литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Татьяна Веретенова

Трагедия несоветского человека

11.11.2023
Вход через соц сети:
30.06.202113 067
Автор: Павел Матвеев Категория: Литературная кухня

Приближаясь к «Ардису»

Карл и Элендея Проффер в редакции издательства АРДИС. Конец 1970-х гг.
 О «холодной войне» и «железном занавесе», Самиздате и Тамиздате, американских издателях и российских писателях, о тех годах, когда всё это происходило, а также о том, что тогда было и чего не было. И о книге Николая Ускова «
Ardis: Американская мечта о русской литературе»

 

…явился Проффер, открылся «Ардис». Он открылся в Америке, а в России сразу выросли многие крылья, окрепли перья. Он возник в тот момент, когда наступило время именно для такого издательства. <…> «Ардис» — явление уникальное не только в русскоязычной, но и в мировой издательской практике.

Саша Соколов

 

«Ардис» — одно из самых маленьких издательств в мире, ибо состоит из Эллендеи и меня.

Карл Проффер

 

«Russian literature is better than sex».

Надпись на футболке, выпущенной Карлом и Эллендеей Профферами

 

Предуведомление автора

 

Я очень давно хотел написать про издательство «Ardis»[1]. Но всё время что-то этому препятствовало. Нужно было отмечать различные памятные даты: то столетие со дня смерти Леонида Андреева, то столетие со дня рождения Чарльза Буковски, то опять со дня рождения — существенно больше — Ивана Бунина, то — поменьше — Георгия Владимова. А заодно в очередь стояли рассказы о жизни и судьбе Михаила Булгакова, о сочинениях Георгия Иванова и много чего ещё, что нужно было постараться изложить так, чтобы читателям не было мучительно больно от потери потраченного на чтение этих историй время. Так вот и не собрался. И вряд ли бы когда сподобился — если бы не узнал о том, что минувшей весной вышла из печати книга под названием «Ardis: Американская мечта о русской литературе». Автор этой книги — Николай Усков, кандидат исторических наук, журналист и издательский работник, в настоящее время занимает должность редакционного директора российской версии журнала «Forbes», а до того был главным его редактором. В силу особенностей своей биографии Николай Усков имел возможность наблюдать за тем, какое влияние оказывало это американское издательство, выпускающее книги на русском языке, на жизнь московской интеллектуальной элиты во времена горбачёвской Перестройки. Ещё в юношеском возрасте он познакомился, а затем и подружился с Эллендеей Проффер — соосновательницей «Ардиса» и его главой в последние двенадцать лет деятельности. В книге приводится максимально полный объём данных — архивных документов и воспоминаний людей, которые имели к этой истории прямое отношение и могли многое о ней рассказать.

Книга Ускова послужила катализатором моего творческого процесса, а именно — написания этого эссе. Мой отзыв о книге «Ardis: Американская мечта о русской литературе» можно прочитать в последней части.

Типография АРДИС, около 1977-го, Энн-Арбор. Слева направо: Эллендея, Нэнси Беверидж Бирдсли, Таис Хуттеман, Фред Муди, Карл Проффер  

Два — один в пользу Москвы

 

Апокрифов о том, где, когда и при каких обстоятельствах возникло издательство «Ардис», существует несколько. Не знаю, сколько именно. Мне известны три, каждый из которых выглядит вполне достоверно и не противоречит двум другим — по крайней мере, настолько, чтобы считаться заведомо вымышленным.

Американский филолог-славист Карл Проффер (1938–1984), совладелец и директор издательства «Ардис», утверждал, что это произошло в конце весны или в начале лета 1969 года — в маленькой квартирке на первом этаже одного из домов на Большой Черёмушкинской улице в Москве. Квартирка была убогой, дом, где она находилась, — невзрачным, улица, на которой он стоял, — безликой, как и все советские улицы. Но все эти изъяны с лихвой компенсировались тем, кто в таких унылых и мало приспособленных для нормальной человеческой жизни обитал. В данном месте обитала 70-летняя Надежда Мандельштам — вдова поэта Осипа Мандельштама, писательница-мемуаристка, находившаяся на пороге своей всемирной славы в качестве автора воспоминаний о жизни, проведённой в стране, оккупированной и изнасилованной бандой международных преступников, именовавших себя «большевиками». Уже написанная, но ещё не изданная её книга обладала такой страшной энергетикой, что могла при прочтении вызывать сильнейший психоэмоциональный шок — в первую очередь у тех, кто, принадлежа с рождения нормальному миру, не мог и помыслить о том, что этакое в принципе возможно.

Осознав масштаб личности Надежды Мандельштам, которая всё помнила и никому ничего не прощала, годящиеся ей по возрасту в дети американцы решили перед тем, как покинуть Советский Союз, сделать ей какой-нибудь ценный подарок — в знак глубокого уважения и признательности за помощь в их стремлении войти в мир российской литературы и понять сущность этой людоедской страны, питающейся своими гражданами. Насчёт того, что именно ей следует подарить, долго ломать голову им не пришлось — решение образовалось будто само собой. Некий их новый знакомый из числа московских интеллектуалов, литератор и по совместительству фанатичный коллекционер[2], имел в своей библиотеке в числе редчайших библиофильских сокровищ экземпляр первого издания первого сборника стихов Осипа Мандельштама. Эта книга — «Камень» — была издана в 1913 году тиражом 300 копий и найти её теперь, без малого шесть десятилетий спустя, в СССР было практически невозможно. Профферы приобрели у литератора-библиофила этот раритет и преподнесли его вдове погубленного большевиками автора. После чего, по словам Карла Проффера, произошло следующее:

 

«Когда мы отдали ей книжку на кухне [её квартиры], она улыбнулась, сказала что-то в том смысле, что не видела её много лет, задумчиво полистала, прочла несколько строк вслух, а затем сказала: “Знаете… я знаю всё это наизусть. Заберите её — вы получите удовольствия больше, чем я”.

Никто из нас троих не знал тогда, что в эту минуту родился “Ардис”»[3].

 

Не оспаривая эту весьма романтически выглядящую версию своего мужа, совладелица и главный реактор «Ардиса» Эллендея Проффер (р. 1944) считает, что их семейное издательское предприятие родилось всё же несколько позже названного Карлом времени и совсем не в том месте, которое в этом качестве указал он. Рождение «Ардиса» произошло ранней весной 1971-го в небольшом городке Анн-Арбор в штате Мичиган, куда супруги Профферы приехали полугодом ранее — после того как Карл получил должность профессора на кафедре славистики в местном университете. Однако Эллендея никоим образом не отрицает факт того, что побудительным мотивом к решению начать собственный издательский бизнес стала для неё и её мужа история с приобретённой у московского литератора-библиофила книгой Осипа Мандельштама.

Слева направо: Эллендея Проффер, Татьяна Лоскутова, Евгения Гаврилова, Мэри Энн Шпорлюк (редактор Ардиса). Москва, квартира Татьяны Лоскутовой, Красноармейская, 25, около 1987-го 

Со своей стороны, художница Татьяна Лоскутова (1940–2021), со времён первого приезда Профферов в СССР в 1969 году ставшая одной из самых близких сначала московских, а затем и — после переезда за океан двадцать лет спустя — бостонских подруг Эллендеи, также утверждала, что история «Ардиса» началась именно в Москве — хотя и совсем на другой кухне:

 

«Идея создания издательства “Ардис” зародилась на моей кухне. Мой первый муж Вадим Фёдоров — профессор Московского университета, библиофил и книжный вор <…> — пригласил к нам в гости Эллендею и Карла Профферов.

В разговоре Вадим сказал: “Слушай, Карл, ну какого хрена ты профессор Индианского университета? Это несерьёзно в наше время. Ты хороший филолог, отлично знаешь русский язык и русскую литературу, почему бы тебе не создать издательство? У нас же всё пропадет, никто не узнает ни Серебряного века, ни современных писателей, через цензуру не проходит ни одно достойное произведение, ты можешь всё это напечатать!”

Карл спросил: “Но откуда же я возьму рукописи?” — “Я тебе помогу”, — сказал Вадим, который мог достать любую книгу любого автора.

Так и началось издательство»[4].

 

Весьма символичным было то, какой именно книгой открылся в 1971 году издательский каталог «Ардиса». Ею стало репринтное издание «Камня» Осипа Мандельштама — того самого первого его издания, которое двумя годами ранее было подарено Профферами его вдове и тут же передарено ею им обратно.

Владимир Набоков с женой Верой  

Охотник на бабочек

 

Рассказывая об истории «Ардиса», невозможно не упомянуть ряд общеизвестных имён — литераторов, чьи писательские судьбы в тот или иной период времени пересекались с данным издательством — и, как следствие, проникали: они — в его издательский каталог, оно — в их творческие биографии и библиографии. Это прежде всего (в алфавитном порядке): Василий Аксёнов, Иосиф Бродский, Владимир Войнович, Фазиль Искандер, Лев Копелев, Саша Соколов. Первым же номером в этом списке — не по алфавиту, но по степени важности участия — безусловно, является Владимир Набоков.

