«Некий мстительный бог выполнил пожелания толпы. Её мессией стал изобретатель Дагерр. И тогда публика решила: «Поскольку фотография надежно гарантирует желанную точность, то ясно, что фотография и есть наивысшее искусство». И тут же все это скопище мерзких обывателей ринулось, подобно Нарциссу, разглядывать свои заурядные физиономии… Новоявленными солнцепоклонниками овладело форменное безумие и неслыханный фанатизм…».  Можно подумать, что пишет некто, «пересидевший» в Фейсбуке и прочих «сетках». И все же знаменитый творец «Цветов зла», обладавший безупречным вкусом и поэтической прозорливостью, на сей раз, кажется, ошибся. За каких-то без малого 200 лет фотография, дама эмансипированная и продвинутая, наплевав на указующий перст Бодлера и не пожелав быть ничьей служанкой, сделала головокружительную карьеру — кто тот смельчак, который отважится представить современную реальность без светописи? И кто тот невежда, который скажет, что это не высокое искусство?

Однако, и сегодня фотография находится словно бы в тени своих более успешных собратьев — живописи и кинематографа. Не в последнюю очередь именно «благодаря» ее массовости:  иступленные селфи и прочие любительские пристрастия (здесь с Бодлером не поспоришь) порождают  бескрайние и безразмерные частные фотоархивы,  навсегда оседающие на жестких дисках. На эту тему иронично высказывались многие профи, например,  Стивен Шор (Stephen Shore) с  концептом  съемки  «как все» (цветные фотографии форматом  10х15) или Петер Фишли и Дэвид Вайс (Peter Fischli и David Weiss) с многокилометровой видеозаписью, на просмотр которой уйдет не один год. Нет ничего удивительного, что в такой ситуации мировые имена ведущих  фотохудожников по-прежнему мало что говорят широкой публике, поглощенной собственным «творчеством» из серии «прошлым летом в Хацапетовке» или «Париж, наконец-то, ты мой».  Эту несправедливость вот уже на протяжении 25 лет пытаются исправить в крохотном провинциальном итальянском городке  Савиньяно-суль-Рубиконе. 

Именно здесь, где, по преданиям, Гай Юлий Цезарь вместе со своей армией перешел тот самый Рубикон,  ежегодно  проводится международный фестиваль фотографии SI FEST, которому  символическое ALEA IACTA EST очень даже идет. Жребий бросают трижды и награждают премиями — в честь легендарного фоторепортера, уроженца соседнего Римини, Марко Пезарези (Marco Pesaresi), а также PORTFOLIO ITALIA и SI FEST. Последняя заслуживает особого внимания. На городской площади собираются фотографы и критики-эксперты, между которыми происходит открытый, свободный и непринужденный диалог, после чего выбирается победитель. Принять участие может абсолютно каждый — никаких ограничений не существует, как и предварительной записи. Это ли не образец подлинной демократии и творческой свободы? Отсюда и та приятная атмосфера, в которую погружается Савиньяно  в дни работы фестиваля — одновременно очень насыщенная и в то же время расслабленная, уютно-интимная (размеры городка как нельзя кстати), интригующая и креативная. Выставки, конференции, творческие встречи, лекции, дискуссии, мастер-классы, презентации специализированных книжных новинок, инсталляции, перформансы, концерты идут в режиме нон-стоп и почти круглосуточно (местная традиция «Белых ночей»), формируя своего рода артистический кластер, где находится место не только самим творцам, но и всем любителям современного искусства и фотографии в частности.

«Идея фестиваля родилась в 1992 году благодаря инициативе местных фотографов и «чиновников от культуры», которые пришли к понимаю, что  фотография не может развиваться в «закрытом пространстве», на местечковом уровне, — говорит  его директор  Стефано Беллависта (Stefano Bellavista). — Так фотоискусство вышло в народ, на улицы и площади, буквально захлестнув собой все городское пространство. Можно сказать, что Савиньяно очень повезло. Поддержал это начинание и Ланфранко Коломбо (Lanfranco Colombo), основатель миланской галереи «Il Diaframma», первой в Италии, посвященной исключительно фотографии, которая в свое время знакомила всех нас с творчеством Анри Картье-Брессона (Henri  Cartier-Bresson) и прочими громкими именами. Особо ценно, что наш фестиваль дает всегда возможность фотографам встретиться не только с коллегами и поклонниками, но и с критиками, услышать их мнение, обозначить ориентиры для дальнейшего развития.  Если говорить о цифрах, они также весьма весомы: каждый год здесь проходят от 15 до 20 крупных персональных выставок фотохудожников со всего мира, которые посещают в среднем более 3 тысяч человек.  А ведь не секрет, в провинции искусство фотографии до сих пор относится к разряду неоцененных и непонятых вещей. Да что в провинции — повсеместно! Простой пример: историю фотографии (в рамках общей истории искусства) не изучают в школах. Да-да, срабатывает тот самый стереотип «мы все фотографы». Так вот, наш фестиваль не только приближает фотоискусство к обывателю, но и задает критерии оценок, формирует вкус».

