Кто-то из нас мечтал в детстве полететь в космос, другие — побывать Африке. Маленькая Галя бредила Арктикой и Северным полюсом, хотела оказаться в тех мифах и сказках народов Севера, о которых ей рассказывали дедушка и бабушка, коми и поморы по происхождению.

Дочь руководителя аппарата премьер-министра, закончившая МГИМО, она сначала была военным корреспондентом газеты «Правда», а позже стала спецкорром по Арктике. Она пропутешествовала тысячи километров с ненцами, чукчами и якутами, с кочевниками-оленеводами, бывала на дрейфующих станциях, летала на Северный Полюс. Вместе с известным полярным исследователем и путешественником Дмитрием Шпаро Галя участвовала в различных экспедициях, организовывала марафоны и восхождения на горы для детей-инвалидов.

В детстве у Гали и ее брата были деревянные фигурки в разных национальных костюмах. Любимой игрушкой Гали была кукла мальчика-эскимоса, она никогда с ней не расставалась, ложась спать, разговаривала с этой куклой и мечтала однажды встретить такого мальчика в жизни. Потом эта фигурка сгорела в пожаре — знала ли тогда Галя, что через много лет познакомится с эскимосом и полюбит его.

Прожив долгие годы со вторым мужем-американцем в Нью-Йорке, Галя в пятьдесят лет бросила благополучный Манхэттен, в котором ощущала себя все более одинокой, и стала чаще бывать в Гренландии, сначала просто со своими проектами Арктического цирка и балета, а потом влюбилась в эскимоса по имени Оле Йорген Хаммекен и стала самой настоящей эскимосской женой. Самое интересное, что когда Оле показал Гале свои детские фотографии, она поняла, что на них он очень похож на ту ее куклу из детства. И снимки датировались примерно тем же временем, когда она играла с той любимой игрушкой.

Кроме того, что совместно с мужем Галя пытается сделать многое для сохранения наследия Арктики, решения местных проблем и развития творчества коренных народов Севера, она живет в Гренландии жизнью обычной эскимосской жены: может построить иглу, разделать нерпу, рыбачить и охотиться, жевать околевшие на холоде сапоги мужа и смеяться, занимаясь любовью.

Как вы с Оле познакомились?

За это я должна быть благодарна своему сыну Кевину, которого однажды Дмитрий Шпаро решил отправить помощником в экспедицию с неизвестным мне тогда эскимосским исследователем, который направлялся в российскую Арктику. Этим путешественником и был Оле. А потом Кевин решил пригласить его в Москву, где тем летом я отдыхала, и познакомить меня с человеком, который так впечатлил и покорил его. По словам Оле, наша встреча стала для него любовью с первого взгляда, я же на тот момент была благодарна ему как мать за то, что сын вернулся из путешествия возмужавшим, живым и здоровым. Оле уже тогда приглашал меня для проектов в Гренландию, но на тот момент я еще не могла бросить Нью-Йорк. А через несколько лет младший сын уехал учиться в университет, все другие дети уже жили самостоятельной жизнью, мой муж постоянно бывал в разъездах, а я сидела одна в Нью-Йорке, размышляя о том, что мне делать дальше. Вот так вышло, что я попала в Гренландию, поначалу вовсе не ради Оле, а для новых проектов для эскимосских детей.

Хотя искра между вами вспыхнула еще тогда, в Москве, я знаю, что лишь через шесть лет, все еще оба будучи в других отношениях, вы позволили себе раскрыть свои чувства, и произошло это посреди Северного Ледовитого океана, в открытой лодке, где вы находились на грани жизни и смерти.

Наша экспедиция по Северному Ледовитому океану длилась два месяца. Мы решили добраться до самых отдаленных поселений эскимосов, полностью оторванных от цивилизации. Там еще сохранился старый уклад, а добраться до них можно лишь на маленькой лодке, без обогрева, туалета и прочих благ.

Во время пути мы охотились и рыбачили. Обычно с водой в таких экспедициях проблем нет. Но из-за перемены климата в тех местах, которые всегда считались арктической пустыней, начались непрекращающиеся ливневые дожди. И эти чистые ручейки, которые текут с гор, внизу превращались в страшные мутные потоки. Извлечь из них воду было сложно. У нас была маленькая открытая лодка, берег вокруг очень каменистый, и причалить мы не могли, потому что лодку при таком шторме разбило бы о камни. Иногда мы по пять суток находились на воде, собирали дождевую воду для питья. Мы ловили рыбу, ели ее сырую, ложились обратно на дно лодки, закрывались синим брезентом и лежали, рассказывая друг другу всякие истории. Мы настолько пропахли рыбой и соленой водой, что даже нерпы нас не пугались, казалось, мы сами стали какими-то морскими созданиями.

Во время штормов мы лежали с Оле на дне этой лодки, прячась от ливня, нас захлестывали ледяные волны, и мы в какой-то момент стали настолько близки, словно превратились в одно целое. После этой экспедиции мы поняли, что хотим быть вместе. Потом было расставание, мы очень хотели вновь увидеться, но все было не так просто. Бывшая подруга Оле, очень богатая женщина, посадила его под домашний арест. Только месяцы спустя Оле сумел вырваться и прилететь ко мне в Нью-Йорк. Была полночь, мы стояли посреди аэропорта, обнявшись, и плакали, как дети. Потом нам пришлось уехать в добровольную ссылку на Чукотку и в Якутию, где подруга Оле не могла нас достать.

В какой семье вырос Оле?