Знакомство совершенно никому не известного 27-летнего американского филолога Карла Проффера со всемирно известным 67-летним американским писателем российского происхождения Владимиром Набоковым началось летом 1966 года и поначалу происходило путём взаимной переписки. Непосредственным поводом к её возникновению было желание Проффера узнать мнение Набокова о его рукописи под названием «Keys to “Lolita”» («Ключи к “Лолите”»). Рукопись представляла собой литературоведческое исследование, в котором его автор рассказывал to whom it may concern[5] о том, из чего — вернее, откуда — растут ноги, уши и прочие части тела этого самого скандально известного набоковского сочинения. При этом профферовское исследование отличалось от многих иных работ в данном жанре полнейшим отсутствием занудного академизма и наличием изрядного чувства юмора. Эти факторы, без сомнения, сыграли важную роль в дальнейшем.

Получив и прочитав манускрипт «Ключей», Набоков, проживавший в ту пору в Швейцарии, в городке Монтрё, отреагировал вполне благосклонно. Попутно он указал Профферу на ряд допущенных тем ошибок и неточностей и пожелал успехов в завершении работы[6]. Вдохновлённый такой реакцией «мэтра», Проффер доработал рукопись и сумел убедить издательство Индианского университета, в котором работал, принять её к публикации. Книга, вышедшая из печати в апреле 1968 года[7], была сразу же послана Набокову в Швейцарию — и, несмотря на то, что автор препарируемого в ней сочинения сумел выловить и в окончательном тексте несколько мелких ошибок, на что тут же и указал отправителю[8], самый факт её публикации сыграл важную роль в упрочении уже возникшей эпистолярной дружбы между ними.

В тот момент один из них ещё не мог и предполагать, что другому в недалёком будущем будет суждено стать его новым издателем. Тогда как второму и в самых смелых фантазиях вряд ли могло привидеться, что он таковым когда-нибудь станет.

Осенью 1973 года, когда руководимому им издательству «Ардис» было от роду уже два с половиной года, благодаря определённым образом сложившимся обстоятельствам[9] Карл Проффер был вовлечён в дело, о котором до того мог разве что только мечтать. Делом этим стало переиздание русскоязычных сочинений Владимира Набокова, выпускавшихся различными эмигрантским издательствами в предвоенные годы, когда тот был ещё не Набоковым, а Сириным. Со времени первых изданий этих книг минуло уже по 35–45 и более лет, как следствие, они давным-давно превратились в библиофильские раритеты и приобрести их если и можно было, то только у букинистов и за совершенно несусветные деньги.

Вследствие ограниченности возможностей «Ардиса» решено было не делать собственного набора с заменой дореформенной орфографии на новую и новых макетов, а переиздавать Набокова уже привычным способом — посредством репринтов. Две первые книги набоковской серии «Ардиса» — романы «Машенька» и «Подвиг» вышли в октябре 1974 года в двух полиграфических воплощениях — как в традиционной для американского книгопечатания мягкой картонной обложке, так и в твёрдом переплёте. Получив причитающиеся им с мужем авторские копии, Вера Набокова писала его новым издателям:

 

«Дорогие мистер и миссис Профферы, мы получили прекрасно вами изданные “Машеньку” и “Подвиг”  <…>. [Владимир Набоков] был очень рад, когда узнал, что вы хотите продолжить репринтные издания, напечатав “Дар”, а возможно, и другие его русские книги»[10].

 

Действительно, планы не ограничиваться переизданием лишь двух романов Набокова у «Ардиса» имелись. И третьим номером в этом списке стоял именно роман «Дар», о намерении переиздать который Карл Проффер сообщал супругам Набоковым в письме от 4 ноября 1974 года[11]. Поскольку Набоковы остались весьма довольны первым опытом сотрудничества с «Ардисом», то никаких возражений с их стороны на продолжение Проффера не последовало — напротив, они всячески приветствовали проявленную им инициативу. В соответствии с достигнутой договорённостью «Дар» был переиздан «Ардисом» в октябре 1975 года; в следующем, 1976-м, последовали репринт сборника рассказов «Возвращение Чорба» и второе русскоязычное издание романа «Лолита»[12]. Всего же за период с 1974-го по 1985 годы в издательстве «Ардис» вышло 18 книг Владимира Набокова, 13 из которых были изданы уже после того как 2 июля 1977 года автор «Защиты Лужина» и «Приглашения на казнь» покинул этот мир. Среди них особое место занимает изданный в 1983-м роман «Бледный огонь», перевод которого с английского оригинала был выполнен вдовой автора — Верой Набоковой.

Ещё два года спустя, в 1987-м, «Ардис» запустил в производство десятитомное Собрание сочинений Владимира Набокова. Из которого, однако, за четыре года было выпущено только четыре тома — первый, шестой, десятый и третий, после чего проект был закрыт. Связано это было с тем, что после известных социально-политических событий второй половины 1980-х, приведших сначала к ликвидации в Советском Союзе идеологической цензуры, а затем и к прекращению существования самого этого тоталитарного государства, «Ардис», как и все прочие зарубежные издательства, выпускавшие русскоязычные книги, вступил в полосу тяжелейшего финансового кризиса, из которой было только два выхода — или перепрофилирование, или самоликвидация. Что, собственно говоря, и произошло пять лет спустя, в течение которых производственная активность профферовского издательства сначала резко сократилась, а после 1996 года и вовсе сошла на нет.

Тем не менее история сначала репринтного переиздания, а затем и оригинального издания сочинений Владимира Набокова, осуществлявшаяся «Ардисом» на протяжении семнадцати лет, стала важнейшей страницей в пока ещё не написанной полноценной истории этого издательства.

Саша Соколов с поэтом Алексеем Цветковым. Фото Татьяны Ретивовой  

Школа без дураков

 

Ещё одним из числа знаковых писательских имён в истории «Ардиса» является имя Саши Соколова. Причём само его появление в данной истории имело все признаки литературного сюжета — отчасти мистического, отчасти приключенческого — из категории «рукопись, найденная при странных обстоятельствах».

Началось с того, что в один из дней весны 1975 года, просматривая доставленную анн-арборским почтовым департаментом корреспонденцию, сотрудница профферовского издательства Мария Слоним (в ту пору — проживавшая в США недавняя эмигрантка из СССР, впоследствии — британская радиожурналистка советского происхождения) извлекла из кучи так называемого «самотёка» (то есть рукописей, поступающих в издательства от неизвестных авторов без предварительной договорённости) пакет, в котором находилась пачка машинописных листов. Вспоминая об этом четыре десятилетия спустя, Слоним рассказывала:

 

«Рукопись пришла по почте в конверте, никто не знал, кто это — Саша Соколов. Сам [машинописный] экземпляр был совсем слепой, такое ощущение, что девятый. Профферы так и не смогли его прочесть. Я сама делала усилия, чтобы разобрать. Бумага тонкая, всё расплывалось. Я стала набирать рукопись, её было приятно набирать. Я сказала, что, по-моему, всё это гениально. Потом приехал Иосиф (Бродский. — П. М.), посмотрел и заключил: “Ну, может, не гениально, но пойдёт”»[13].

 

По-видимому, когда Мария Слоним рассказывала эту историю Николаю Ускову в ноябре 2015 года, её, что называется, за давностью лет слегка подвела память. Поскольку в действительности история эта была куда сложнее, чем запомнилось бывшей сотруднице «Ардиса».

Дело было в том, что в рукописи, находившейся во вскрытом ею пакете, недоставало одной страницы — самой первой, то есть титульной, той, на которой должно было быть указано название произведения и имя его автора. Получалось, что манускрипт пришёл в издательство не только без собственного названия, но и был в полном смысле этого слова анонимным. Пакет, из которого была извлечена рукопись, ничем помочь не мог: по имевшимся на нём почтовым отметкам можно было определить только место, из которого он был отправлен. Место для подобного рода отправлений оказалось весьма экзотическим — египетский город Александрия, но полный обратный адрес отсутствовал. Затем, спустя какое-то весьма непродолжительное время, в «Ардис» — также почтой и из того же города — пришла и эта самая недостающая первая страница, и тогда всё сразу стало ясно — и как текст называется, и кто является его автором. Но в течение этих нескольких дней, пока сотрудники издательства, старательно вчитываясь в полуслепую от копирки машинопись, безуспешно ломали головы над столь странным казусом, у них имелось ничем не ограниченное время для гадания на кофейной гуще.

Предположения высказывались разные. Наиболее преуспел в этом занятии Иосиф Бродский. Он посчитал, что авторство безымянного текста, начинающегося провокативно выглядящим посвящением: «Слабоумному мальчику Вите Пляскину, моему приятелю и соседу», принадлежит его ленинградскому приятелю по «литературному подполью» 1960-х годов — Владимиру Кацнельсону, более известному под псевдонимом Владимир Марамзин.