Еще один слоган фестиваля — «Преодоление границ». В этом преуспел как никто другой один из «звездных» гостей этого, юбилейного, года, — гениальный самоучка, свободный, по его собственному признанию, от каких-либо школ и правил, американец Дуэйн Майклс (Duane Michals). Кажется, он рассматривает нашу жизнь в какой-то особый магический микроскоп, словно бы заменивший в его руках камеру-обскуру. Его незыблемая вера в воображение («то, что я не могу видеть, бесконечно важнее того, что я вижу») трогает и восхищает. Философ и поэт, к которому стоит прислушаться — не только присмотреться. Каждая его фотография сопровождается изящной и глубокой литературной притчей. Из общеизвестного: «Фотографии должны быть провокационными и не рассказывать тебе то, что ты и так знаешь. Не требуется никакой магии, никаких усилий, чтобы воспроизвести чье-либо лицо на фотографии. Магия нужна, чтобы увидеть человека в новом свете…. Фотографы обычно не фотографируют то, что не могут увидеть, и это основная причина попробовать сделать это. Иначе мы будем до бесконечности фотографировать лица, интерьеры и пейзажи. Фотография должна переступить за предписанные ей пределы. Она должна вырваться за эти пределы, проникнуть в суть объекта, показать объект так, чтобы зритель не увидел, а почувствовал его».

Концептуалист и провокатор, заманивший зрителя в свою игру (примеры, ставшие хрестоматийными, — циклы с  лилипутской ванной и котом мадам Шредингер), в этот раз он предстал, как мне показалось, более лиричным, открытым, откровенным, почти обнаженным  (кстати, и в буквальном смысле тоже), почти исповедальным. Саркастичные автопортреты, пасторальные семейные зарисовки (этакие фамильные мини-саги), незавершенные сеансы психоанализа («Кто я?... Бесконечное количество раз я видел свое отражение в зеркале. И вдруг случайный взгляд мне открывает, что там нет никого. Нет ничего, что было бы по-настоящему моим… Моя личность словно туман. Но кто тогда засыпает и видит сны?), тончайшие любовные коллизии («Он думал, что она любезна, красива и невинна. И она, на самом деле, была любезна и красива, но при этом оставалась невинной слишком долго»),  гимны одиночеству  (пронзительный рассказ о гомосексуалисте, руки которого превращаются в ноги из-за мучительной невозможности дотронуться до предмета своей страсти), анатомические опусы, приводящие в святая святых души… «Когда ты смотришь на мои фотографии, ты читаешь мои мысли» — вечно молодой восьмидесятилетнй Дуэйн  собственноручно и легко вручил нам ключи от всех самых главных дверей, за которыми не то что деньги лежат — настоящие сокровища, имена которым мудрость и любовь. 

Выйти из плена этих ироничных и грустных рассказов о самом главном было непросто — я успела дойти до старинной виллы на окраине города, где разместился еще один общепризнанный новатор и нарушитель границ — Оливо Барбьери (Olivo Barbieri), итальянский мастер урбанистических пейзажей.  После элегического и такого человечного Майклса встреча с почти антигуманным в своей нарочитой неправдоподобности Барбьери оказалась сродни контрастному душу. Глаза мои отказывались верить, что на фотографиях реальные люди, здания, деревья, автомобили — все казалось игрушечным, как сделанные из пластика миниатюрные макеты. Да и само место экспозиции, ренессансный особняк, каждой своей деталью оттеняло и усиливало это впечатление. Концепт находчивого миланца неотделим от технического прогресса и логично вытекает из самой природы светописи — съемку он ведет с вертолета, шифт-объективом, а затем в ход идут специальные компьютерные программы. Признаюсь, результат впечатляет, интригует, заставляет улыбнуться, но, выйдя из старинного палаццо на яркий солнечный свет и взглянув на золотистый парк, утопающий в розах, на испещренную временем каменную лестницу, на разрушающиеся статуи, такие реальные, я невольно обрадовалась: «Как же хорошо!» 