Семья Оле Йорген Хаммекена в Гренландии — примерно как семья Кеннеди в Америке. Возможно, это самая знаменитая семья в истории этой страны. Дедушки и бабушки Оле были премьер-министрами, культурными деятелями, изобретателями, в честь них названы многие улицы в столице и в других местах в Гренландии. В подростковом возрасте Оле отправили на учебе в Данию, он выучился на адвоката, но потом решил вернуться на родину, хотя мог бы жить обеспеченной жизнью в Европе. Он всегда мечтал заниматься путешествиями по Арктике, быть полярным исследователем. Оле работал и до сих пор работает с трудными подростками и со школьниками, снимается в кино.

Чем традиционно занимаются в семье современные эскимосские жены?

Надо понимать, что Гренландия — вытянутая и неоднородная страна. На юге она похожа на современную Данию, только здесь все в два раза дороже. А на севере, где мы живем, все совсем иначе, там по- прежнему ледяной век, и мало что изменилось. Женщинам, живущим на Севере, нужно много чего уметь делать руками. И очень много понимать, слышать, видеть того, чего городская женщина никогда не поймет, не увидит, и не услышит. Когда в эти маленькие деревни приезжают журналисты или туристы, они часто говорят: «Боже мой! У вас здесь нет равноправия, женщины совершенно угнетенные». На самом деле, в реальности это не так. Просто существует очень четкое, исторически обусловленное распределение ролей в семье. Понятно, что мужчина — охотник. Он уходит и охотится на нерпу, кита или на белого медведя. А кто-то должен оставаться в это время дома, поддерживать очаг. Сейчас с этим стало проще, но, в любом случае, должен быть второй человек, который будет разделывать добытых животных, шить одежду из всех этих шкур, готовить еду впрок и так далее. Очень часто, из-за погодных условий, бывают такие ситуации, когда нет практически никакой еды в магазине — навигация всего два раза в году, и ты должен рассчитывать только на себя. На самом деле, в условиях изменения климата, женщина делает даже гораздо больше, чем в предыдущие времена, потому что еды не хватает, зверей добывать стало сложнее. Женщинам приходится выходить на лед и очень много рыбачить. А рыбачить — это не так, как ты себе представляешь. Надо забросить километровую леску, на которой куча крючков, и потом, через два часа тянуть на себе по льду этот километр крючков с уловом. Отойти на километр от проруби и дальше разделать всю эту рыбу.

И женщины не работают нигде, кроме как по хозяйству?

Некоторые работают продавцами в магазинах, а кто-то в администрации.

А учителя в школах тоже из местных?

Учителя, в основном, приезжие из Дании. Но есть, конечно, и местные, их не много. Всего работающих женщин, может, семь-десять человек.

А в городе они работают?

В городе на юге работают женщины, получившие образование. Сейчас есть очень хороший Гренландский университет в Нууке. А раньше они получали образование в Дании, после чего возвращались и работали на самых обычных офисных и прочих работах. Живут они на юге Гренландии вполне себе по-европейски.

Это, в основном, девушки из более богатых семей?

Совсем не обязательно. Гренландия — очень демократичная страна, и у каждого есть шанс. Другое дело, конечно, что воспитание в семье во многом предопределяет будущее человека.

В каком обычно возрасте на севере Гренландии выходят замуж?

Ты знаешь, в поселениях сейчас девушки выходят замуж и в двадцать пять, и в сорок, и в пятьдесят. Точно так же как и в столице. Раньше, конечно, выходили замуж лет в семнадцать, а в прошлом веке еще раньше: и в тринадцать, и в четырнадцать. К четырнадцати годам у всех уже были дети.

Браки обычно заключаются по любви или по каким-то иным соображениям?

Как мне кажется, сейчас традиция, когда сводили незнакомых людей, отжила. Раньше пытались наводить мосты между разными поселениями, но в эпоху интернета и в Гренландии знакомятся и узнают друг друга самостоятельно, а семьи создают по любви.

Ты присутствовала когда-нибудь на традиционной эскимосской свадьбе? Можешь немного об этом рассказать?

Самое главное — приготовление традиционной еды. Люди занимаются этим в течение недели. Подают и блюда из сырой рыбы, и деликатесы, которые нужно готовить вообще целый год!

Это вот тех самых вонючих птичек, о которых ты мне рассказывала раньше?

Да, блюдо называется кивиак. Птичек нужно летом наловить сачком, что с успехом делают дети и бабушки, потом положить в мешок, сделанный из предварительно выскобленной нерпы. Потом это все аккуратно уложить камнями, чтобы медведь и другая живность их не нашли и не съели раньше тебя. И дальше эти птички томятся в собственном соку четыре месяца, и поспевают прямо к свадьбе. Этот деликатес ужасно пахнет, но обладает бесподобным вкусом, а его приготовление требует большого умения, потому что, например, в позапрошлом году была трагедия: одну из птичек оставили на пять минут на солнце, вовремя не положили в тень. И люди после того, как это поели, умерли. Потому что граница между ферментированной и очень сильно ферментированной едой, очень тонкая.

Какие еще деликатесы бывают на свадебном столе?

Есть ферментированный кит, которого тоже нужно закапывать, чтобы он полежал и немного протух. Чтобы от него запашок такой пошел… Суп из кишок медведя, только что съевшего кита, который еще не успел перевариться, тоже входит в список местных деликатесов.

Про поедание изысканных деликатесов с запашком все ясно. А как отмечают свадьбу? Идут ли молодые в церковь?

100% всех эскимосов теперь христиане. Когда норвежские миссионеры обращали их в эту веру, эскимосы не сражались, как это происходило в других местах. Я спрашивала у многих из них: «Почему вы восприняли совершенно чуждую религию? У вас ведь были свои боги, с которыми вы разговаривали». И они мне отвечали: «Мы, эскимосы, очень любопытные, нам все интересно. Пусть будет и эта религия, и наша остается.» Поэтому они продолжают и со своими богами общаться, и одновременно ходить в церковь.

Есть ли какая-то традиционная свадебная одежда?