Оный Кацнельсон/Марамзин, проживая в Ленинграде, вёл, как и многие тогдашние «непризнанные питерские гении», двойную жизнь. На поверхности он был рядовым и ничем не примечательным совписом, сочинявшим и публиковавшим совершенно безобидные (по представлениям Главлита) рассказы, предназначенные для детей[14]. Под поверхностью же был широко известен в весьма узких кругах как сочинитель авангардно-абсурдистской беллетристики, категорически не соответствующей канонам пресловутого «социалистического реализма» и, как следствие, не имевшей ни малейших шансов на публикацию в подцензурной советской печати. Также в 1960-е годы Марамзин состоял в неофициальной литературной группе «Горожане», в которую помимо него входили Борис Вахтин, Владимир Губин и Игорь Ефимов; к данной компании литераторов близко примыкал Сергей Довлатов. «Не-детские» сочинения Марамзина (повести и рассказы «История женитьбы Ивана Петровича». «Смешнее, чем прежде» и др.) распространялись в Ленинграде и его окрестностях традиционным для той поры способом — посредством Самиздата и были, разумеется, известны Иосифу Бродскому, чьим большим поклонником как поэта Марамзин являлся. И вот, попав в 1972 году за океан, оказавшись в Анн-Арборе и увидев непонятно кем написанный роман, действие в котором происходит в некоей школе для учеников и учителей с явно выраженным странным поведением, Бродский отчего-то решил, что данное произведение принадлежит перу Марамзина. Решил — быть может, не в последнюю очередь по той причине, что в то время, когда сотрудники «Ардиса» ломали головы над установлением личности того, кто эту историю написал, фамилия его ленинградского приятеля была, что называется, у всех на слуху — вследствие недавно вынесенного приговора по его уголовному делу[15].

Когда же вопрос с авторством и названием был закрыт и выяснилось, что «Школу для дураков» написал Александр Соколов — да и не просто Александр, а Саша, и человек, к тому же, отнюдь не ленинградский, а московский, — Бродский мгновенно изменил свою первоначальную оценку рукописи. Он принялся утверждать, что сочинение это вовсе не талантливое, что оно похоже на потуги безвестного провинциального графомана, по-видимому, начитавшегося гуляющего в Самиздате Набокова, и публиковать его совершенно не нужно. То есть проявил те черты своего характера, которые хорошо знавшие будущего нобелевского лауреата по литературе 1987 года люди саркастически именовали «обратной стороной местечковой солидарности»[16].

Но Карл Проффер не был бы самим собой, если бы позволил руководить принятием решений — что издавать, а что отправлять в мусорный ящик — «внутренним рецензентам». В его издательстве последнее слово всегда оставалось за директором, то есть за ним самим. И вот, после того как был установлен адрес автора столь озадачившего его сочинения, 22 апреля 1975 года в Москву по каналам дипломатической почты отправилось письмо, начинавшееся следующими словами:

 

«Дорогой мистер Соколов, хотя мой русский язык достаточно хорош для того, чтобы понять, что Ваша “Школа для дураков” — это нечто выходящее за рамки обыденного, но всё же я не могу в полной мере оценить Вашу книгу. Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще»[17].

 

Без сомнения, получение данного письма не могло не укрепить Соколова в уверенности не отступать от уже принятого решения — добиваться разрешения на эмиграцию из СССР по семейным обстоятельствам, что ему с огромным трудом и удалось сделать полгода спустя, в октябре 1975-го.

Между тем Карл Проффер, приняв принципиальное решение включить «Школу» в издательский план «Ардиса» на следующий год, был заинтересован в том, чтобы получить как можно больше оценок рукописи Соколова от профессиональных читателей — с тем, чтобы утвердиться в правильности своего решения. Восьмого мая 1975 года он сообщал в письме, адресованном Владимиру и Вере Набоковым:

 

«Сегодня я отправил Вам ксерокопию небольшого романа под названием “Школа для дураков”. Фамилия автора — Соколов. Думаю, его манера покажется Вам необычной. Мы знаем только, что как писатель он неизвестен, живёт в Москве и ему тридцать пять. К счастью, книга эта на удивление не похожа на европейскую литературу. Если Вы внесёте её в свой список книг для чтения в ванной или на сон грядущий, мне было бы интересно узнать Ваше мнение»[18].

 

В ответном письме, датированном 14 мая, Вера Набокова информировала:

 

«Машинописный текст Соколова <…> получили, но, увы, у В<ладимира> Н<абокова> совсем нет времени прочитать его сейчас. Он может лишь пообещать попробовать это сделать на летних каникулах»[19].

 

Процесс чтения, однако, затянулся. Напоминать о таких просьбах в том мире, где находились издатель Проффер и писатель Набоков, не принято — это рассматривается его обитателями как проявление моветона. Только год спустя, в мае следующего, 1976-го Набоков сообщил Профферу, что ознакомился с присланным ему манускриптом. Объясняя столь длительное молчание своим плохим самочувствием, которое не позволило ему сделать этого ранее, он писал:

 

«Я прочитал “Школу для дураков” Соколова, обаятельную, трагическую и трогательнейшую книгу (перевожу свой отзыв, если вдруг Вы захотите передать его автору: obayatel’naya, tragicheskaya i trogatel’neyshaya kniga). До сих пор это лучшее, что Вы издали из современной советской прозы»[20].

 

Отзыв «мэтра» запоздал — макет книги Соколова уже был сдан в типографию. Ещё до того, как это произошло, Карл Проффер слетал в столицу Австрии, где в ту пору обретался автор «Школы для дураков», и сделал ему официальное предложение о переезде в США — пообещав оформить для Соколова рабочую визу, и обещание своё сдержал. Русскоязычное издание «Школы» вышло из печати летом 1976 года, посылка с авторскими копиями была отправлена за океан и получена Сашей Соколовым, который тогда ещё продолжал жить в Вене. Впереди было издание англоязычное — перевод, который Проффер, не доверяя никому, делал сам. Поэтому нет ничего удивительного в том, с какой радостью он воспринял набоковский отзыв. В ответном письме издатель рассказывал:

 

«<…> мы приняли к публикации “Школу”, ничего не зная ни об имени автора, ни о том, где он живёт. И сделали это с воодушевлением, однако нашу уверенность то и дело подтачивали сомнения, связанные с тем, что он человек нездешний. Поэтому нам очень важно Ваше одобрение, с чем, без сомнения, согласится и Соколов»[21].

 

После чего, не отказав себе в удовольствии охарактеризовать автора «Школы для дураков» как человека «на удивление неотёсаного и необразованного» и являющегося по складу личности «почти исключительно советским»[22], директор «Ардиса» информировал своего любимого писателя о трудностях, возникших на пути раскрутки дебютного романа столь непростого сочинителя:

 

«Итальянские права мы продали <…>, но не так-то легко убедить других иностранных издателей заняться книгой (даже соглашаясь, что она хороша, боятся, что некоммерческая)»[23].

 

И просил о помощи:

 

«Нет ли у Вас возможности как-то в этом деле помочь? Либо прямо дав собственную рекомендацию, либо назвав фамилии потенциально сочувствующих редакторов? Не стали бы Вы возражать, если бы мы использовали цитату из Вашего письма, представляя книгу другим издателям?»[24]

 

За автора «Лолиты», в то время уже тяжело больного, ответила его жена. В письме, датированном 27 августа 1976 года, Вера Набокова сообщила:

 

«Муж говорит, что он ни в коем случае не возражает, если Вы процитируете в его письме то место, где говорится о “Школе” Соколова, как при ознакомлении с книгой других издателей, так и в любых других случаях»[25].

 

Проффер воспользовался полученным разрешением и привёл высказывание Набокова о книге Соколова на обложке англоязычного издания «Школы для дураков», вышедшего в 1977 году[26]. Также ему удалось найти издателей для книги совершенно неизвестного в мире русскоязычного писателя во Франции, в Западной Германии, Италии и Нидерландах. Полученные из издательств этих стран авансы существенно поспособствовали Соколову в процессе адаптации на Североамериканском континенте.

В дальнейшем русскоязычная часть издательского каталога «Ардиса» пополнилась ещё двумя наименованиями книг Саши Соколова: в 1980 году там был издан его второй роман — «Между собакой и волком», а в 1985-м — третий, называющийся «Палисандрия».

Карл и Эллендея Профферы с детьми (Эндрю, Иан и Крис, на руках — маленькая Арабелла)  

В прицеле Агитпропа

 

После первого длительного пребывания Карла и Эллендеи в Советском Союзе, где они провели в 1969-м почти полгода, с начала 1970-х Профферы старались приезжать в Москву ежегодно — на короткий срок, обычно на одну-две недели. С каждой новой поездкой неуклонно расширялся круг их знакомых в советской официальной и особенно в неофициальной литературной среде. Это приводило к получению владельцами «Ардиса» всё большего количества разнообразных материалов — рукописей и документов, нуждающихся в публикации, но не имеющих никаких шансов быть протащенными через частокол идеологической цензуры. Получая от добровольных помощников «непроходные» манускрипты, Профферы понимали, что в случае, если они станут выпускать не только репринты дореволюционных и раннесоветских изданий, но и сочинения современных авторов, живущих в Советском Союзе, — их крошечное семейное издательство немедленно попадёт под пристальный взгляд так называемых «компетентных органов».

Когда именно на Лубянке обратили внимание на «Ардис», можно будет установить только после того, как будут выпотрошены архивные закрома этого зловещего учреждения и к их изучению получат доступ литературоведы, не зависящие в своих изысканиях ни от чего кроме собственной совести. Пока же можно делать лишь предположения, мотивированные теми или иными фактами, имеющими характер косвенных улик.

