фестивале современной музыки в Воронеже. Это сочинение произвело тогда очень сильное впечатление, обсуждалось музыкантами после концерта.

А в 2014 году вы инициировали исполнение Шестой симфонии Локшина на стихи Блока. Фактически в Воронеже состоялась мировая премьера этого сочинения, так как Рудольф Баршай исполнил все симфонии Локшина, кроме Шестой: ее исключили из программы, как это нередко случалось и с другими произведениями композитора.

Была уверенность, что мы должны это сделать, что это шаг не только музыкантский, но и человеческий: музыка композитора должна звучать. Для меня это было важно, меня это вело, поэтому все препятствия преодолевались. Здесь было и общение с сыном Локшина, Александром Александровичем, и желание услышать эту музыку, и стремление исполнить ее именно в Воронеже. Поэтому все получилось. Мы поставили Шестую симфонию Локшина вместе с Третьим концертом «Аве Мария» для фортепиано с оркестром Алемдара Караманова[4]. Все оказалось естественным: Алемдар Караманов как будто реабилитировал Локшина.

Я никогда не спрашивала вас о любимых композиторах, потому что была уверена, что это Роберт Шуман.

Это константа. Я, конечно, захвачена той музыкой, которую играю, изучаю в текущее время, когда готовлю какую-то программу. Нет смысла в перечислении классиков — все без исключения. Мне интересны современники Иван Соколов, Юрий Каспаров, Кирилл Уманский, конечно, Вячеслав Овчинников, Михаил Носырев, региональные авторы, с которыми дружна, воронежские, которые исполнены в полном объеме… Я пытаюсь для себя объяснить, почему все-таки постоянно возвращаюсь к Шуману? Удивительная персона! Создатель музыкального журнала и автор, провозгласивший в свое время новую музыкальную эстетику, сформировавший профессионального качества музыкальный вкус, обративший внимание не на светскость и виртуозное начало музыкального искусства, а на тщательное изучение и воспроизведение исполнителем текста композитора. Он открыл миру, узнал с первых аккордов, дал дорогу многим современникам — Шопену, Брамсу, Мендельсону… Но в своем творчестве и человеческой сути остался непонятым, отчужденным, неуслышанным. Подобно Гоголю, прожившему всю жизнь в состоянии «умирающего», Шуману свойственно было состояние «сходившего с ума». Но поверить в диагноз маниакально-депрессивного психоза, в потерю целостности психики в последние годы жизни невозможно. Необъяснимо и прописанное ему изгнание, изоляция от любимых людей. Когда Шуман умер, немцы просто вздохнули за него: отмучился. Почему он не проявился во всей своей творческой самобытности, будучи при жизни окруженный настоящими музыкантами? Даже Клара ему говорила: «Пиши яснее». Остался в стороне забытым, будучи переполненным человеческой щедростью по отношению к другим людям? А главное, как пережил «отдаление» Клары? Забавно, но я почему-то беспокоюсь за Шумана, как будто он живет в соседнем подъезде… А если про творчество, то, возможно, образный строй шумановской музыки мне в чем-то близок. Порыв, стихийность в сочетании с фантазийностью, недосказанностью, нелогичностью, по-разному звучащей тишиной… Наверное, и в устройстве есть что-то общее: раздвоенность, противоречивость, которые проявляются на протяжении всей жизни. С одной стороны, я могу собраться и целеустремленно что-то делать с упорством, задором и жизнеутверждением…

Это ваш Флорестан[5].

Но есть и другие качества, мне совершенно не подвластные: недоговоренность, неправильность, непоследовательность. При достижении долгожданной цели могу неожиданно просто повернуть в другую сторону…

Это Эвсебий.

Но это ведь тоже я. И что важнее?

У вас есть вопросы к Шуману?

Шуману можно задать только один вопрос: «Отчего»[6]?

[1] Нейгауз Г.Г. Размышления, воспоминания, дневники, избранные статьи, письма к родителям. — М.: Всесоюзное издательство «Советский композитор», 1983.