На Севере в церковь все идут в штанах из белого медведя и в белых традиционных рубашках с капюшоном. У девушек очень красивые шортики. Они сделаны, как правило, из нерпы, иногда из белого медведя. Под шортами начинаются всякие украшения из бисера и других материалов. И дальше надеваются очень высокие сапоги, сделанные из белого медведя или из нерпы, на голые ноги — носков нет. Безумно сексуально выглядит, конечно.

А сверху одевается очень красивая национальная блузка, которая примерно по локоть закрывается тяжелой пелериной из бисера. Бисер — прекрасный теплоизолятор, поэтому эта пелерина может заменить шубу, в ней можно выйти на улицу, на мороз.

А церковь выглядит как обычный домик или как традиционная церковь?

Церковь в Гренландии протестантская, поэтому там все достаточно просто. Но Иисус Христос, который нарисован в этой церкви на фреске, одет…

По-эскимоски?

У Иисуса очень интересные зеленые сандалии, а в руках он держит двух эскимосских детей, одетых в штаны и сапожки из белого медведя. Это очень трогательно.

А сам Иисус выглядит не как эскимос?

Конечно, сам он тоже похож на эскимоса.

Что происходит после церковной церемонии?

Обычно люди идут к себе домой и там устраивают долгие всенародные празднования. Гости приходят буквально на десять минут, садятся вокруг стола, приносят свои дары, едят, разговаривают, поздравляют. Потом они встают, и на их место приходят другие люди. Реально за столом сидит одновременно десять-двенадцать человек, потому что пространство обычно небольшое.

А есть какие-то интересные традиции? Проехаться по белому снегу на собачьих упряжках или что-то еще этакое?

Ты знаешь, из этого состоит их обычная жизнь. Это для них не романтика.

А что для них романтика?

Жить в своей культуре и вспоминать своих предков. Для них это очень важно. У меня есть друг, эскимосский старейшина, живущий в Канаде. Он родился в иглу, а потом стал основателем и премьер-министром Нунавута. Его зовут Пиита Ирник. И он, когда я по телефону жалуюсь на трудности жизни, всегда учит меня интересному умению: когда тебе очень плохо, надо одалживать из прошлого и из будущего хорошие моменты. Это похоже на медитацию. Когда люди попадали в самые страшные ситуации, они выживали за счет того, что могли сфокусироваться на хорошем в прошлом и в будущем. Ты спрашиваешь, что происходит после свадебной церемонии? Люди делятся друг с другом историями, рассказанными им дедушками и бабушками. Это истории про женщин, которые вышли замуж за волка, про одноногих гигантов и карликов, умевших нести гору на своем мизинце. Истории про женщину-нерпу, кстати, именно на этой истории основаны многие перформансы, которые я исполняю на дрейфующем льду.

Живут молодожены обычно отдельно от родителей?

Сейчас, как правило, отделяются. Но раньше были очень большие семьи, все жили вместе.

Сколько обычно в семьях детей?

К сожалению, сейчас достаточно мало. Бывает два-три. Раньше рождалось двенадцать, тринадцать, а то и четырнадцать детей. Но тогда очень многие умирали в младенчестве.

А как там с врачами дело обстоит? В маленьких поселках они вообще есть?

Врачей нет. Я рассказывала тебе историю про то, как у нас умер на руках маленький ребенок? Это произошло очень неожиданно. Наша соседка в деревне, у нее уже было четверо детей, стала неожиданно рожать раньше срока. Обычно, если возникают сложности, вызывают вертолет, благо рядом находится Военно-воздушная база США, вертолет с доктором мгновенно прилетает. Если проблему нельзя решить на месте, пациента везут в город, если в город нельзя, везут в столицу. Если и там не помогают, то везут в Копенгаген. Если в Копенгагене не помогают, его отправляют в Германию или в другую страну Европы. И все это совершенно бесплатно. Но в тот раз все сложилось неудачно, у нас был штиль, а на другом берегу, всего в каких-то тридцати километрах от нас, штормило, и вертолет не смог взлететь. Он прилетел только на следующий день. Мальчик прожил всего шесть часов. Самый красивый мальчик в моей жизни, которого я когда-либо видела. Маленький астронавт-инопланетянин. Когда смотришь на лица новорожденных, думаешь о том, что все мы прилетели из космоса.

Как там обычно рожают? Вообще без акушерки?

В последнее время женщины улетают на вертолете в соседний поселок, в котором живет 500 человек. Там есть классный госпиталь, там они и рожают.

Детские сады и школы есть в ваших краях?

Школы есть. В деревне, конечно, школа очень маленькая, в городе больше. Там работают очень хорошие преподаватели. Но никто до сих пор не понимает, как правильно учить этих детей. Одно дело — учить их так, чтобы они потом стали клерками. Но работы там для клерков нет. То есть, им тогда придется навсегда покинуть свою землю. Либо надо учить так, чтобы дети не утратили свои способности охотиться, рыбачить, поддерживать традиционный уклад и так далее. Поэтому, школа старается делать и то, и другое.

Детские садики тоже существуют. Но, как правило, маленькие дети всегда находятся с родителями, потому что те не ходят на службу, кто-то все равно остается дома. Вообще, там очень часто бабушки и дедушки воспитывают внуков, пока родители на льду добывают пропитание.

В каждой семье есть собачьи упряжки и лодка?

Если только ты не клерк. Но даже, если ты клерк, у тебя будет небольшая собачья упряжка и небольшая лодка. Скажем, каяк, или что-то такое. Потому что если у тебя всего этого не будет, ты останешься одиноким на своем берегу. И все твои друзья, коллеги, товарищи, даже те, кто работает, уйдут за горизонт в субботу и в воскресенье. У меня есть знакомая учительница-датчанка, она, только приехав, сразу же завела себе трех собак и прекрасно на них передвигается.