Вероятнее всего, произошло это не позднее 1973 года, когда ардисовский каталог пополнился первой книгой современного русскоязычного автора. Книгой этой стал сборник стихов советской поэтессы-диссидентки Натальи Горбаневской «Побережье». Горбаневская, с середины 1960-х годов принимавшая активное участие в диссидентском движении, получила известность в качества основательницы самиздатского информационного бюллетеня «Хроника текущих событий», публиковавшего информацию о репрессиях, осуществлявшихся советским режимом против инакомыслящих. За эту «антисоветскую» деятельность она была в декабре 1969 года арестована и после объявления «психически невменяемой» помещена в Казанскую психотюрьму — застенок, имевший в диссидентской среде репутацию девятого круга гулагерного ада. Проведя в этом аду и в прочих ему подобных местах более двух лет, Горбаневская была освобождена и вернулась в Москву, но постоянно находилась под угрозой нового ареста и повторного помещения в сумасшедший дом. Что не препятствовало ей сочинять стихи, которые публиковались за пределами СССР — в эмигрантских изданиях. Поступок Профферов, выпустивших в своём издательстве книгу Горбаневской, вряд ли выглядел в глазах лубянского начальства таким уж страшным криминалом, поскольку в её рифмованных текстах никакую «антисоветчину» узреть было невозможно. Но самый этот факт там игнорировать права не имели — и наверняка внесли американских славистов в соответствующую картотеку — «зарубежных пособников внутренних врагов», или как она у них там официально именовалась.

Два года спустя в «Ардисе» вышли ещё две книги, принадлежавшие авторам, на момент издания их сочинений проживавшим в СССР: мемуары Льва Копелева «Хранить вечно» и повесть Владимира Марамзина «Блондин обеего цвета». В сочинении Марамзина для гэбистов не было ровным счётом ничего интересного — собственные опусы ему на следствии в качестве доказательства его «антисоветской» деятельности не предъявлялись. Что же касается сочинения Копелева, то издание его книги Профферами не могло быть расценено на Лубянке иначе как заведомо враждебная акция.

Этот советский литературовед, в прошлом убеждённый большевик-сталинист, затем многолетний политзаключённый, ставший прототипом зэка Рубина в романе Александра Солженицына «В круге первом», в тот момент уже давно пребывал на положении парии. Ещё в 1968 году за поддержку диссидентов он был исключён из коммунистической партии и подвергнут административным репрессиям по линии Союза писателей, получив строгий выговор с занесением в личное дело. К середине 1970-х Копелев превратился уже не просто в «отщепенца», а в «махрового врага» и, продолжая жить в Москве, вёл себя так, будто никакой советской власти вокруг него просто не существует. Публикация «подозрительным» заокеанским издательством его мемуаров имела для Льва Залмановича именно те последствия, которых он, по-видимому, и добивался: в 1977 году Копелев был наконец исключён из Союза писателей, а ещё через три года, в ноябре 1980-го, вместе с женой, переводчицей Раисой Орловой, отправился в эмиграцию по маршруту Москва — Франкфурт-на-Майне. Вдогонку супруги Копелевы, они же Орловы, тут же были лишены советского гражданства.

Издав первую явно «антисоветскую» книгу, Профферы на этом не остановились. В следующем, 1976 году «Ардис» выпустил документально-сатирическую повесть Владимира Войновича «Иванькиада, или Рассказ о вселении писателя Войновича в новую квартиру», которая вполне вписывалась в данную категорию; год спустя — новую книгу Льва Копелева («Вера и слово»), затем — ещё одну («И сотворил себе кумира»).

Всё это никак не могло остаться без реакции — той стороны, которая не могла позволить себе закрывать глаза на подобные вещи. И реакция последовала.

Применительно к Карлу Профферу «разоблачительная» кампания в советском Агитпропе[27] стартовала в конце 1976 года. Началось с того, что в англоязычном журнале «Soviet Literature» («Советская литература»), издававшемся в Москве на всех основных мировых языках «для внешнего употребления», был опубликован клеветнический фельетон под названием «On Whose Side is Carl Proffer?» («На чьей стороне Карл Проффер?»), подписанный неким Ю. Бочкарёвым[28]. Тут же подключились и другие, пользуясь выражением Александра Галича, «бумажные рупора» — «Советская культура», «Иностранная литература» и даже сама «Правда». Однако следствием развернувшегося шельмования Проффера стало то, на что устроители этой клеветнической кампании совершенно не рассчитывали: в результате так называемого «обратного пропагандистского эффекта» лишь существенно увеличилось число людей, узнавших о существовании американского издательства, выпускающего дефицитные в СССР книги на русском языке. Как следствие, ардисовские издания, просачивающиеся сквозь «железный занавес» и пополняющие собой ассортимент советского чёрного книжного рынка, тут же резко подскочили в цене.

В марте 1977 года, вернувшись в Анн-Арбор из очередной поездки в Москву, супруги Профферы сообщали супругам Набоковым о недавних впечатлениях и делились планами на будущее:

 

«Дорогие друзья, поездка <…> прошла удачно и без серьёзных происшествий. Мы прибыли сразу после нескольких арестов, но все наши русские друзья были в приподнятом настроении после резкого ответа президента Картера корреспонденту ТАСС и его письма Сахарову[29]. <…> Чего от этого ожидать, как всегда, неясно. Мы всё-таки планируем снова отправиться в Россию на две недели в сентябре <…>»[30].

 

Под «несколькими арестами», упомянутыми в профферовском письме, подразумевалась очередная попытка советского режима подавить диссидентское движение. Новая репрессивная кампания началась с арестов в феврале-марте 1977 года трёх наиболее известных на Западе диссидентов — членов Московской Хельсинкской группы профессора Юрия Орлова (её председателя), Александра Гинзбурга и Анатолия (Натана) Щаранского. В следующем году все они были осуждены по сфабрикованным обвинениям на многолетние тюремно-лагерные сроки, причём Щаранского гэбисты на следствии терроризировали угрозой применить в отношении его не одну только «диссидентскую» 70-ю статью Уголовного кодекса («агитация и пропаганда»), но и «расстрельную» 64-ю («измена Родине в форме шпионажа»). Впоследствии все трое политзаключённых были использованы кремлёвским режимом в качестве «разменного фонда» — в 1979-м и 1986 годах они были обменяны на выловленных и осуждённых на Западе советских шпионов. Впрочем, это — совершенно отдельная история, к истории издательства «Ардис» никакого отношения не имеющая.

Ну, а потом произошёл грандиозный литературно-политический скандал под названием «Дело “МетрОполя”», издание этого неподцензурного альманаха «Ардисом» — и, как следствие, окончательное зачисление Агитпропом профферовского издательства в категорию «зарубежные подрывные центры», а его директора — в сотрудники американской разведки. При этом советским подданным, не владеющим достоверной информацией о том, что в действительности представляет собой «нехорошее» издательство, возглавляемое «цэрэушником под личиной университетского профессора», «Ардис» представлялся чем-то вроде Лэнгли — штаб-квартиры ЦРУ. Ну, разве что занимавшим не так много квадратных метров, то есть футов, как «гнездо международного шпионажа», зато по части производственного оборудования уж никак ему не уступавший.

Оказавшись по ту сторону Атлантического океана, писатель Василий Аксёнов, бывший одним из пяти соредакторов многострадального «МетрОполя», с неизменно присущей ему иронией описывал пропагандистскую свистопляску, устроенную кремлёвскими правителями, всё глубже погружавшимися в трясину старческого маразма. А также рассказывал о том, что в действительности представляет собой зловещий «подрывной центр» по части квадратного метража и технического оснащения:

 

«Злокозненное издательство, вмешавшееся в русский литературный процесс без санкции ЦК КПСС, помещалось в обширном подвале огромного дома на улице Хедервэй в Анн-Арборе. Там функционировала современная американская технология книгопроизводства, все эти принтеры, композеры, копировальные машины. Развитие этой техники и её быстрое удешевление удачно совпали с бунтом в советской литературе. Когда скандал с “МетрОполем” разгорелся вовсю, цепные псы соцреализма объявили Карла Проффера человеком ЦРУ — вот, дескать, какой хитрый ход придумали американские “соответствующие органы”. Для этой своры мир делится очень просто — то, что не КГБ, то ЦРУ»[31].

 

Всё это происходило уже в тот момент, когда «холодная война» между стремительно деградирующем Советским Союзом и странами «свободного мира» достигла кульминации. Началось это после того как новый президент США Рональд Рэйган объявил в 1983 году СССР Империей Зла и публично пообещал его уничтожить — руководствуясь правом человеческой цивилизации на самозащиту от того, кто пытается её погубить. В те годы стрелки на знаменитых часах Судного дня, показывающих обратный отсчёт до начала Третьей мировой войны, показывали уже без четырёх минут полночь. Но ещё до того, как минутная стрелка на «ядерных часах» передвинулась на эту зловещую отметку, то есть во время кратковременного периода получившего печальную известность «детанта» середины 1970-х, «Ардису» привелось пережить свой звёздный час. Который имел официальное наименование — Московская международная книжная выставка-ярмарка.

Москва 1970-х 

Грабёж средь бела дня

 

В 1970-е годы, во время кратковременного периода смягчения конфронтации между Советским Союзом и Соединёнными Штатами Америки, вошедшего в историю XX века под названием «детант», кремлёвский тоталитарный режим слегка отпустил вожжи и опустил хлыст идеологической цензуры, посредством которых правил советской культурой. Следствием этого стало некоторое расширение так называемого «культурного обмена» между двумя сверхдержавами и — шире — между СССР и прочими странами «свободного мира».