Окончательно мое сердце утешилось на выставке местного, романьольского, автора Улиссе Бецци (Ulisse Bezzi), также на свой, весьма метафорический, манер уходящего и уводящего за границы — как минимуму обыденности. Трогают не только его работы, на которых словно бы воплотился сам дух эпохи 50-60-х, когда он был молодым (сегодня ему уже за девяносто), но и его судьба.  Родившийся в маленькой деревушке между Равенной и Форли, он, как и его прапрадеды, посвятил себя сельскому труду, но не смог отказаться от настоящей страсти, владевший им всерьез. Все эти годы его имя и работы были известны только в очень узких профессиональных кругах — вплоть до октября прошлого года, когда благодаря хлопотам друзей Бецци им заинтересовались известные нью-йоркские галеристы, в частности Кейт де Леллис (Keith De Lellis). Так Мэдисон Авеню познакомилась с неподражаемым шармом «фотографа-крестьянина» (в рекламных буклетах он именно так и представлен). В Савиньяно его работы составили удивительную, на мой взгляд, экспозицию, очень атмосферную, тонкую, навевающую ностальгию по прекрасным одухотворенным лицам, с авторским названием «Моими учителями были мои глаза» — серия портретов, впервые представленная публике.

Моим особым удовольствием на фестивале стал поиск «русского следа». Тот же Дуэйн Майклс, как известно, почти в самом начале своей карьеры, в 1958 году, приехал в Советский Союз, где сделал серию портретных зарисовок обычных прохожих на улицах наших городов. Одну такую работу, обезоруживающую своей простотой, я нашла и здесь. На фотографии запечатлен мужчина, везущий на санках закутанного ребенка по заснеженному Ленинграду. Долго стояла перед ней с почему-то мучительно щемящим сердцем.  Да и Марко Пезарези, такой обаятельный и так рано ушедший, премией которого теперь в Савиньяно награждают молодых фотографов (до 40 лет), прославился как раз проектом-путешествием  через несколько континентов в вагоне метро с остановками в Нью-Йорке, Токио, Калькутте, Милане, Мадриде, Мехико, Париже и Москве.

Однажды увидев эти шедевральные фотографии, вы уже никогда не забудете ни поцелуй юных влюбленных на глазах типичной бюргерши, ни молитву миланской монахини, ни босоногих индийских рабочих, ни улыбку маленькой японки, ни взгляд бомжа из московской подземки. Кстати, обладателем премии Пезарези 2015 года стал парижанин Жюльен Ломбарди (Julien Lombardi), представивший проект, посвященный Армении, родине его предков.  Его работы могут показаться отстраненными и холодными, но это только на первый взгляд. «Я хотел рассказать о становлении новой страны, нового государства, — признается Ломбарди. — Несмотря на многовековую историю, к которой мне так хотелось прикоснуться и почувствовать ее особый дух, Армения сегодня находится в стадии развития, становления. Мой проект — это еще и попытка создания неких мемориальных архивов, потому что, по моим ощущениям, эта территория в будущем может сильно измениться».

И, конечно же, настоящей находкой для меня стала выставка дуэта из Италии Алессандро Альберт и Паоло Верцоне (Albert&Verzone), которые, начиная с 1991 года, делают портреты москвичей, а тут еще и я подвернулась под их горячую руку. Первый раз в нашу столицу их привел случай — они были уже почти на пути в Индию, как вдруг разразился августовский путч и неравнодушные итальянцы, прихватив камеры, бросились в Москву. «Это был уникальный опыт, — охотно вспоминают фотографы, — мы попали в невиданный, почти экзотический мир, абсолютно непохожий на тот, к которому мы привыкли — все, абсолютно все было другим, непривычным, странным. Больше всего поражала реакция людей, их доброжелательность, интерес, открытость, желание общаться, горящие надеждой глаза.  Мы останавливались в разных местах города, в основном, конечно, в историческом центре, выбрав в качестве фона подходящую стену какого-либо здания, вывешивали объявление, что делаем фото бесплатно, и к нам сразу же выстраивалась очередь радостных добровольцев. Москвичи в то время словно были опьянены свободой и верой в лучшее будущее».

Многочисленные посетители экспозиции (в основном это были итальянцы) живо интересовались  дальнейшим развитием событий, нам хорошо известных: «Вернувшись через десять лет, мы нашли уже совсем другой город, более космополитичный, во многом перенявший стиль и манеры мировых мегаполисов. Но главное — радикальное разделение на бедных и богатых, которое резало глаза на каждом шагу: все эти сияющие витрины дорогих бутиков, огромные черные джипы, помпезные рестораны и нищие оборванцы вокруг вокзалов, побирающиеся инвалиды в переходах и метро. Конечно, изменилась и сама атмосфера, люди стали более закрытыми, отстраненными, спешащими по своим делам, нам уже было не так-то просто найти желающих для наших съемок. Еще через 10 лет, в 2011-ом, Москва, как нам показалось, уже окончательно утратила самобытные черты, превративший в европейский город, в котором господствуют принципы потребления и наживы, а его обитателей поразил вирус равнодушия и усталости».