Случается ли в эскимосских семьях насилие по отношению к женщине?

Бывает. Девушка может ходить спокойно по улице и ее никто не тронет, но если она замужем, то случается, что муж поднимает на нее руку.

А за что? Не успела приготовить или не успела постирать?

Такие ситуации происходят только под влиянием алкоголя. Раньше алкоголя не было, он там появился только в 50-е годы, поэтому люди не успели адаптироваться.

Женщины тоже часто выпивают?

Да. Но сейчас во многих поселениях люди приняли решение не продавать алкоголь. Похоже, это единственное верное решение.

Продовольствие люди в основном добывают сами или многое в магазинах покупают? Обмениваются между собою?

Два раза в году бывает навигация. Но на сколько хватит этой еды, вопрос непростой. Поэтому в основном надеешься на себя. Плюс еда из магазина никому не нравится. Мы с мужем собираемся построить первую на севере Гренландии теплицу, чтобы летом выращивать морковку, репу и всякие травы. Солнце не заходит 24 часа в сутки, поэтому отопления не нужно.

Какие продукты привозят?

Очень много из этой еды — фастфуд. Конечно, там есть замороженный хлеб, макароны, много риса. Я очень разочаровываюсь всегда, что не привозят никаких бобов, гречки, фасоли, чечевицы, что могло бы стать прекрасной добавкой к рыбной диете. Вместо этого есть конфеты. Поэтому в Гренландии сейчас тоже такие проблемы: ожирение, диабет, кариес. Ничего такого раньше не было. В столичных же магазинах можно купить все, что угодно.

Рацион, в основном, у всех состоит из…?

Например, весь прошлый ноябрь мы ели одного и того же белого медведя. На завтрак, обед и ужин. Нам просто достался такой большой кусок — конечно, когда целый месяц ешь одного медведя, потом на него смотреть не можешь, даже если это и очень вкусно. А так, в основном, едим нерпу, тюленя, кита, рыбу, морепродукты. Люди там предпочитают сырую рыбу. И в девяносто лет у женщин в Гренландии прекрасные волосы и кожа, они не страдают артритом и артрозом. В Гренландии чистейшая вода прямо из айсбергов, этой воде более 100 тысяч лет. Чище воды на свете нет.

У каждого в доме есть холодильник?

В каждом доме есть холодильник. Но в некоторых поселениях нет электричества. Таких очень мало, но все же есть. Там работает дизель. И люди пользуются холодильником только в ограниченное время и стараются держать всю еду на улице.

У вас с мужем есть выбор. Вы бы могли жить в столице. Почему вы предпочитаете маленький городок?

Потому что в столице скучно, это как второй Копенгаген. Мы бы могли тогда в Нью-Йорке или в Париже жить. Правильно?

Там, где мы живем, жизнь именно такая, как нам нравится. Это жизнь, которой сейчас очень мало кто в мире живет. И мы сами знаем, что наше поселение перестанет существовать, может быть, через два-три года. И мы хотим пожить такой жизнью, пока мы еще способны ходить, охотиться, думать, чувствовать, любить. Это очень важно. Потому что там ты обладаешь фактически неограниченной свободой. И можешь столько всего делать, не зависимо от структур, номенклатур и всего прочего.

Как выглядит внутри типичный домик? Вот ты открываешь дверь и…

Во-первых, когда ты открываешь дверь, ты должен быть очень осторожным, особенно если бушует метель и ты будешь долго открывать дверь, твой дом мгновенно занесет. Дверь нужно открывать и закрывать очень быстро. И, конечно, тебе нельзя вносить снег в дом. Если ты принес снег на ногах, на плечах, на шубе, если весь заснеженный пришел, ты все равно должен умудриться все это с себя стряхнуть. Потому что эскимосы не переносят воды. У них страх перед водой в доме. Видимо, в какие-то былые времена это была реальная смертельная угроза.

Почему?

Потому что если вода накапает на шкуры, они испортятся. В доме должно быть абсолютно сухо. У меня так не получается. И когда, например, мы с мужем бываем в Нью-Йорке или в Копенгагене, я готовлю, и что-то вдруг капает на пол, он мгновенно это видит и стрелою мчится вытирать и ругаться. Точно так же эскимосы очень боятся мух.

Там есть мухи?

Мухи летом бывают какое-то время. Но скорее всего, они появились только в последние годы, когда стало теплее. То есть исторически там мух не было. И что есть для эскимоса ад? Вот рай — это когда ты утонул и попал под воду. Потому что понятно, что под водой все хорошо: там киты, нерпы, вся их еда, все счастье.

То есть, утопленники для них — это счастливые люди?

Если ты живой провалился сквозь лед и утонул, тогда у тебя все будет хорошо. Что касается эскимосского ада, то там нет ни чертей, ни смолы, ни пылающих сковородок. В их аду ты сидишь спокойно, никто тебе не мешает и не докучает, и единственное, чем занимаешься, ловишь ртом мух. Всю вечность. Вот это ад.

Почему же они так боятся мух?

Потому что их раньше там не было. Но климат, действительно, меняется. Ровно год назад мы увидели в нашей деревне настоящую осу, которых тоже никогда в Гренландии не бывало.

Возвращаясь к типичной обстановке в доме. Первое, что видишь рядом с дверью, это, конечно, весь охотничий и рыбацкий инвентарь. Там стоит большое количество сачков, гарпунов. Со стены свисает колоссальное количество всяких кусочков кожи нарезанных, шкуры нерпы, куски шкуры белого медведя, бивни нарвала. Людям, приезжающим в Гренландию, все это может показаться хламом, хотя, конечно, это не так. Очень многие вещи свешиваются с потолка, в эскимосском доме прибито огромное количество гвоздей на потолке. На эти гвозди ты вешаешь абсолютно все, что должно висеть. Когда мы в нью-йоркской квартире делали ремонт, Оле понабивал в потолок гвоздей и развесил на них недоеденное мясо. Потому что продукты не должны пропадать. Выбрасывать еду — преступление. Пролить две лишние капли воды — тоже преступление.