Важнейшим событием этого расширения стало проведение в начале осени 1977 года первой Московской международной книжной выставки-ярмарки. Ярмарка проводилась с 6-го по 14 сентября в двух огромных павильонах на территории Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ); в ней приняли участие более полутора тысяч издательств и книготорговых предприятий из 67 стран мира, в том числе 206 из СССР, 193 из Западной Германии и 25 из США. К вящему удивлению антисоветски настроенной части московской интеллектуальной элиты и художественно-артистической богемы, в числе этих 25 американских фирм, по большей части могущественных «мастодонтов» издательского бизнеса, оказалось и микроскопическое издательство из штата Мичиган, возглавляемое профессором местного университета Карлом Проффером. Каким образом это могло произойти — понять никто не мог, но факт, тем не менее, был налицо: профферовское издательство в Москву приехало и привезло свои книги — как на английском, так и на русском языках.

Получив от советских властей аккредитацию и заключив договор об аренде стенда в выставочном павильоне, супруги Профферы понимали, что самый этот факт ещё вовсе не является гарантией того, что им в действительности будет позволено принять участие в московской ярмарке. Основания для беспокойства у них имелись, и весьма серьёзные, поскольку в числе выпущенных «Ардисом» книг находились и такие, которые по действующим в СССР порядкам подлежали немедленной конфискации на таможне — как «антисоветская» литература. Но они всё же решили рискнуть — и, упаковывая книги перед отправкой их в Москву, набили ящики почти полным ассортиментом.

К тому моменту русскоязычный каталог «Ардиса» насчитывал уже не менее 40 наименований. В основном это были репринты сборников поэзии — как раннесоветской, так и досоветской эпохи (книги Анны Ахматовой, Александра Блока, Николая Гумилёва, Осипа Мандельштама и др.). Были и переиздания советских литераторов — Владимира Маяковского, Юрия Олеши. Чистая «антисоветчина» присутствовала в небольшом количестве: «Хранить вечно» Льва Копелева и «Иванькиада» Владимира Войновича — вот, собственно, и всё. В текстах стихотворений Натальи Горбаневской и в абсурдистской беллетристике Владимира Марамзина узреть таковую было невозможно даже в микроскоп, равно как и в «странной» прозе Саши Соколова. Другое дело, что творчество этих литераторов было органически чуждо советскому режиму исходя из эстетических критериев, а потому также воспринималось им как скрытая угроза.

Понимая, что такое масштабное «культурно-массовое мероприятие» сложно будет держать под контролем на протяжении всех девяти дней, пока оно будет продолжаться, советские власти поставили иностранным участникам ярмарки категорическое условие — вскрывать контейнеры с книгами только в присутствии таможенников. Тем же должна быть предоставлена возможность осмотра их содержимого и изъятия книг, которые запрещены к ввозу на территорию Советского Союза. Не избежали такого требования и Профферы. Согласившись с тем, что оно справедливо, владельцы «Ардиса» уже на месте проявили присущую им расторопность — и, обведя таможенников вокруг пальца, вскрыли свои ящики без их присутствия и тут же перепрятали те книги, которые, как им казалось, могли быть подвергнуты изъятию. После чего, расставив на полках своего стенда «неопасные» англоязычные издания, стали постепенно добавлять к ним те, что были спрятаны в непрозрачном шкафу.

Первый день выставки, открывшейся во вторник, 6 сентября, был отведён под деловые встречи и переговоры профессионалов — писателей, переводчиков, издателей, торговцев, полиграфистов и тому подобной публики. В среду в павильоны стали пускать посетителей «с улицы». Вспоминая восемь лет спустя то, что произошло в тот день на ВДНХ, писатель Василий Аксёнов рассказывал:

 

«Я стоял с Карлом и Элендеей возле стенда перед открытием экспозиции. Толпа московских книжников за барьерчиком всё разрасталась, дрожа от нетерпения, словно свора борзых. Международные дельцы, представители фирм, проходя мимо стенда “Ардиса”, пожимали плечами: что тут происходит? Они не знали того, что знали все эти москвичи: “Ардис” — это особое издательство, не просто американское, частично как бы своё, но свободное.

Разрешено было выставить только книги на английском языке, но в последний момент перед пуском Карл <…> с быстротой необыкновенной расставил по полкам образцы и русской продукции — репринты забытых книг, стихи и прозу эмигрантов, внутренних и внешних, только что выпущенное любимое детище, альманах “Глагол”. И вот наконец гордый русский клич: “Пущают!” Книжники кинулись к полкам. Без промедления начался грабёж. Книжки засовывались в карманы, за пазуху. Я заметил одного деятеля, который явно подготовился к посещению стенда “Ардиса” заранее. На нём были необъятные байковые шаровары, схваченные резинками на лодыжках и с резинкой на поясе. С невозмутимой миной он просто оттягивал резинку на поясе и бросал книги в эти необъятные глубины»[32].

 

Без сомнения, это было завораживающее зрелище. Особенно если принять во внимание тот факт, что те, кого грабят, не только не препятствовали данному действу, но всячески ему содействовали. Василий Аксёнов свидетельствовал:

 

«Вряд ли какой-нибудь грабеж ранее вызывал такой восторг у его жертв. Ни до, ни после я не видел Карла в таком счастливом возбуждении. С сияющими глазами он только и делал, что подбрасывал на полки всё новые и новые “Глаголы”. Грабители-интеллектуалы тоже ликовали — книги, книги, открылась пещера Аладдина, разомкнулись “священные рубежи нашей родины”!.. Это был редкий момент массового прорыва и вдохновения»[33].

 

Прямым следствием «массового прорыва» (читай: беззастенчивого грабежа) стало то, что в течение одного лишь первого дня работы выставки со стенда «Ардиса» было украдено около трети от всех привезённых Профферами в Москву книг. При этом сильнее всего московские библиоманы охотились за книгами Владимира Набокова — во многом вследствие того, что автор «Приглашения на казнь» и «Защиты Лужина» всего два месяца назад покинул этот мир, так что его имя постоянно было у них на слуху.

Через неделю после того, как книжная ярмарка завершилась, Карл Проффер, явно ещё пребывая под впечатлением от пережитого и увиденного за эти дни, докладывал вдове своего любимого писателя:

 

« <…> наибольшим интересом пользовался именно Набоков. К его книгам посетители бросались в первую очередь. На выставке были экземпляры “Дара”, “Возвращения Чорба” и (в ящике стола для тех, кто спрашивал) “Лолита”. Они отчаянно пытались прочесть как можно больше за то короткое время, что было им отведено. Просили экземпляры. Постоянно задавали вопросы. Даже больше нас они были потрясены тем, что такие книги стоят открыто на полках в СССР. Спрашивали, как такое могло произойти и что это значит. Могут ли они купить эти книги или прийти в последний день и взять те, что нам уже не понадобятся. И конечно, просто воровали экземпляры. У нас было не так много экземпляров каждой книги, поэтому на второй день (в первый мы лишились трети всех изданий) нам пришлось проявлять строгость, но настрой посетителей не изменился. Возможно, я не очень хорошо все описываю, но это напоминало сенсацию. Я никогда не испытывал ничего подобного — и, уверен, русские тоже»[34].

 

Также Проффер сообщил Вере Набоковой о том, что несколько копий ардисовских изданий её покойного мужа были вручены их личным московским друзьям и популярным советским литераторам, которые выказывали желание оказать содействие в «пробивании» творчества Набокова через рогатки идеологической цензуры. В числе первых он назвал Надежду Мандельштам, среди вторых — Юрия Трифонова[35].

Не обошлось, разумеется, и без разнообразных казусов, одновременно и грустных, и смешных. Директор «Ардиса» рассказывал:

 

«<…> один признанный критик американской литературы, ужасный лизоблюд и карьерист, целый час торчал у нашего стенда и задавал вопросы о В<ладимире> Н<абокове>. Он собирается писать о Набокове как об американском авторе, утверждая, что это единственная возможность начать говорить о нём в СССР открыто. Несомненно, это будет сплошная ложь, но она неизбежно приходит вместе с общественным признанием хорошего писателя в Советском Союзе. А Набоков, конечно, самый трудный для них автор, поэтому и лжи будет, наверное, больше, чем обычно»[36].

 

По подсчётам Профферов, за восемь дней работы ярмарки «для народа» их стенд посетило не менее 5 000 человек, при этом только для того чтобы получить возможность подойти к стенду «Ардиса», желающему сделать это нужно было простоять в очереди от часа до полутора часов. Подводя черту под своим эмоциональным повествованием, Карл утверждал:

 

«У меня всё ещё кружится голова, поэтому я, возможно, более оптимистичен, чем полагается (сейчас мы испытываем особенно сильный культурный шок), но всё произошедшее нас потрясло»[37].