Эта во многом грустная трансформация, тем не менее, вылилась в весьма яркую и красивую историю: каждый портрет как маленький рассказ и как огромный мир. «Любой человек уникален и по-своему интересен, независимо от времени, в котором он живет. Мне ни разу не приходилось фотографировать двух одинаковых людей,  — подытожил Алессандро, а Паоло заверил: «Через несколько лет, в 2021-ом, мы снова будем в Москве, ждите!»

Для тех же, кто там не сможет оказаться, гуманные портретисты сразу же предложили заманчивую альтернативу: перейти Рубикон, в то время как они будут снимать этот «исторический» момент с берега. Признаюсь, я, как и многие, соблазнилась, невзирая на сомнительную чистоту воды и риск поскользнуться на илистом берегу. Зато теперь мне еще более понятна и близка стала судьба Лиз Сиддал (Elizabeth Eleanor Siddal), несчастной жертвы искусства, которую бессердечный Милле (John Everett Millais) часами заставлял лежать в ванной, позируя для «Офелии».  Кстати, именно прерафаэлиты стали первыми, кто отнесся к новорожденной светописи и восторженно, и благосклонно. Такие «пионеры» фотографии, как Оскар Густав Рейландер (Oscar Gustave Rejlander), Генри Пич Робинсон (Henry Peach Robinson) и Джулия Маргарет Камерон (Julia Margaret Cameron), были тесно с ними связаны, и, что примечательно, влияние было двусторонним. Например, Россетти (Dante Gabriel Rossetti) даже изменил свою манеру письма под влиянием работ Камерон, которая взялась за съемки  из простого женского желания запечатлеть свою уходящую красоту. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что и всеми нами, бодро шагающими в реку, отчасти владело то же самое чувство, помимо чистой любви к искусству в духе самоотверженной Сиддал.

Кульминацией моей патриотической темы стал приезд в Савиньяно молодого московского гостя, ровесника фестиваля,. Его проект «Restricted Areas», который он снимал на протяжении  трех лет, исколесив почти всю Россию, от приграничных с Казахстаном районов до Заполярья, в поисках военных объектов, засекреченных во времена Холодной войны и сегодня по большей части заброшенных, уже успел завоевать мировую известность и различные награды, в частности, премию 2015 года в Арле (Франция). А вот теперь и радушные итальянцы распахнули ему свои объятия — в зале, где фотограф из Форли, авторитет международного уровня, Сильвия Кампорези (Silvia Camporesi) беседовала с Ткаченко (я выступила в роли переводчика), буквально яблоку негде было упасть. Выпускник  московской школы фотографии и мультимедиа имени Родченко («О, Родченко!» — это имя здесь произносилось не иначе как с благоговейным придыханием) сразил всех наповал своей непосредственностью и откровенностью: «Я не слежу за успехами моего проекта, мне это неинтересно и у меня нет на это времени.  Я и сюда приехал, чтоб искупаться в море и немного отдохнуть. Когда я с электропилой в мороз продирался к этим фантасмагорическим подводным лодкам под Тольятти  и радиолокаторам под Челябинском, я меньше всего думал о фестивалях и премиях. А думал я об ужасном конфликте между человеком и техническим прогрессом, вдохновляясь фильмами Робера Брессона (Robert Bresson), его минимализмом и строгостью. В итоге у меня получилась хорошая работа, настоящая антиутопия, которая, помимо славы, надеюсь, принесет мне еще и деньги, а деньги мне очень нужны (одобрительный гул в зале — Н.Г.). Сейчас я работаю над двумя крупными проектами, требующими много сил, — космической утопией, посвященной русскому авангарду, и революцией 17 года, которая аграрную страну превратила в индустриальную. Мы и сегодня живем в потоке стремительных перемен, которым больше других видов искусства созвучна именно фотография, она единственная  способна передавать информацию с адекватной скорость. Москва — это уже и не город, от него ничего не осталось, это черная дыра, куда все проваливается, поэтому она стала идеальным местом для работы художника». Интересно, Бодлер, доживи он до наших дней, изменил бы свое мнение?

Наталия Гулейкова-Сильвестри

Савиньяно-суль-Рубиконе — Москва

18.08.2016

 Наталия Гулейкова-Сильвестри – филолог, журналист, гид-переводчик в Италии.