В доме есть разделение на комнаты или это просто одно большое пространство?

Обычно есть комната, соединенная с кухней, и есть пара маленьких спаленок.

А из чего дома построены?

Из дерева. Это все датские домики, которые привозят из Дании. Но, как только мы отправляемся за едой на морской лед, то там спим на санках. Либо, когда пурга, нам приходится строить иглу, в которых можно спать несколько ночей. Иглу строится всего за два часа.

В снежном домике не холодно?

Снег — прекрасный теплоизолятор. И такой домик простоит практически девять месяцев. То есть, ты построил домик и уехал. А на твое место приехала другая семья, и она спокойно пожила в этом домике, сколько им нужно.

А что они кладут вниз, на снежный пол?

Шкуры. Когда ты уезжаешь с берега на санях, то кладешь на них большое количество шкур и всякого оборудования. А сам садишься поверх этого. Собаки должны быть очень сильные, чтобы тащить весь этот груз.

Домики обычно одноэтажные?

На Севере — да. Многие домики стоят на сваях, потому что там, в некоторых местах, есть вечная мерзлота, которая начинает таять.

Значит, из живности у всех есть собаки. Сколько обычно в упряжке собак?

Обычно от шести до двадцати.

Где они живут? В вашем дворе?

У нас нет дворов. В Гренландии нет заборов. А собаки летом живут на берегу залива, а зимой на льду.

А кто за ними следит?

Ты сам просто ходишь и кормишь их раз в два дня.

Они никуда не разбегаются, так и стоят на одном месте?

Они привязаны на цепях. Раньше собакам было разрешено бегать, где они хотели. Но однажды в одну из этих северных деревень приехала датская семья с ребенком. И ребенок был не такой, как эскимосские дети. Он не знал, что к этим собакам нельзя подходить, их нельзя трогать. И собаки съели ребенка. После чего правительство приняло решение о том, что теперь все собаки должны быть привязаны. Если твоя собака отвязалась и убежала, то приходит стрелок и ее отстреливает.

Местные сами шьют для себя одежду или есть специальные мастера, которые изготавливают ее на продажу?

Как правило, если есть женщина в доме, она делает все сама, мужчина ей помогает. Но, если, предположим, ты вообще ничего не умеешь делать, ты можешь все заказать и купить. Вся верхняя одежда, естественно, должна висеть на улице.

Так она же околеет.

Не околеет. Потому что, если ты возьмешь ее в дом, то у тебя все эти волосы из шерсти белого медведя вылезут очень скоро. Придется одежду выбросить.

Туалеты в домах есть?

Это не туалет, а коммунальное ведро, в которое все ходят.

Я читала в каком-то твоем интервью, что есть специальный человек, который ходит и собирает эти ведра.

Да, да, да. Это дико высокооплачиваемая работа. Но на самом севере такого нет. Сейчас по новым законам велено справлять нужду в желтый пластиковый мешок и потом выносить его и класть на горку.

Я себе из этих красивых неиспользованных мешков пошила кучу платьев, сумочек и украшений. Это театр абсурда: и то, что надо пользоваться мешком, и то, что потом нужно нести его на гору. Вся гора усеяна желтыми мешками. Это при том, что в некоторых деревнях нет земли. Негде даже покойников хоронить.

Где же их хоронят?

Немного земли осталось еще. А дальше мы совместно с Колумбийским университетом Нью-Йорка пытаемся придумать проект, чтобы сделать что-то с этой ситуацией с желтыми мешками, и, используя современные технологии, превращать отходы в компост, а потом в почву.

Профессора говорят, что это разрешаемая проблема. А потом, как я уже говорила, хотим использовать эту землю в нашей теплице,где мы собираемся выращивать овощи и травы.

Эскимосская жена должна уметь строить дом ножом из снега, нерпу разделывать и камики (сапоги мужа) жевать. Неужели их до сих пор жуют?

Ты знаешь, да. Женщины, которым по 70-80 лет, жуют до сих пор. Но, видимо, они получают от этого наслаждение. Когда ты находишься не дома, в дороге, кто-то должен разжевать околевшие за ночь сапоги, которые, как и верхняя одежда, вешаются снаружи у дома. Это входит в обязанность жены.

А молодые машинками это делают?

Да. Есть такая механическая челюсть, которая делает эту работу за тебя.

А зачем ты тогда сама жевала?

Ну, из любопытства, опыта набраться, это интересно. Оле хотел, чтобы я попробовала. Но в итоге, видишь? Я лишилась двух своих зубов в попытке стать примерной эскимосской женой.

Что еще жена должна уметь?

Нужно очень хорошо знать анатомию нерпы, потому что разделывать ее безумно сложно. Ну, конечно, нужно быть очень креативной, потому что бывает масса всяких ситуаций, которые не прописаны ни в одной книжке, а тебе нужно находить выход. Я думаю, что креативности, присущей эскимосам, нет ни у кого. Потому что у них такое ограниченное количество инвентаря, нигде ничего не купить, и они все это берегут, ценят. Все перерабатывается по многу раз, один предмет превращается в другой, третий, четвертый, пятый. Из этого собираются новые какие-то комбинации, и вещи продолжают жить вечно. Поэтому у эскимосов мусора нет.

Расскажи немного про Полину Пири, внучку адмирала Пири, которая обучала тебя всем премудростям.

Она жива, ей сейчас 83 года. Очень добрая женщина, она была моей первой учительницей, объяснившей очень много вещей. Знаешь, существуют какие-то традиции, и этими традициями ты живешь. Но иногда их нужно нарушать, если это приносит пользу людям.