 

Культурный шок, пережитый Карлом и Эллендеей Профферами в Москве в осенние дни 1977 года, не мог не остаться без последствий. Проанализировав то, что происходило возле стенда «Ардиса», на Лубянке, по-видимому, наконец осознали, что пора переходить к решительным действиям. Каковые выразились в том, что на следующую Московскую международную книжную ярмарку, состоявшуюся два года спустя, в 1979-м, профферовское издательство доступа уже не получило. Одновременно с отказом в аккредитации на ярмарке его директору было отказано и в получении въездной визы в СССР — как «нежелательному иностранцу». Эллендее удалось ещё раз побывать в Москве в мае 1980 года — по туристической визе, но после этой поездки её имя также было занесено в тот же чёрный список «невъездных» иностранцев.

В Советском Союзе наступали суровые времена: Афганская война, разгром диссидентского движения, сворачивание еврейской эмиграции, пятая «золотая звёздочка», прицепленная на пиджак впавшему в старческий маразм Брежневу, облавы на «тунеядцев» в банях и кинотеатрах и объявление о предстоящем повороте вспять течения главных сибирских рек. Агнонизирующая коммунистическая империя с каждым годом становилась всё более похожа на гигантский сумасшедший дом, власть в котором захватили пациенты, не выходящие из состояния реактивного психоза.

Проводы Аксеновых в эмиграцию. У подъезда высотки на Котельнической набережной, 22 июля 1980 г   

Москва на Гуроне

 

Одним из важнейших авторов в издательском каталоге «Ардиса» 1980-х годов стал Василий Аксёнов. История отношений этого советско-антисоветского писателя с Карлом и Эллендеей Профферами вполне достойна самостоятельного литературоведческого исследования — настолько она была обширна и разнопланова.

Как вспоминал Аксёнов в мемориальном эссе «На высоте “Ардиса”», посвящённом памяти Карла Проффера, о самом факте существования американского издательства, выпускающего русскоязычные книги, он узнал году в 1971-м, то есть вскоре после того, как оно возникло. Рассказали ему об «Ардисе» тогдашние соседи по дому — супруги-диссиденты Лев Копелев и Раиса Орлова. Они же показали Аксёнову и образцы ардисовской продукции, привезённые из-за океана Профферами, — первый номер журнала «Russian Literature Triquarterly» и англоязычный перевод сочинения Андрея Белого «Котик Летаев»[38].

Вскоре последовало и личное знакомство, произошедшее при одном из следующих приездов владельцев «Ардиса» в Москву. Отношения между Аксёновым и Профферами быстро стали сначала приятельскими, а затем дружескими. Летом 1975-го, во время своего двухмесячного пребывания в Соединённых Штатах по приглашению Университета Южной Калифорнии, Аксёнов посетил Анн-Арбор на пути из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк перед возвращением в Москву. Впечатления от кратковременного пребывания в доме № 2901 на улице Хедервэй у него остались самые восторженные[39].

Полтора года спустя, в феврале 1977-го они снова встретились — на сей раз уже по другую сторону Атлантического океана, когда супруги Профферы приехали в столицу Советского Союза — договариваться об участии их издательства в недавно учреждённой Московской международной книжной выставке-ярмарке. В тот момент Аксёнов ещё пребывал в статусе personal friend’а[40] профферовского семейства, но уже готовился перейти в категорию публикуемых «Ардисом» авторов. Это произошло полгода спустя, когда в вышедшем в августе 1-м номере литературного альманаха «Глагол», ставшего побочным продуктом издательской деятельности Профферов, была помещена его сюрреалистическая фантасмагория «Стальная Птица»[41] — повесть, написанная ещё в 1965 году, которую Аксёнову за последовавшие с той поры двенадцать лет так и не удалось опубликовать в СССР вследствие противодействия цензуры.

Затем последовала история под названием «Скандал с “МетрОполем”», слишком хорошо известная для того, чтобы в очередной раз её подробно пересказывать. Следствием её стал выход Василия Аксёнова из Союза советских писателей и его последующая вынужденная эмиграция из СССР. Улетев из Москвы в Париж в июле 1980 года с советским заграничным паспортом, в сентябре того же года Аксёнов прибыл в Соединённые Штаты, а в ноябре был лишён советского гражданства, что закрыло возможность возвращения на родину — как ему в ту пору казалось, навсегда.

Лишение Аксёнова гражданства стало прямой реакцией советского режима на публикацию профферовским издательством романа «Ожог» — первого сочинения, написанного Аксёновым безо всякой оглядки на самоцензуру, которое по понятиям кремлёвских насельников представляло собой «злобный антисоветский пасквиль» и «клевету на советский общественный и государственный строй». «Ожог» вышел из печати в начале ноября 1980 года и стал уже второй книгой Аксёнова в ардисовском издательском каталоге. Первой была повесть (повышенная автором в жанровом статусе до уровня  романа) «Золотая наша Железка», изданная «Ардисом» в начале того же года, когда её автор ещё находился в Москве. В течение последующих четырёх лет русскоязычная часть ардисовского каталога  пополнилась ещё тремя наименованиями аксёновских книг: в 1981 году профферовское издательство выпустило роман «Остров Крым», в 1983-м — «Бумажный пейзаж» (первую книгу, написанную Аксёновым на американской земле), в 1985-м — «Скажи изюм».

Три года спустя «Ардисом» было начато издание многотомного собрания сочинений Василия Аксёнова. Однако данное начинание родилось, как принято говорить в подобных случаях, под очень несчастливой звездой, ибо после выхода в 1988 году первого тома, в который вошли повесть «Коллеги» и роман «Звёздный билет», никаких других не последовало. Причиной тому послужили общеизвестные события, происходившие в Советском Союзе во второй половине 1980-х годов, вошедшие в его историю под названием «горбачёвская Перестройка».

Что касается англоязычной части ардисовского каталога, то и в ней творчество Василия Аксёнова было представлено вполне достойно. В период с 1979-го по 1991 годы в переводах на английский «Ардисом» были изданы четыре его книги — три сборника повестей и рассказов и один роман[42]. (Это, разумеется, без учёта других аксёновских книг, выпускавшихся в США в переводах на английский одним из наиболее крупных издательств — «Random House».)

Если анализировать эти сведения бесстрастным взглядом библиографа, может возникнуть впечатление, будто после осуществления операции «Capital Shift»[43], то есть перебазирования с берегов Москва-реки на берега сначала Гурона[44], а затем Потомака, Василий Аксёнов продолжал существовать в незаслуженно присвоенном ему ещё в ранние 1960-е статусе «звёздного мальчика» и «баловня судьбы». То есть, если по-американски, — lucky boy’я[45].

В действительности дело обстояло далеко не столь радужным образом, как это могло показаться на взгляд со стороны. Поскольку и после переезда из СССР в США Василий Аксёнов продолжал испытывать те же проблемы, связанные с изданием его книг, с какими он сталкивался с самых первых своих шагов на пути карьеры профессионального литератора. Разница состояла лишь в том, что в Советском Союзе ему постоянно гадили и вставляли палки в колёса всевозможные бездарные графоманы, выбившиеся в писательские начальники, и окололитературные функционеры из числа партийной номенклатуры — вроде пресловутого цековского аппаратчика Альберта Беляева[46] и совписовского чинуши Феликса Кузнецова[47], — тогда как в Америке этим занимались те, от кого, казалось бы, Аксёнов мог этого ожидать менее всего. То есть его собственные друзья. Или те, кто некогда считали себя таковыми.

Иосиф Бродский, Эллендея Проффер, Маша Слоним, Василий Аксенов в гостях у Профферов в Энн-Арборе. 1975 г. 

Разумеется, имеется в виду история многолетнего личного конфликта между Василием Аксёновым и Иосифом Бродским — конфликта, инициатором которого был будущий лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года, начавшегося «на пустом месте» — в буквальном смысле этого идиоматического выражения. Это стало для Аксёнова не только совершенной неожиданностью, но и было расценено им однозначно — как подлость, проявленную человеком, которого он — с полным, как ему казалось, основанием — считал своим близким другом.

В самом деле, каким ещё словом следует называть поведение друга и коллеги по перу, который не только в приватном порядке именует твою самую важную, самую любимую и — что особенно важно — ещё не изданную рукопись «говном» и «текстом, намалёванным шваброй», но и, пользуясь имеющимися возможностями, начинает предпринимать деятельные усилия, чтобы блокировать её публикацию — при этом делая вид, что его отношение к тебе ни на йоту не изменилось?

История эта также хорошо известна и пересказывать её подробно надобности нет. Есть, однако, надобность в том, чтобы попытаться объяснить причину такого поведения поэта Бродского по отношению к беллетристу Аксёнову. Обратиться с подобной просьбой ни к тому, ни к другому у меня, увы, возможности нет. Поэтому пришлось озадачить этим вопросом другого писателя, также в те времена изрядно пострадавшего от интриганства Джинджера Джо[48] — уже фигурировавшего в этом повествовании Сашу Соколова. Вспоминая дела дней давно минувших, автор «Школы для дураков» и «Палисандрии» поведал:

 

«С самого начала знакомства с Бродским отношения у нас складывались весьма прохладные. Я делал попытки их утеплить, но тщетно: Иосиф смотрел на меня волком и в моменты общения бывал бестактен и ироничен. Так было и в доме Профферов, так было и потом, когда мы жили в разных городах и виделись только на официальных мероприятиях. Тогда я думал, что причина его дистанцирования — просто дурной характер. Сейчас, спустя столько лет и зная о нём гораздо больше, вынужден заключить, что имел дело с личностью патологически завистливой и ревнивой.