[2] Дину Липатти (1917 — 1950) — румынский пианист, скончавшийся в тридцать три года от лимфогранулематоза. 16 сентября 1950 года Липатти прощался с публикой в Безансоне. Запись этого концерта стала одним из самых драматических документов музыкальной истории XX века.

[3] Дипломная работа Александра Локшина «Цветы зла» (1939) — три пьесы для сопрано и оркестра на слова Ш. Бодлера — была запрещена к исполнению, а ее автор лишен диплома Московской консерватории. В апреле 1943 года симфоническую поэму Локшина «Жди меня» на слова К. Симонова исполнил оркестр Ленинградской филармонии под управлением Е. Мравинского, это сочинение высоко оценил И. Соллертинский. Позднее Локшин представил его в качестве дипломной работы, сдал государственные экзамены и получил диплом с отличием (1944). В 1945 – 48 годах преподавал в Московской консерватории инструментовку, чтение партитур, музыкальную литературу. Был уволен в ходе кампании «по борьбе с космополитизмом», а также за пропаганду среди студентов современной музыки. Локшина высоко ценили Д. Шостакович, М. Юдина, его музыку систематически исполнял Р. Баршай.

[4] В 2014 году фестиваль современной музыки «Созвучие» завершился премьерой Шестой симфонии Александра Локшина в исполнении Воронежского молодежного симфонического оркестра под управлением Юрия Андросова, хора театра оперы и балета и солиста Игоря Горностаева. В этом же концерте прозвучал Третий концерт «Аве Мария» для фортепиано с оркестром Алемдара Караманова, в котором солировала Елена Клочкова.

[5] Флорестан и Эвсебий — персонажи, выдуманные Робертом Шуманом, олицетворяющие две стороны личности композитора (пылкий, страстный Флорестан и мечтательно-созерцательный Эвсебий).  Этими именами Шуман подписывал публикации в своей  «Новой музыкальной газете» («Neue Zeitschrift für Musik»).

[6] «Warum?» — пьеса из цикла Шумана «Фантастические пьесы» («Fantasiestücke», ор.12) для фортепиано.

Беседовала Елена Фомина,

Воронеж, 2023

Фото: Михаил Квасов, Наталья Коньшина, из личного архива Ларисы Вахтель

Лариса Вахтель c отличием окончила Воронежское музыкальное училище (класс В. Волкова), Российскую академию музыки им. Гнесиных (класс профессора Г. Гордона). Участница международных музыкальных фестивалей в России, Польше, Литве, Германии. Лауреат I премии ХVIII международного конкурса «Музыка без границ» в номинациях «Сольное исполнительство» и «Концертмейстерство» (Друскининкай, Литва, 2018), лауреат I премии VI Международного конкурса исполнителей им. А. Караманова в номинации «Сольное исполнительство», получила специальный приз за исполнение прелюдий И. Соколова из цикла «Евангельские картины» (Москва — Кипр, 2020). В 2019 году стала лауреатом VII Международного конкурса исполнительского мастерства для музыкантов-педагогов в Варшаве, в 2022 и 2023 годах получила I и II премии международного видеоконкурса GRAND MUSIC ART. Гастролирует в России и за рубежом. Инициатор ряда музыкально-просветительских проектов, художественный руководитель фестивалей современной музыки. Председатель правления воронежской региональной организации «Союз композиторов России», заведующая кафедрой музыкального образования и народной художественной культуры Воронежского государственного педагогического университета, профессор, доктор психологических наук.

Елена Фомина окончила отделение теории музыки Воронежского музыкального училища и филологический факультет Воронежского государственного университета. Работала корреспондентом службы радиовещания ВГТРК. Обозреватель интернет-журнала «Культура ВРН», корреспондент радио «Орфей» в Воронеже. С 1996 года публикуется в местных СМИ с материалами о музыке и театре. Сотрудничала с такими изданиями, как «Петербургский театральный журнал», «Музыкальная жизнь», «Музыкальное обозрение», «Музыкальные сезоны».