Второе, чему она меня учила, что нельзя грустить, нельзя хмуриться. Это твоя обязанность — держать душу в чистоте. Старики, живущие здесь, кстати многие из них долгожители, не знают что такое депрессия. Может быть, потому что они заняты в течение дня: несмотря на возраст, надо успеть сделать массу дел. Добрых дел. Вот, скажем, Полина может встать в два часа ночи, потому что кто-то из новых друзей уезжает, и сшить ему за ночь рукавички из нерпы и оленя, прийти и подарить их в семь часов утра, накануне отлета самолета. И все это делает ее счастливой. Здесь, в так называемых цивилизованных странах, я абсолютно этого не вижу. Здесь каждый нацелен на свое благополучие.

А чисто техническим навыкам, например, разделывать нерпу, она тебя учила или кто?

Этому меня учил двоюродный брат Оле, который всю жизнь прожил без жены. Он умеет делать всю работу, и мужскую, и женскую. Его зовут Мики Хаммекен, он сын самого известного комедийного актера и телезвезды в Гренландии. Сам Мики тоже проработал всю жизнь на телевидении. Вот он был самым большим моим учителем, Полина потом уже шлифовала все это.

Кстати, в эскимосских домах есть телевизоры?

Телевизор, предположим, есть. Но по этому телевизору до недавних времен можно было смотреть передачи с опозданием в шесть месяцев. С интернетом тоже большая проблема. Очень часто тебе нужно забираться куда-то высоко, чтобы поймать сигнал.

Как молодые люди проводят там свой досуг?

Женатые молодые люди проводят досуг так же, как проводили их предки. Они берут лодку и уезжают на ней путешествовать, они безумно любят природу, охотиться, наблюдать. Даже когда они ничего не делают, не охотятся, то просто сидят и восхищаются своей природой! Вот я восхищаюсь, но они восхищаются больше, чем я! Они живут в этом каждый день, всю жизнь и не могут прекратить восхищаться. Вот это, я думаю, качество, которого очень многим здесь не хватает. Люди здесь все принимают как само собой разумеющееся, а там не так. В Гренландии люди каждый день говорят спасибо — за все, что у них сегодня есть. И еще они все время фотографируют.

На фотоаппараты?

Нет, на мобильные телефоны.

Ничего себе. Там что, дешевые айфоны?

У многих они есть, у кого-то более простые телефоны. Но фотографируют все. Снимают айсберги, деревню, северное сияние, полярную ночь и полярный день, животных и рыб. А потом выставляют эти фотографии на фейсбуке.

В старые времена, одним из самых смешных развлечени на Севере были жмурки в полярную ночь. Люди собирались вместе, сначала сидели с зажженными свечами, потом кто-то вдруг их задувал, и участники начинали водить хоровод, а потом по команде резко останавливались, и те, кто оказался стоящим напротив друг друга, должны были заниматься сексом.

Как мы в бутылочку играли и целовались в ранней юности?

Типа того. Потом свет включали, и вот тут происходило самое главное. Люди начинали смеяться. Сегодня в эту игру уже никто не играет, но смех остается самым важным компонентом в эскимосской культуре. Что касается игры, то это было не просто баловство. Особенно, когда в этой игре участвовали приезжие.

В старые времена, когда в деревню приезжал охотник из другой далекой деревни, муж уступал свою жену на ночь, это было жестом гостеприимства. Но в этом жесте был большой смысл. Нужно было сделать все, чтобы избежать инцеста, а это было непросто.Ведь все жили вместе и были родственниками. Поэтому, когда в деревню приплывали чужеземцы, к ним было очень хорошее отношение, они могли привнести новую кровь, разбавить ее. В высокой Арктике люди не очень ревнивы, они на многие вещи смотрят с точки зрения выживания. Не делиться здесь нельзя. Делятся едой, жильем, всем что есть. Секс в Гренландии, конечно, очень сильно отличается от секса, к которому мы привыкли.

Вот! А я постеснялась спрашивать.

Когда ты занимаешься в Гренландии любовью, ты все время громко смеешься.

Почему?

Это часть процесса. Смех, я бы даже сказала, более важен, чем все остальное. Чем громче ты смеешься, тем лучше. Это часть ритуала. На некоторых диалектах заниматься любовью и смеяться — одно и то же слово.

Ну, а если тебе не смешно? Как ты можешь смеяться?

На самом деле, это очень смешно, если подумать. И я полагаю, что, оказавшись в один прекрасный день, не дай Бог, не с моим эскимосским мужем, а с кем-то другим, смех произведет на бедного человека неизгладимое впечатление. (смеется)

Там абсолютно надо всем смеются. Потому что смех — это спасение себя самого от черных мыслей.

Это их антидепрессант.

Да. Других антидепрессантов у них нет.

А контрацепцией они пользуются?

В столице и на юге — да. На севере — куда реже. Но и аборты там делать очень неудобно.

Какое было твое первое впечатление от Арктики?

В Арктике я провела очень много времени еще до того, как у меня появились дети. Арктика мне показалась самым красивым из всего, что я видела на Земле. Перед твоими глазами все меняется каждую минуту и никогда не будет таким, как было вчера — такое бывает только в дрейфующих льдах. Когда я готовлю завтрак в Нью-Йорке, я вижу окна соседнего небоскреба: все то же самое, из года в год. А в Гренландии каждую минуту мимо твоего окна проплывает новый грандиозный айсберг размером с небоскреб. Один — как мавританская крепость, другой — как готический замок. Иногда они переворачивается на твоих глазах, с поистине голливудским грохотом, от которого сердце выпрыгивает из груди.

Можно сказать, что это тоже одно из любимых времяпрепровождений?