Он был типичным представителем той питерской литературной среды, где царила строгая иерархия и все прозаики и поэты были пронумерованы.

Иосиф хотел быть Поэтом Номер Раз и в Союзе, и на Западе. Здесь, на Западе, полагал он, есть место под солнцем (читай: на подиуме, в сердцах и умах) лишь для одного русского литератора.

Наверно, не было дня, когда бы он не думал о своём значении в изящной словесности и в её истории.

Он выстраивал себе карьеру денно и нощно. Он поддерживал отношения только с полезными и значительными людьми и в своих словах и поступках был невероятно расчётлив. Обладая лисьей интуицией, сумел расположить к себе наиболее влиятельных профессоров, издателей, критиков и задолго до Нобелевки получил чуть не все премии и гранты, какие только можно было получить в Штатах. Но даже и пребывая в полном шоколаде, он продолжал опасаться литераторов, равных себе по рангу: отсюда интриги против Аксёнова и Евтушенко. На всякий случай гадил и мне, коллеге нисколько не именитому и от крысиных бегов далёкому как по натуре, так и географически»[49].

 

Это — мнение писателя Саша Соколова. С ним можно соглашаться, с ним можно полемизировать, но нельзя отрицать того, что оно имеет полное право на то, чтобы занять своё место в истории столь непростой и вызывающей такие сильные эмоции, как история взаимоотношений между Василием Аксёновым и Иосифом Бродским.

  

Приближаясь к «Ардису»

 

Ну и, наконец, подробно о том, без чего не было бы написано всё то, что вы только что прочитали. То есть о книге Николая Ускова «Ardis: Американская мечта о русской литературе».

Главное достоинство этой книги состоит в том, что в ней опубликовано множество важнейших документов из редакционного архива «Ардиса» — архива, насчитывающего, как сообщает Николай Усков, 27 ящиков с разнообразной документацией[50]. Всё это неописуемое богатство находится в библиотеке Мичиганского университета, куда оно было передано Эллендеей Проффер после формального прекращения существования «Ардиса» в 2002 году и продажи ею его издательской марки. Получив доступ к этим документам, Николай Усков использовал обширную деловую и личную переписку, которую вёл Карл Проффер с первых дней существования его издательства и до последних месяцев своей жизни. В числе корреспондентов директора «Ардиса» были супруги Владимир и Вера Набоковы, Лев Копелев и Раиса Орлова, Сергей и Елена Довлатовы, а также Василий Аксёнов, Андрей Битов, Фазиль Искандер, Владимир Марамзин, Роберт Кайзер и многие-многие другие российские и не-российские литераторы, проживавшие по обе стороны пресловутого «железного занавеса», чьи книги в 1970–1980-годы публиковало американское издательство «Ардис». Обширные цитаты из этой переписки, позволяющие читателю, слабо представляющему то, как был организован издательский механизм в профферовском семейном предприятии, оказаться внутри этой кухни и понять, как она работала, — это, пожалуй, наиболее ценное в книге Николая Ускова.

Помимо материалов из ардисовского архива Усков использовал тексты из ранее изданных книг и фрагменты из взятых им самим эксклюзивных интервью. В числе первых важнейшее место занимают книги супругов Проффер: Эллендеи — «Бродский среди нас» и Карла — «Без купюр». Среди вторых — то есть фрагментов интервью — объёмные цитаты из бесед Николая Ускова с Эллендеей Проффер и Татьяной Лоскутовой, бывшими сотрудниками «Ардиса» — Марией Слоним и Рональдом Майером, литераторами, чьи имена украшали ардисовский издательский каталог — Андреем Битовым, Владимиром Войновичем, Робертом Кайзером и другими важными источниками информации, включая знаменитого советско-американского филолога Вячеслава Иванова и американского артиста балета Михаила Барышникова, который, как всем хорошо известно, ни советским, ни неосоветским журналистам интервью принципиально не давал и не даёт.

Необходимо отметить также стиль повествования. Усков пишет довольно легко, иронично, местами с лёгким налётом сарказма — особенно когда повествование касается явно нелюбимой им «большой политики», непрезентабельных реалий «холодной войны» и прочих тому подобных вещей. Также он старательно избегает использования всевозможных историй из разряда «склоки и дрязги на коммунальной кухне» — то есть того, до чего во все времена были так охочи советские писатели, не исключая и диссидентов. Единственный им упоминаемый в однозначно отрицательном контексте литератор — ныне уже почти год как покойный эмигрантский писатель и издатель Игорь Ефимов — по всей видимости, такой оценки, данной ему Николаем Усковым, заслужил. Хотя не сомневаюсь в том, что если бы мистеру Ефимову привелось дожить до выхода книги Ускова и он смог бы её прочитать, он вряд ли бы согласился с тем своим портретом, который тот в ней нарисовал. Впрочем, это не более чем предположение, которое невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Многие же прочие словесные портреты «ардисовцев», составленные Николаем Усковым из фрагментов писем, цитат из книг и взятых им интервью, достойны самой высокой оценки — настолько живо и убедительно они выглядят.

Но почти ни одна книга не бывает свободна от того, что на профессиональном редакторско-корректорском слэнге именуется терминами «тараканы» и «дерибасы». То есть от наличия в тексте ошибок и неточностей — от самых банальных опечаток до серьёзных ошибок, связанных с искажением исторических реалий — дат тех или иных событий, имён творивших историю людей, их должностей, чинов и званий и прочего в том же роде. В книге Николая Ускова «Ardis: Американская мечта о русской литературе» также имеется изрядное количество ошибок и неточностей. Причём все они, что характерно, не имеют отношения к предмету, исследуемому автором, а принадлежат к разряду сопутствующих обстоятельств — то есть к тому, что называется контекстом исторических реалий, на фоне которых происходит то, что он описывает[51].

Также в книге содержится несколько сильнодействующих высказываний, которые автор подаёт как прописные истины наподобие общеизвестных трюизмов. Например, Николай Усков утверждает: «“Лолиту” теперь считают главным романом XX века» (с. 40). Звучит сильно. Но аргументация, подкрепляющая данное утверждение, отсутствует. Поневоле возникает уточняющий вопрос: кто считает? Я, например, никогда так не считал и не считаю. И знаю ещё с полдюжины людей, к чьим мнениям относительно истории всемирной литературы имеет смысл прислушиваться, которые тоже так не считают.

Или вот ещё такое утверждение Николая Ускова — что после того как Соединённые Штаты Америки начали в 1964 году Вьетнамскую войну, это-де «надолго поссорило практически всех думающих людей США с правительством» (с. 42). Это по меньшей мере — явное преувеличение, а по мере большей — стремление выдавать желаемое за действительное. Поскольку количество «думающих людей» в любом сколько-нибудь цивилизованном обществе имеет тенденцию равномерно распределяться по всем его слоям, вне зависимости от политических взглядов и убеждений. Не исключая и Соединённые Штаты Америки, где число «думающих» примерно одинаково как среди всевозможных леваков, оккупировавших со времён «хипповой революции» конца 1960-х гуманитарные кафедры во всех основных университетах, так и среди консерваторов и националистов, группирующихся в интеллектуальных «мозговых центрах», близких к Министерству обороны и штаб-квартире Центрального разведывательного управления. И мыслительные способности этих «думающих» — которые сидят в Пентагоне и в Лэнгли — ни в коей мере не уступают способностям тех, среди которых пребывали во времена Вьетнамской войны молодые слависты Профферы. Просто эти люди не так заметны.

Также не выдерживает критики утверждение Николая Ускова, что судебный процесс над писателями Синявским и Даниэлем, завершившийся в феврале 1966 года осуждением первого на семь, а второго на пять лет политлагерей строгого режима, выглядел «скорее как инерционный приговор» (с. 82). Приговор этот был ни в коем разе не «инерционным» — он стал стартовым, открывшим собой длительную, продолжавшуюся в течение двух последующих десятилетий (1966–1987) репрессивную кампанию, осуществлявшуюся руководителями советского тоталитарного режима в отношении так называемых «инакомыслящих», то бишь диссидентов. И если я начну сейчас перечислять имена и фамилии, даты и цифры — арестованных и посаженных, судов и приговоров, погибших в психотюрьмах и концлагерях, доведённых до самоубийства и выкинутых из страны с лишением гражданства или без оного — на это потребуется ещё несколько страниц, которые превратят эссе в мартиролог.

 

* * *

 

Когда-нибудь об истории американского издательства «Ардис» будет написано полноценное исследование, опирающееся на все возможные источники: архивные документы, официальную и приватную переписку, гэбистские и цэрэушные рапорты, меморандумы и финансовые отчёты, писательские и читательские мемуары — словом, на всё, на что только можно будет при написании такого капитального труда опереться, что можно будет процитировать и подтвердить ссылкой на источник. Не знаю, чьему перу будет принадлежать эта книга, чьё имя будет значиться на лицевой стороне её обложки, а физиономия — красоваться на задней. Но абсолютно уверен в том, что или в предисловии от автора, или в библиографическом разделе этого капитального труда непременно будет указано, что эта книга не является первой, в которой рассказывается данная история. И что первой, в которой данная история была рассказана, была изданная в 2021 году книга Николая Ускова «Ardis: Американская мечта о русской литературе». И что именно этой книге принадлежит та самая пальма первенства, которая делает её одним из положенных в основание фундамента краеугольных камней, на которых затем было возведено здание — того самого литературного поместья под названием Ardis Hill, к которому наконец сможет приблизиться не только Ван Вин[52], но и каждый, кому захочется это сделать.

