Упование сыроежки

       …Рой мух на падали шуршал, как покрывало…

       Шарль Бодлер «Падаль»,

       пер. А.Гелескула

В насекомых тучах зудья-нытья

С кузовком по ельнику я кружился,

Весь в жуках да мухах, как будто я,

Невзначай скопытившись, разложился.

Перевод есть образ и знак потерь,

Грустный символ поствавилонской эры.

Пусть антропоморфно я был теперь

Бойкой иллюстрацией к стихам Бодлера.

Как в любых блужданиях последних лет

Поначалу казалось: спасения нет.

Но – хотя ни мох, ни тенёк, ни слизни

Не спасли вот этот конкретный гриб –

Повторяя просековый изгиб,

Промелькнула бабочка из прошлой жизни.

И сказал сыроежковый Иезекииль:

«Вот я видел, как в плоть облекается гниль,

В чащах правды под елками греясь»…

Над болотом яснела и хмурилась мгла,

Между кочек в чернике, краснея, росла

Сыроежка, лучась и надеясь.

* * *

Над пустой дорожкой в осеннем парке,

В qui pro quo измученной ноосферы

Тот же столб из воздуха, тот же серый

Тон, как там на Горького, где «Подарки»

И, как в песне Зыкиной, в смысле, долго

Под балконом (ох, держись за перила!)

Тявкал грузовик, текла «волга»

И «победа» фыркала и пылила.

Николай Бердяев любил свободу,

Пушкин тоже, хотя иначе,

А Подгорный так говорил: «Задачи

Поставлены, цели определены — за работу, товарищи».

Вот и мы говорим: задачи, цели...

Брежнев с факелом, воздух свободы...

«Где охрана?» - как выкрикнул Квиллер... Смотрели

Лучший фильм всех времен и народов?

Почему никто ничего не помнит?

Ладно б только какие-то даты

Или химию или сумрак тех комнат,

Где мы жили когда-то...

* * *

Как свет под соснами, где ты и тут и там,

Как Фигаро, а то и Мандельштам,

Порхающий над эс-эс-эр, как слово

Над вещью... Там и тут, два мотылька,

Один — оттенка светлого желтка,

Второй — как небо: нежно-голубого.

«Вас к телефону», - говорит зола

Золе, и та встает из-за стола,

Под окнами сосед кричит: «Пошел ты...»

Другому пьянице... Над клумбой у грибка

С песочницей кружат два мотылька:

Небесно-голубой и бледно-желтый.

И получается зеленый день, где там

И тут, и сразу весь Адам,

И даже то — вот сели, вот вспорхнули —

О чем сейчас вот здесь и только здесь

Туда-сюда шьют солнечную взвесь

Два мотылька под соснами в июле.

* * * 

     Пусть всегда будет небо,

     Пусть всегда будет мама...

     (песня)

Казалось в детстве, что актеры

Такие, скажем, как Никулин

Или, допустим, Смоктуновский

Не могут умереть —

А как же они умрут,

Когда на них все смотрят?..

Вот он стоит на сцене или в цирке,

Или в кино ест, бреется, смеется...

Короче говоря, начало лета,

Окно открыто. Солнце, небо, мама,

И радио выводит: «Пусть всегда»...

Два Федора

Не то чтобы в прямом, скорей в заочном

Эфире повстречались Федор Палыч

И тоже Федор — правильно — Михалыч,

Герой и автор в отпуске бессрочном.

Сошлись и обнялись и ох как славно

Поговорили про детей, про то как

Они жестоки, как вообще жестока

Земная жизнь, жестока и бесправна.

Солировал Федор Михалыч, Федор

Же Палыч думал: «Ну и типчик!»,

Потом поговорили про изгибчик,

Про женскую всю эту дурь и одурь.

О чем НЕ говорили: о Всевышнем,

Жидках, уделе русских незавидном,

Обоим это показалось лишним,

Пустопорожним, слишком очевидным.

* * *

В серых стеклах, не то зеркалах

На каком-то закате-рассвете

Эта женщина честно светилась впотьмах,

В полумгле-полусвете.

О позорно-неловкие полуслова:

Перелет-недолет, но без мы,

В смысле я, знать-то знал, но набрел бы едва

На Незнайкины рифмы.

А они хороши. Почему? Потому

Что ботинки и полуботинки,

Да и палка — селедка (одно к одному),

Как подушки-простынки

На диване, нет, полу-диване, тахте

Или кресле-кровати...

Как вот эта вот женщина в той темноте

На рассвете-закате.

* * *

Надеешься на да, а если нет,

Вот нет и всё, и всем, смежившим очи,

Желают, так сказать, спокойной ночи

И аккуратно выключают свет.

Un vrais monseur, единственно бесспорный

Знаток, как comme il faux держать лорнет,

Вертинский утверждал, что синий цвет

Для фрака предпочтительней, чем черный.

На сцене, в свете рампы, господа

(Товарищи, — он поправлялся сразу),

Все черное покажется всегда

Как будто пыльным, а артист обязан

Быть вечно новым, свежим, как вода,

И — сбился вдруг — надеяться на да.

Дмитрий Веденяпин родился в Москве в 1959 г. Стихи публиковал в сам- и тамиздате, а, начиная с 1988 г., и в российских журналах и поэтических антологиях. Автор поэтических книг: "Покров" (Москва, "Русский мир",1993) , "Трава и дым" (Москва, "Проект О-Г-И, 2002), книги стихов и прозы «Между шкафом и небом» (Москва, «Текст», 2009), книги стихов «Что значит луч» (Москва, «Новое издательство», 2010) и книги стихов «Стакан хохочет, сигарета рыдает» (Москва «Воймега», 2015); лауреат нескольких литературных премий, в том числе премии Союза писателей Москвы «Венец» за книгу «Трава и дым» и поэтические публикации последних лет (2004г.), а также Большой премии «Московский счет» (2010г.) за лучшую поэтическую книгу 2009г., напечатанную в Москве. Стипендиат Фонда Иосифа Бродского (2011).