Да! Ощущение, что ты ходишь по музею и все время видишь разные картины. Ты как будто живешь в арт-галерее. Многие люди не понимают меня и часто спрашивают: «Почему ты там живешь, в этой деревне? Там же такая скукотища!» Обитатели больших городов не осознают, что в нашей маленькой деревне живут люди, которые куда более независимы, чем любой горожанин. Они не рассчитывают на правительство, не жалуются, не сердятся, и в итоге не пьют антидепрессантов. Каждый из них — художник: актер, музыкант, скульптор… А, с другой стороны, в Гренландию приезжают одни из самых ярких людей мира. Это известные режиссеры, композиторы, писатели и сценаристы. В нашем маленьком магазинчике, в котором мало что можно купить, ты нередко стоишь в очереди с одними из самых знаменитых людей мира. Поэтому для интеллектуального общения это место совершенно ни с чем несравнимо.

В одном интервью я прочитала, что эскимосская жена должна выщипывать пинцетом мужу волосы на лице.

Да.

А почему их нельзя просто брить?

Потому что у них нет волос, их тела совершенно гладкие. У них только вот здесь немножко усики и все. Поэтому, если у него будет волосок где-то один, его просто выдергивают. Все это целая процедура. А вот еще интересная вещь, она лежит в основе многих мисконцепций. Мало кто знает, потому что мало кто видел голого эскимосского мужчину, что у них очень белая кожа тела, белее, чем у самых белых людей. На лицо постоянно светит солнце, и оно становится бронзовым, почти темным. Но стоит снять с эскимоса одежду, и это как будто два разных человека.

Я много лет не пользовалась солнечными очками, была недавно у врача, оказалось, у меня обожжены глаза очень сильно. Не столько от самого солнца, сколько от отражения солнца на снегу и льду.

А Оле был первым эскимосом, которого ты в своей жизни видела или нет?

Нет, он не был первым эскимосом. Я жила в этих местах: в Канаде, на Чукотке и на Аляске. Хотя из гренландских эскимосов он был первым.

Отличается чем-то эскимосский муж от русского и американского?

Наверное, эскимосы более спонтанные, и им присущ приключенческий дух. В Америке или в Европе люди, как правило, планируют свою жизнь, у них все расписано на календарный год. Но в Арктике люди не думают так далеко вперед, поэтому у них гораздо меньше головной боли. Они идут по жизни вместе с течением, вместе с ветром, вместе с животными. Там гораздо меньше стресса, и этим жизнь в Гренландии мне тоже нравится. И я ощущаю себя свободной. А когда приезжаю, например, в Нью-Йорк, то начинается: я всем и всюду что-то должна и везде опаздываю. Конечно, есть люди, созданные для городской жизни. Вот мои дети выросли в Нью-Йорке, хотя я всегда и всюду их брала во многие экспедиции и путешествия, но все равно, они — городские люди. Им нравится этот ритм, нравится большой город.

Но в Арктике ведь тоже тяжело. Там каждый день идет игра на выживание.

Ну, игра на выживание сама по себе — это не такая уж неприятная вещь. Игра с опасностью, с природой. Это игра, в которой ты чувствуешь себя абсолютно равноправным игроком. В городе я не чувствую себя равноправным игроком.

Чтобы жить в городе, нужно быть сотканным из какой-то совершенно специальной материи. С каждым годом скорость жизни возрастает. А я вообще думаю, что правильная скорость жизни человека не должна превышать 25 км в час. Все, что быстрее — в конечном счете больше вредит, чем помогает.

Я тоже замечаю, уезжая из Нью-Йорка даже в пригород, что там медленнее время течет. Здесь я просто не знаю, куда оно ускользает.

Здесь, видишь, если я просыпаюсь ночью, хочу что-то послушать, чтобы просто заснуть, и не могу, потому что включаются все эти бесконечные звонки, сообщения и так далее. А там у меня не бывает бессонницы, я приоткрываю чуточку окно, и всю ночь слышу вой собак, лай нерп, дыхание китов.

Это не страшные звуки?

Да нет. Это такие красивые звуки. Понимаешь, ты там живешь действительно в унисон с природой. Потому что человек не успел, с моей точки зрения, эволюционировать настолько, чтобы жить вот в этих траекториях, в этих волнах, в которых мы сейчас вынуждены жить. По крайней мере, человек, которому, как мне, почти 60 лет.

А этот ужасный холод! Как ты его переносишь?

Это ведь все зависит от человека. Человек — существо, которое может выжить при самых разных температурах. И если ты правильно одеваешься и правильно думаешь, то никогда не будет холодно.

Тебя учили ходить по льду?

Да, это целая наука. Когда я первый раз приехала на Аляску, то увидела снег с совершенно потрясающими, как будто написанными на нем, иероглифами. Я не поняла, откуда они там появились. Оказывается, это были следы эскимосов. Они ходят так, чтобы не провалиться по тонкому льду. И создается такое ощущение, что на снегу написана японская каллиграфия, настолько это красиво выглядит. Здесь, в Америке или в Европе, люди ходят по снегу иначе, и от нас остаются другие следы. А там — вот такая вязь, потому что человек не отрывает ноги ото льда.

Точно так же делает белый медведь. Люди учатся у него. Представляешь, белый медведь, это же тонна веса! А лед — иногда меньше пяти сантиметров! Вот как эта тонна, подумай на секундочку, может по тонкому льду бежать! Не просто ползти, а на большой скорости бежать по этому льду и не проваливаться. Потому что он правильно распределяет свой центр тяжести. Это умеют делать эскимосы. И вот поэтому мы сейчас с Оле в самых разных городах мира организуем курсы хождения по льду для пожилых людей. Этой зимой мы были в больнице в Москве. Если бы ты видела, сколько там стариков, упавших на льду и сломавших себе кости. У нас, в наших гренландских деревнях, тоже есть старики, но никто из них не падает на льду, потому что люди умеют по нему ходить. Ты живешь в огромном городе, и получается, что за всю свою огромную жизнь так и не научился ходить. Ты все время падаешь, попадаешь в больницу. И там начинается перелом шейки бедра, позвоночника. А этого всего можно избежать. В этом году мы будем учить людей ходить по скользкому льду на фестивале «Возраст Счастья», организованном Владимиром Яковлевым.

Я знаю, что Оле сделал тебе предложение во время одной экспедиции, когда он снимался в проекте National Geographic. И тогда же он поставил условие, что свадьба должна состояться на вершине самой северной горы в мире, которая названа в честь него — Hammeken Point. Добраться до нее нелегко, у вас уже было несколько попыток...

По гренландским законам как считается? Там большинство людей вообще никогда не женится. Если вы вместе прожили три года, то вы и есть муж и жена. Мы вместе уже без малого почти десять лет.

На самом деле, Оле мечтает о красивой свадьбе на своей горе. Мы уже потратили больше пяти лет на попытки туда подняться. Мы мечтали туда добраться на собачьей упряжке, но не дошли. Плавали на лодке два года подряд, но нас затирало во льдах.

После этих неудач мы решили пойти другим путем. В Гренландии, наверное, ты слышала, в последние годы нашли и нефть, и золото, и уран, и многие редкоземельные металлы. Появилось большое количество геологов. Под них открыли специальную компанию, с помощью которой геологи смогут перемещаться в самые труднодоступные точки на севере. В том числе и туда, где находится гора Hammeken Point.

Единственный вариант нам туда добраться, это полететь или поплыть вместе с геологами. Конечно, не на саму гору, до нее все равно еще придется две недели как минимум идти.

Но Оле согласен жениться только там, на своей горе, самой северной в мире, и нигде больше. Мы уже нашли нескольких попутчиков, готовых разделить с нами затраты на эту экспедицию, для того чтобы забраться на эту загадочную гору.

Там, на той горе, у вас будет прямо-таки свадебная церемония?

Конечно, будет церемония. Но проблема в том, что вершина этой горы, к сожалению, представляет собой крохотную площадку. Реально там может поместиться один человек, места для двоих, тем более, для троих, там просто нет.

Наверное, Оле один будет стоять, это же его гора. А мне, скорее всего, придется висеть на веревке. Как и свидетелям. Но там будет все продумано.

И ты будешь в типичном свадебном наряде?

Думаю, что да. А может, в своем красном платье, в котором я танцую на айсбергах.

Есть ли там, где вы живете, еще такие же иностранные жены, как ты?

Я не знаю никого. У нас были другие случаи, когда иностранные девушки увозили мужей-эскимосов к себе, они уезжали к ним на какое-то время. Но каждый раз получалось так, что жить в этих больших городах типа Парижа, Милана или Нью-Йорка, было совершенно невозможно, и они возвращались обратно. Возвращались одни, но дальше продолжался роман на расстоянии.

Знаешь, когда ты влюбляешься в эскимоса, ты влюбляешься не только в мужчину. Ты влюбляешься в его жизнь, в культуру, в китов, в белых медведей, в северное сияние, в айсберги — во все это. То есть, ты со своим мужем получаешь огромное приданое, расстаться с которым по определению невозможно.

Кроме того, нужно помнить, что, действительно, существует болезнь Полярной звезды. Стоит тебе попасть в Арктику на какой-то месяц или даже неделю — и ты обречен. Всю оставшуюся жизнь ты будешь искать пути, чтобы сюда вернуться. Поэтому, что бы ни случилось, ты никогда не расстанешься со своим эскимосским мужем. Потому что эскимосский брак — это брак с Арктикой.

Беседовала Ольга Смагаринская, специально для журнала "Этажи"

Нью-Йорк, январь 2019

Галя Моррелл — Cold Artist (Художник по имени Холод), писатель, художник, театральный режиссер и мультимедийный художник, работающий в редком жанре зрелищного синтетического перформанса на дрейфующем морском льду. Родилась в Москве, закончила МГИМО и до распада СССР работала в газете “Правда” специальным корреспондентом по Арктике.  В 1990 году, на севере Канады, основала пилотный проект Ice Circus — цирк на дрейфующем льду для детей и подростков, живущих в одной из самых отдаленных и труднодоступных поселений Арктики, проект в дальнейшем ставший международным. За тридцать лет организовала и приняла участие во многих полярных экспедициях. В настоящее время большую часть года  живет в северной Гренландии. Совместно с мужем, гренландским полярным исследователем, актером и педагогом Оле Йоргеном Хаммекеном, Моррелл основала постоянно действующую культурную экспедицию Avannaa/Север, проекты Arctic Without Borders/ Арктика без Границ и Arctic Arts/Арктические Искусства, основной целью которых является сохранение культуры и традиций малочисленных арктических народов.

www.galyamorrell.com

Ольга Смагаринская. Окончила факультет журналистики МГУ. В годы студенчества сотрудничала с различными (на тот момент еще советскими) изданиями. Жила в Чикаго, Лондоне, Сингапуре, в настоящее время обосновалась в Нью-Йорке с мужем и двумя детьми. Публикуется в Elle Russia, Elegant New York, Ballet Insider, RUNYweb.com, Этажи, Музыкальные сезоны. Лауреат премии литературно-художественного журнала "Этажи" в номинации "Лучшее интервью 2017 года". В составе двух других журналистских работ, интервью Ольги принесло победу (1 место) журналу "Этажи" в Х Всероссийском журналистском конкурсе “Многоликая Россия-2017” в номинации “Цикл публикаций в Интернет-СМИ”. Лауреат премии "Алмазный Дюк" Международного конкурса им. Де Ришелье 2018. Редактор рубрики "Главный жанр" в журнале "Этажи".