 

[1] Далее — для удобства чтения — название издательства и производные от него пишутся по-русски.

[2] Вероятнее всего, это был Андрей Сергеев (1933–1998) — советский, затем российский литератор, лауреат премии «Русский Букер» (1996).

[3] Проффер К. Без купюр / Пер. с англ. В. Голышева и В. Бабкова. М.: АСТ; Corpvs, 2017. С. 114–115.

[4] Лоскутова Т. «Я вышла в тамбур, чтобы выйти замуж» // Этажи (Москва). 2021. № 2 (22). С. 67.

[5] Всем, кому это может быть интересно (англ.).

[6] См.: Письмо В. Набокова — К. Профферу от 26 сентября 1966 г. Опубликовано: Переписка Набоковых с Профферами / Пер. с англ. Н. Жутовской; публикация Г. Глушанок и С. Швабрина // Звезда (С.-Петербург). 2005. № 7. С. 126–127.

[7] Proffer Carl R. Keys to “Lolita”. Bloomington: Indiana University Press, 1968.

[8] См.: Письмо В. Набокова — К. Профферу от 1 мая 1968 г. Цит. по: Переписка Набоковых с Профферами // Звезда. 2005. № 7. С. 133.

[9] См. об этом: Там же. С. 149–153.

[10] Письмо В. Набоковой — К. и Э. Профферам от 11 ноября 1974 г. // Там же. С. 153–154.

[11] См.: Там же. С. 153.

[12] Издание первое было выпущено в 1967 г. в Нью-Йорке издательством «Phaedra».

[13] Цит. по: Усков Н. Ardis: Американская мечта о русской литературе. М.: НЛО, 2021. С. 144–145.

[14] См.: Марамзин В. Тут мы работаем. Л.: Детлит, 1966 (2-е изд. — 1973); Он же. Кто развозит горожан. Л.: Детлит, 1969.

[15] В. Марамзин (1934–2021) был арестован в июле 1974 г., обвинён в проведении «антисоветской агитации и пропаганды» (заключавшейся в участии в составлении самиздатского собрания сочинений эмигрировавшего из СССР поэта И. Бродского и хранении «антисоветской» литературы) и в феврале 1975 г. осуждён на 5 лет политлагерей строгого режима условно. В июле 1975 г. эмигрировал из СССР.

[16] См. об этом: Матич О. Три поразительных и очень разных романа: К 45-летию литературной деятельности Саши Соколова // Новый журнал (Нью-Йорк). 2020. № 300. С. 401, примеч. 11.

[17] Письмо К. Проффера — С. Соколову от 22 апреля 1975 г. Цит. по: Джонсон Д. Б. Саша Соколов: Литературная биография / Авториз. пер. с англ. Виктории Полищук // Соколов С. Палисандрия. М.: Глагол, 1992. С. 277.

[18] Письмо К. Проффера — В. и В. Набоковым от 8 мая 1975 г. Цит. по: Переписка Набоковых с Профферами // Звезда. 2005. № 7. С. 157.

[19] Письмо В. Набоковой — К. и Э. Профферам от 14 мая 1975 г. // Там же.

[20] Письмо В. Набокова — К. Профферу от 17 мая 1976 г. // Там же. С. 163.

[21] Письмо К. Проффера — В. Набокову от 25 мая 1976 г. // Там же.

[22] Там же. Этого К. Проффер мог бы и не писать. Поскольку у него, в отличие от «неотёсаного и необразованного» С. Соколова, не было опыта ни работы санитаром в московском морге, ни егерем в Заволжье, его не арестовывали за попытку нелегального перехода советско-иранской границы и ему не приходилось симулировать психическую невменяемость для того, чтобы избежать осуждения по обвинению в «измене родине». И от него, в отличие от того же С. Соколова, не отказывались, как от «врага народа», собственные родители, являвшиеся при Сталине кадровыми сотрудниками НКВД.

[23] Там же.

[24] Там же.

[25] Письмо В. Набоковой — К. Профферу от 27 августа 1976 г. // Там же. С. 165.

[26] См.: Sokolov Sasha. A School for Fools. Ann Arbor: Ardis, 1977. Transl. from Russian by Carl Proffer.

[27] Сокращённое наименование Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС. Диссидентами употреблялось в основном в саркастическом значении — как эвфемизм для обозначения государственной машины лживой и бездарной пропаганды.

[28] См.: Bochkaryov Y. On Whose Side is Carl Proffer? // Soviet Literature (Moscow). 1976. № 12.

[29] Имеется в виду резкое обострение конфронтации между СССР и США, начавшееся после того как вступивший в январе 1977 г. в должность избранный президент Джимми Картер провозгласил борьбу за соблюдение прав человека в странах, не являющихся демократическими, приоритетным направлением внешней политики возглавляемой им администрации.

[30] Письмо К. и Э. Профферов — В. и В. Набоковым от 13 марта 1977 г. Цит. по: Переписка Набоковых с Профферами // Звезда. 2005. № 7. С. 167.

[31] Аксёнов В. В поисках Грустного Бэби. М.: МАИ, 1991. С. 191–192 (с исправлением неверной транскрипции топонима).

[32] Аксёнов В. В поисках Грустного Бэби. М.: МАИ, 1991. С. 193.

[33] Там же.

[34] Письмо К. Проффера — В. Набоковой от 22 сентября 1977 г. Цит. по: Переписка Набоковых с Профферами // Звезда. 2005. № 7. С. 170.

[35] См.: Там же.

[36] Там же. С. 170–171.

[37] Там же. С. 171.

[38] См.: Аксёнов В. В поисках Грустного Бэби. М.: МАИ, 1991. С. 190.

[39] См.: Там же. С. 192.

[40] Личного друга (англ.).

[41] См.: Аксёнов В. Стальная Птица // Глагол (Анн-Арбор). Вып. 1. 1977. С. 25–95.

[42] Aksyonov V. The Steel Bird & Other Stories (1979); Aksyonov V. Surplussed Barrelware (1985); Aksyonov V. Our Golden Ironburg: A Novel with Formulas (1989); Aksyonov V. The Destruction of Pompeii & Other Stories (1991).

[43] «Смена столиц» (англ.). Под таким названием в 1980-е гг. транслировались еженедельные выступления В. Аксёнова в эфире Русской службы радиостанции «Голос Америки», в которых он рассказывал о своей жизни в США.

[44] Название реки в Анн-Арборе.

[45] Везунчика (англ.).

[46] Беляев Альберт (р. 1928) — советский писатель-графоман, коммунистический функционер. В 1970-е гг., являясь заместителем заведующего Отделом культуры ЦК КПСС, целенаправленно дискредитировал В. Аксёнова, распространяя о нём порочащие слухи и сплетни, пытался добиться полного запрета на публикации его сочинений в СССР. Выведен в образе Альфреда Феляева по кличке Булыжник Пролетариата в сатирическом романе В. Аксёнова «Бумажный пейзаж» (1983).

[47] Кузнецов Феликс (1931–2016) — советский окололитературный функционер. В 1979 г. стал главным инициатором и проводником погромной кампании в Союзе писателей СССР, получившей известность под названием «Дело “МетрОполя”». Выведен в образе Фотия Клезмецова в сатирическом романе В. Аксёнова «Скажи изюм» (1985).

[48] Ginger Joe — Рыжий Иосиф (англ.). Кличка И. Бродского, использовавшаяся В. Аксёновым после разрыва дружеских отношений между ними.

[49] Письмо С. Соколова — П. Матвееву от 4 июня 2021 г.

[50] См.: Усков Н. Ardis: Американская мечта о русской литературе. С. 12. Далее все отсылки к рецензируемой книге будут приводиться в виде номеров страниц в скобках внутри основного текста.

[51] При наличии у Н. Ускова желания — полный список выявленных в его книге ошибок может быть предоставлен ему в письменном виде.

[52] Персонаж из романа В. Набокова «Ada, or Ardor» («Ада, или Вожделение»). Ardis Hill — топоним из этого же романа, от которого произошло название издательства Карла и Эллендеи Профферов.

Фотографии взяты из интернета

Павел Матвеев — редактор рубрики Exegi Monumentum в журнале «Этажи», литературовед, эссеист, публицист. Сферой его интересов является деятельность советской цензуры эпохи СССР, история преследования тайной политической полицией коммунистического режима советских писателей, литература Русского Зарубежья периода 1920–1980-х годов. Эссеистика и литературоведческие статьи публиковались в журналах «Время и место» (Нью-Йорк), «Новая Польша» (Варшава), «Русское слово» (Прага), «Знамя» (Москва), а также в интернет-изданиях. Как редактор сотрудничает со многими литераторами, проживающими как в России, так и за её пределами — в странах Западной Европы, Соединённых Штатах Америки и в Израиле. Лауреат премии журнала «Этажи» 2020 года за лучшее эссе.

30.06.202113 067
  • 30
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться