***

В Бостоне нету секрета

женщин, что прячут рецепт

черной смородины где-то

в ящике среди газет.

Тысячу раз проверяла

в шумном базарном ряду,

стынет стеклянная тара,

а продают ерунду.

Всё ананасы литые

в пестрой сухой кожуре,

как черокезы такие

с перьями на голове.

***

Нету ностальгии, милый брат,

может быть, была она, да вышла,

тучкой обернулась наугад

теплой забегаловкою ближней.

Здесь вот прогуляемся и мы

со своим английским спаниэлем,

слева – липы, справа – три скамьи,

в мокрую окрашенные зелень.

Будет от фонариков светло

и темно, и вновь светло навеки,

может быть, и нету ничего,

я заснула на сырой скамейке.

А проснулась, всюду холод, ночь,

дождь из ночи вырывают фары

и поэзии святая ложь

жить, страдать и мыслить приказала.

***

Вор украл мой старый велосипед,

мне оставил голую цепь,

был он синий, звоночком звонил в белый свет,

я возила на нем картошку и хлеб.

У него багажник был на боку,

я возила в нем сок, молоко,

человечью свою мировую тоску,

пусть теперь он катает ее.

***

Съезжали днем на новую квартиру,

я оглянулась, в стенах были дыры,

белело на полу пятно ковра,

на всё взглянула взглядом маляра.

Народу меньше больше кислороду,

а дыры в стенках, это от картинок,

еще нашла я карт колоду

и в кладовой – чужой ботинок.

***

На полотно дороги грязное,

слетают листики осин,

художник их рисует красками

осенними один в один.

Он набок наклоняет голову,

густая борода, костюм,

и мысли он меняет черные

на множество прекрасных дум.

Картину сбудет за две сотенки

художник, четкая рука,

и сутки целые свободен он

и в эти сутки жизнь легка.

Искусство, как ты кормишь звездами

и как убийственны в наш век

мечты с колбасными обрезками,

а где-то счастлив человек.

***

Дуновение севера

над моей головой

темно русой, рассеянной,

вполовину седой.

И бессмертное дерево

положило на грудь

свою сонную голову,

будто хочет уснуть.

Подержись, мое нежное,

мы стоим на ветру

с узелками заплечными,

я тебе говорю.

И давно уже хочется

позабыться мне сном,

в золотую обочину

утыкаясь лицом.

***

Прошу остановиться всех внизу,

минуту не возиться с телефоном,

сейчас я нечто важное скажу,

я тайну вам поведаю: над склоном –

великая луна открыла лик,

когда б глаза вы подняли над зданьем,

когда бы в ночь не опускали их,

мы все полны отчаянным сияньем.

Огромнейшим мерцаньем долгих лет,

пока сморкались и тащились в гости,

ведь если нас разрезать, брызнет свет,

какого никогда ни до, ни после.

***

Большие люди, слоны, киты,

меня не любили на все лады

за праздность и несерьезность,

за типа неопределенность.

И мелюзга не любила меня,

я вечно лепила из мухи слона

из снега, из грязи, из стужи

и из вещичек похуже.

***

Я знаю пару одну,

они гуляют, две тени,

пустым бульваром в длину

где сеет дождик осенний.

Он зонт раскроет над ней,

она слегка улыбнется,

на миг из мира теней

душа случайно вернется.

Один короткий просвет

с его вороньим базаром...

И ради этих примет

рождаться не перестанем?

И там недолгий маршрут

бульваром в ночь напрямую,

напрасный, господи, труд,

но знаю пару такую.

Катя Капович: "Моя семья и двери", интервью

Катя Капович – автор девяти поэтических книг на русском языке и двух на английском. Книга «Gogol in Rome» получила премию Библиотеки Американского Конгресса в 2001 году. Участница одиннадцати международных фестивалей поэзии Капович в 2007 году за мастерство в литературе стала поэтом-стипендиатом Эмхерстского университета. В 2012 году в издательстве «АСТ» вышел сборник рассказов «Вдвоем веселее», получивший "Русскую премию" 2013 в номинации «малая проза». Лауреат "Русской премии" 2016 за поэтический сборник "Другое". Стихи и рассказы по-английски выходили во многих журналах, антологиях и учебниках для вузов. Капович работает преподавателем в Бостонском университете, является редактором англоязычной антологии «Fulcrum», Живет в Кембридже (США) с мужем поэтом Филиппом Николаевым и дочерью Софией.