«Катя, с удовольствием дам вам интервью для журнала», — ответное письмо пришло вслед за новостью о том, что Павел Басинский выбран автором «Тотального диктанта». Моя попытка написать рецензию на книгу «Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой» потерпела фиаско, и пора было срочно реабилитироваться. Что же такого в этой книге, как будто окутанной мистикой, почему она не оправдала авторских надежд и так умело провела меня саму? Мне не терпелось разобраться в этом, поговорить с Павлом Валерьевичем о его работе над «Тайной историей», о дневниках Елизаветы Дьяконовой, о Париже и Тироле… Но Павлу Басинскому, создателю трилогии о Льве Толстом, книг о Максиме Горьком, критику и журналисту, обладателю премии «Большая книга» было бы невероятно тесно в таком интервью. И мы поговорили о другом герое… о нем самом.

Павел Валерьевич, вы написали несколько книг о Льве Толстом, две книги о Максиме Горьком, свой собственный роман… Какая из ваших работ недостаточно оценена читателем?

Для любого писателя любимая работа — последняя. Поэтому для меня, безусловно, это «Тайная история Лизы Дьяконовой». Она абсолютно «не пошла». Я это объясняю тем, что в России нет такого интереса к феминизму, как в Европе, в Америке, там сейчас знамя феминизма гордо реет над всем. С другой стороны, может быть не очень интересно, когда о феминистских проблемах пишет мужчина. Мне так кажется.

Современные феминистки не всегда готовы углубляться в историю, может, поэтому и книга о Лизе их не заинтересовала?

Может быть. Тем более, что Лиза Дьяконова не феминистка, строго говоря. Она вообще не знала слово «феминизм», его тогда не было. Она не вписалась в движение за права женщин и на Бестужевских курсах была белой вороной. Лиза хотела стать второй Жанной Шовен (Jeanne Chauvin — первая женщина-адвокат в Европе, ред). Когда она поступала в Сорбонну, Жанна как раз получала диплом практикующего юриста. Сорбонну женщине можно было закончить, а вот практикующим юристом стать было почти невозможно, и у нее не получилось. Вообще Лиза странный человек, она меня как личность заинтересовала. Основная ее трагедия была в том, что она хотела добиться женского самостояния, но довольно странными путями. Я много времени потратил на эту книгу, в архиве сидел. Так что мне, конечно, жаль, что она не вызвала большого интереса у читателя. Я даже летом прошлого года, когда вышла книга, съездил на место гибели Елизаветы Дьяконовой в Тироль. Там несколько таких городков, курортных точек на озере Ахензее, в 150-ти километрах от Мюнхена, 80-ти от Инсбрука. Я там жил неделю, облазил все эти горы вокруг, и нашел конкретное место ее гибели. Это было несложно. В архиве до этого я видел письмо Юргиса Балтрушайтиса, поэта, мужа Лизиной кузины Маши, который ее разыскивал в день гибели, к ее брату Александру Дьяконову. Он написал, как найти место, где она погибла и нарисовал схему. Я эту схему в архиве перерисовал, и шел по ней. Он там пишет: «…ты вот выйдешь, пойдешь вперед, там будут такие импровизированные ворота, в никуда…» Они там так и стоят, эти ворота, их только подновляют иногда. Я абсолютно точно могу сказать, что она не покончила с собой, это был несчастный случай. В этом месте покончить с собой невозможно! Там нет никакого водопада. Юргис в письме упоминает «водопадики», я еще очень удивился этому, что такое «водопадики»? Водопад — это водопад, и он там, кстати, есть, только в другом месте. А это просто пороги, очень невысокие. Я могу рассказать, что с ней произошло, потому что я своими ногами там прошел, сам чуть не навернулся…

То есть вы разгадали, что случилось?

Да. Об этом еще ее брат написал в статье «Обстоятельства смерти Елизаветы Дьяконовой» в одном из изданий «Дневника», ему просто не хватило внятности, чтобы убедить остальных. А было так. Когда Лиза Дьяконова уходила гулять в горы, ее все уговаривали остаться, потому что портилась погода. Ей говорили, мол, заблудишься. В ответ она сказала следующую вещь, очень важную: «Вот еще! В Лондоне не заблудилась, а тут заблужусь!» Она же гордая была… Но она заблудилась на обратном пути, там очень легко заблудиться. Возвращалась, видимо, в сумерки, шел дождь, было пасмурно. Я шел в солнечный день, и то легко мог бы сбиться с тропинки, там она одна. Я с нее сбился специально, и тогда понял, в чем дело: ты попадаешь на край так называемого ручья. На самом деле, это котлован с отвесными стенками, дальше идет лес и тоже очень крутой склон. Сбившись с дороги, она пошла по ручью, понимая, что ручей, безусловно, выведет к дороге, с которой она начинала, а от дороги 100 метров до гостиницы. Она не дошла до дороги буквально 150 метров. По краю идти было нельзя, поэтому она спустилась вниз и пошла по самому ручью, что тоже в принципе правильно, только этот ручей состоит из огромных валунов. Он летом пересыхает, а весной наполняется: стекает талая вода, снег тает и с гор стекает туда. Когда она спускалась, уже прошли дожди, было немного воды, а главное, камни были мокрые. Почему она разделась? Потому что в платье идти по этим камням невозможно, сразу упадешь. Ей надо было просто сесть и орать, ее бы услышали, в горах очень хорошая акустика…

Но гордость не позволила.

Да, ее заела гордость, мне это очень даже понятно. Ей говорили, чтобы она не уходила, а она пошла. Почему у нее были сломаны только голеностопы? Она упала с большого камня, а дальше был либо шок, либо она захлебнулась в этой небольшой воде, вот и всё. Такая несчастная смерть. Я не жалею, что не поехал туда, пока писал книгу, тогда у меня не было такого интереса именно к обстоятельствам ее смерти. У меня были сомнения, может, это несчастный случай, а может, такое экзотическое самоубийство, я ни на чем не настаивал, я держал в голове несколько версий. Сейчас осталась одна только, и это было бы не так «романно». Ее погубила глупость, вот эта самонадеянность и гордость, которая губила всю жизнь. Которая создала ее как интересную личность, но и доставила ей массу несчастий.

А откуда появился интерес к Толстому?

Я просто всегда любил Толстого. Это не только мой писатель, это мой… Нагло так, конечно, говорить... Это мой тип личности. Человек, который смотрит на вещи принципиально по-другому. Поэтому меня интересовала его личность, его фигура. Я понимал, что он больше, чем писатель. Еще была Ясная Поляна, в которую я влюбился. И, потом, тема ухода казалась мне невероятно щемящей. Старик уходит в 82 года, что-то в этом есть… Раньше, действительно, не было такого всеобщего интереса к Толстому. Когда я писал эту книгу, проходило голосование в интернете «Имя Россия». Я точно знаю, что там на первом месте был Сталин, просто организаторам было неудобно, и его поставили на второе место, а на первое — Александра Невского. Пушкин занял четвертое, Достоевский пониже, Толстой был на сороковом месте. Казалось, что он никому не нужен. И вдруг то, что я написал, попадает. Да, это такое попадание. С 2010 года, когда было 100-летие ухода, начался этот безумный интерес к Толстому. Наверное, моя книга в какой-то степени тоже подстегнула его.

Когда я читала книгу «Бегство из Рая», меня преследовало некоторое ощущение тяжести. Потому что вы входите довольно глубоко в семейную трагедию Толстого и Софьи Андреевны. Когда вы писали эту книгу, у вас было какое-то эмоциональное переживание за них или вы смогли отстраниться?

Я переживал, конечно. Я смотрел на эту историю довольно наивно, сейчас я ее во многом по-другому понимаю. Более трезво, рассудочно, более правильно, на самом деле. Тогда меня захватывали дневники Софьи Андреевны, невероятно страстно и очень умно написанные. Но когда я их читал, я еще не знал, что она их писала специально, чтобы приподнять себя и опустить мужа. Мне ее было жалко.

