Мы живем бок о бок уже много лет. Он внизу, а я наверху. Если бы знала раньше, что это за человек, ни за что бы ни стала жить в этом доме. Но все плохое, как водится, случается неожиданно. Он поселился на первом этаже, и сразу послышались грохочущие шаги грядущего скандала. Сосед всю жизнь проработал в снабжении. Это было давно. Еще при советской власти. Советское снабжение оказало неизгладимое влияние на мировоззрение моего соседа. Он считает себя выше любого закона, даже если этот закон писан где-нибудь в Страсбурге. А ему наплевать. Он не признает государство, как таковое.
Жить с таким человеком по соседству – мука мученическая. Был бы бомж, пьяница, драчун, бытовой скандалист, было бы проще. Сдала бы его участковому и пусть они там разбираются, но, увы, мой сосед вполне дружелюбен и мироустроен. Вежливо здоровается по утрам, улыбается, а вечером как включит перфоратор двадцатилетней давности, видимо, еще с госснабовских щедрот, причем, включит на всю мощь, так, что перепонки лопаются. Пыль по всему дому, шум, грохот, свист, как на войне. И вдруг среди всего этого бедлама вырубается электричество. Оно, бедное, не выдерживает нагрузки. Жизни нет. Пришлось вступать в бой. Долго мы бились за личное пространство, каждый стоял на своём. Победа была за мной. Однажды сосед пришел клянчить мировую. Позвонил в дверь и попросил пощады. Теперь выходные дни стали выходными, а вечерами можно было читать книги и гонять чаи без опасения, что останешься без чая и света. Всё хорошо, что хорошо кончается. Не было больше повода ссориться с соседом. Его жена мило улыбалась при встречах. Она всё таскала с собой таксочку. С рук её не спускала. Как-то обе помогли мне открыть тугие ворота. Собака крутила мордой, явно презирая меня. Но я поблагодарила и улыбнулась собачке, а через два дня наткнулась на толпу народа в подъезде, человек сорок столпилось на площадке. «Похороны у него, что ли?» - подумала я и просочилась сквозь скопище народу. И на следующий день узнала, что и впрямь похороны. У соседа скоропостижно умерла жена, та самая, что два дня назад мне любезно улыбалась. Умерла в одночасье, без болезней и хворей, просто уснула и не проснулась.
Сосед похоронил супругу, неделю ходил в трауре, а в начале второй привел себе невесту, под свой возраст, но живенькую. Я была возмущена до глубины души. А тут еще сосед с невестой повадились вместе выгуливать таксочку-подлюку. Идут себе втроем, такие благостные, таксочка по земле волочится, морда умильная, мол, слава богу, не бросили на улице, не усыпили, пожрать дают и на выгул выводят. А новобрачные с еще более умильными физиономиями к поводку прицепились, словно приклеились. А я при этом обливаю всю троицу ядовитым презрением. Такса сердится на меня, гавкает, сосед глаза прячет, а его невеста рдеет маковым цветом.
Как-то утром я встретила счастливого соседа у помойки.
– Никак жениться собрались, Иван Моисеевич? – провокационный вопрос прозвучал, как выстрел. Утренняя хмарь слегка напряглась. В воздухе зазвенело невидимое электричество. Помойные кошки бросились врассыпную. Таксочка смущенно гавкнула в мою сторону. Будто не сосед женится, а она замуж надумала выйти.
– Собрался, – ехидно подтвердил сосед. В его ответе звучало нарочитое бахвальство, мол, знай наших, я еще и не то могу. «Ага, если тебя к тёплой батарее прислонить», – мысленно парировала я.
– Вот ведь какая несправедливость! – я скривила губы в усмешке. – Ладно, вы быстро забыли жену. Бог с вами. Но как могла Она забыть?
Я кивнула на таксочку. Животное мигом поджало хвост и виновато опустило глаза. «Знает, где собака порыта, – подумала я, – вон хвост поджимает от стыда»
– Все пустое на этом свете, ведь так? Был человек, и нет человека. Человеческая память короткая, а собаки приобрели людские повадки.
У меня окончательно испортилось настроение. Нужно было спешить на работу, а я стояла у помойки и рассуждала о бренности бытия. У меня не было мысли его обидеть. Мне не хотелось стыдить таксу. Я убеждала себя, что была права, когда давным-давно сделала выбор в пользу одиночества.
И все-таки я ошибалась. Сосед заплакал. Слезы текли по его лицу, перемешиваясь с дождевыми каплями. Он не вытирал слезы. Молчал и плакал. И собака прослезилась. Одна я оставалась сухой и бесстрастной, как полено. Я рассердилась на себя, что влезла в чужую душу, походя и без спросу, вот так, прямо у помойки, по пути на работу.
– Извините, – сказала я, жалея всех оставшихся на земле. А вдруг на том свете лучше, чем всем нам, оставшимся здесь?
– Ничего, ничего, – он махнул рукой, дескать, прощаю неразумную. Собака сердито тявкнула, видимо, решила заступиться за обиженного хозяина.
И я ушла, оставив их наедине с воспоминаниями. По дороге думала о странной реальности. Почему всё так сложно на этом свете? Кому можно верить, если собаки предают хозяев.
Соседа было жалко, но до первой остановки. Уже в троллейбусе вспомнилось, что он привел женщину ровно через неделю после смерти жены. И сразу жизнь приобрела знакомые очертания. И всё встало на свои места.
Галия Мавлютова — петербургский писатель, журналист, член Союза российских писателей, член Литфонда России. По основной специальности — юрист. Работала старшим воспитателем, инспектором по делам несовершеннолетних, старшим оперуполномоченным уголовного розыска, старшим инспектором по особым поручениям. Подполковник милиции. В настоящее время вышла на пенсию по выслуге лет. За период службы в органах внутренних дел многократно награждена престижными российскими и международными наградами, в том числе премией «За активную борьбу с наркоманией и наркобизнесом» и национальной полицейской премией Канады. Член Международной Ассоциации женщин-полицейских. Автор почти трех десятков книг, вышедших в крупных российских издательствах.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи