Началась эта история давно и случайно и, казалось бы, не должна была даже и запомниться, но получилось так, что не только запомнилась, но и огромное имела значение для всей нашей русской культуры. Поэтому мы расскажем её сейчас во всех подробностях и деталях, чтобы ничего не пропустить.

Много-много лет назад родился в Калужской губернии простой крестьянский мальчик. Он вырос, стал маляром. Хорошо он красил, и везде его звали. То дом покрасит, то амбар, то конюшню.

Была у этого маляра странная привычка: он всегда во время работы песню насвистывал. А песенка смешная такая — из калужских: «Сидел Ваня на диване, курил трубку с табаком».

Как берёт наш маляр в руки кисть, так и начинает насвистывать про Ваню!

Долго ли, коротко ли, но оказался этот маляр в селе Каменка, что в Малороссии. А село это было непростое — особенное было село. В нём летом гостил у сестры великий композитор Пётр Ильич Чайковский. Но тогда он ещё не был великим. Он потом великим стал, но об этом рассказ впереди. А пока вот что происходит.

Зовут нашего маляра как раз в тот самый дом, где Чайковский гостит, стенку покрасить.

Пришёл маляр. Кисти достал, краски разные. Стал красить и насвистывать свою песенку про Ваню. А Чайковский песенку услышал, и так она к нему пристала, что никак не отделаться.

Пётр Ильич утром встаёт, а песенка у него в голове насвистывается. Петра Ильича к обеду зовут, а у него в голове песенка. Вот уже и чай подают под вечер, а Пётр Ильич всё никак не может песенку забыть. Так всю неделю и промучился — просто до слёз!

Делать нечего; сел Пётр Ильич и переложил эту назойливую песенку в струнный квартет.

А братья Рубинштейны услышали квартет — шепчутся между собой. Что сказать? Похвалить Петра Ильича? Да, вроде, нельзя. Была бы эта музыка немецкая, можно было бы и похвалить. А тут про Ваню какого-то. Разве это хвалят?

И вот концерт большой. Знатные гости приезжают. Граф Лев Николаевич Толстой тоже приехал послушать. Играют всякую музыку разную, а Толстой свечи на люстре считает, скучает. Вдруг заиграли квартет про Ваню. Толстой как услышал, так и про люстру забыл.

Слёзы по бороде текут. А люди в зале увидели, что Толстой плачет, и написали друзьям за границу: «Были на концерте. Слушали квартет какого-то Чайковского про Ваню. Граф Толстой плакал — вся борода в слезах».

А братья Рубинштейны тоже видели, что граф плакал, но виду не подали: подумаешь, какой-то русский граф от русской музыки плачет! Вот если бы немецкий граф заплакал, тогда другое дело. А так-то чего?

Тем временем письма дошли до заграницы, и многие там люди узнали и про Чайковского, и про квартет, и про Ваню, и про слёзы Льва Николаевича.

Позвали Петра Ильича сначала в Вену, а потом и в Америку. Чайковский поехал в Америку, и ему там кучу денег заплатили, и все хлопали, а в Нью-Йорке песню про Ваню каждый чистильщик ботинок мог теперь насвистеть.

Узнали об этом братья Рубинштейны и говорят друг другу: «Хм. Ну, если даже за границей...» — и рассказали о Петре Ильиче Надежде фон Мекк.

А Надежда Филаретовна была женщиной некрасивой, но умной. «Вот если я завтра умру, — думала она, — кто вообще обо мне вспомнит? А, скажем, если какой-нибудь такой Чайковский мне музыку напишет — это же вечная память мне будет навсегда обеспечена».

И заказала она Петру Ильичу Четвёртую симфонию.

Ну и пошло потом: симфонии, балеты, оперы, квартеты…

А Толстой увидел всё это и думает: «Великое дело музыка! Жалко, что я в ней совсем ничего не понимаю. Нужно бы написать что-нибудь такое про музыку, чтобы потомки читали и удивлялись — про какую-нибудь Крейцерову сонату, например. У!.. Страшная вещь эта соната. Особенно первая её часть». И написал.

А великий русский поэт Фёдор Иванович Тютчев, узнав про эту историю, задумался: «Всякая мысль, будучи изречена, конечно же, становится ложью. Это понятно. Но, исходя из этого, подобает ли молчать? Ведь вот даже простая песня, ежели её насвистеть в правильный момент и в правильном месте, может переменить мир. Что же тогда говорить про слово? Ведь нам невозможно заранее предугадать, как наше слово будет воспринято, и будет ли это восприятие для нас благодатью или же — как об стенку горох. Может быть, тогда не молчать? Может быть, тогда написать про всё это, покуда ещё полнеба не обхватила тень, и на западе не бродит сиянье?»

Подумал Фёдор Иванович, подумал — и написал несколько очень хороших стихотворений.

А братья Рубиштейны посмотрели на все это и загордились: «Вот сколько мы хорошего сделали для русского народа! А всё никакой благодарности!»

И только калужский маляр ничего никогда не узнал об этой истории. Жил себе, да песенку свою насвистывал: то дом покрасит, то амбар, то конюшню. Так и умер, а где и когда — неизвестно. И потомки его ничего про своего великого предка не догадываются.

Живут где-то сейчас, маются. А ведь могли бы гордиться и радоваться, если бы знали.

Игорь Джерри Курас - поэт и прозаик, родился в Ленинграде, с 1993 года живет и работает в США. Произведения Игоря публиковались в периодических изданиях и альманахах России, Украины, Канады, Германии, Израиля, США. Игорь - автор трех поэтических сборников "Камни/Обертки", "Загадка природы", "Не бойся ничего", книги сказок для взрослых "Сказки Штопмана" с иллюстрациями Надежды Репиной и книги с детским стихотворением "Этот страшный интернет" с иллюстрациями Ирины Терры. Его стихи переведены на иврит, английский, украинский и немецкий языки.

Рисунок Нади Репиной