Она их писала, чтобы создавать миф вокруг себя?

Да-да. А я читал их как некий крик женщины. Это, действительно, крик женщины, но нужно понимать, что там истина, а что нет. Она не врет, просто у нее своя оценка. С другой стороны, мне и Толстого было невероятно жалко. Когда человек поднимается до таких высот мысли, он становится фигурой мирового масштаба, на него смотрит весь мир. А при этом у него семья, дети, и он должен о них заботиться, он не может просто уйти в этот космос. Ему непросто приходилось. Он же искренне хотел отказаться от денег, считал, что это зло. И прав был, на самом деле. Просто Толстой был прав на другом уровне. Критик Георгий Адамович писал, что, читая Толстого, часто восклицаешь: «Как же ты не прав! Но ты прав!» Вот Толстой прав и не прав. Не прав, но прав. Я сам для себя многое открывал в процессе написания.

Книга стала вашим личным открытием?

Да, конечно. В этой книге очень много наивного. Я бы сейчас так не написал. Что-то из книги можно было объяснить совершенно по-другому…

Павел Валерьевич, вы не только критикой занимались, не только писали прозу, вы и сценарии пишете. Есть такой момент, что вам интересен какой-то проект, какая-то задача и вы за нее беретесь? Вы проектный человек?

Если я берусь за что-то, то всегда довожу до конца, иначе жаль потраченного времени и сил. А любую свою книгу я рассматриваю как некий проект, да. У меня есть принцип: я не хочу ни с кем конкурировать. Вот я поставил себе такое условие, что никогда ни с кем не буду конкурировать. Я буду писать книгу, которую не только не напишет никто другой, но даже идея написать такую книгу никому в голову не придет. Я точно знал, что идея написать про Дьяконову никому не придет в голову, потому что она никому не нужна. Про уход Толстого, как ни странно, тоже никто не писал.

Хотя этот вопрос явно витал в воздухе.

Есть книга Бориса Мейлаха «Уход и смерть Толстого», но она советская. Он, на самом деле, все знал, но ему нужно было это как-то в советском духе изложить. Поэтому он пишет про проблему завещания, но не делает ее главной, а она была главной, я об этом прямо говорю в своей книге. Когда я писал «Толстой и Иоанн Кронштадтский», тоже понимал, что никто не станет так сопоставлять. Сама тема еще в начале века обсуждалась, даже церковные брошюры были «Толстой и Иоанн Кронштадтский», побивающие Толстого, но никто всерьез не размышлял об этих фигурах как о равных.

И про Льва Львовича…

Здесь немного иная история. Филолог Валерия Николаевна Абросимова занимается Львом Львовичем всю жизнь, я в своей книге ссылаюсь на ее работы. Но она именно как ученый, литературовед им занимается, и художественной книги о нем не написала. Кроме нее, я знал, что никто им не занимается. Никому не нужен этот странный сын Толстого, над которым в первой эмиграции просто смеялись, его никто не воспринимал всерьез. Несчастный игроман, который проигрывает все деньги и при этом поносит своего отца везде, где только можно. Его вот так воспринимали, а я увидел, что это, безусловно, драма. Трудно быть сыном Толстого, если ты хочешь как-то реализоваться.

Какое самое интересное предложение, которое к вам поступало?

За последнее время это, конечно, сценарий, который мы писали вместе с Анной Пармас для фильма «История одного назначения» Авдотьи Смирновой. Тут все просто идеально совпало: фрагмент из моей книги о Толстом, а Авдотья очень любит его, она сама много вокруг Толстого читала (дневники его, мемуары о нем и так далее), и Анна Пармас, которая замечательный человек сама по себе, настолько комфортно с ней работалось. Талантливый, настоящий профессионал и просто позитивный человек.

А «Тотальный диктант», это ведь тоже одно из последних предложений?

(Тотальный диктант — ежегодная образовательная акция в форме добровольного диктанта для всех желающих. Уникальный текст диктанта каждый год специально для акции создает известный писатель, ред.)

Я, если честно, немного со страхом жду этого «Тотального диктанта», который пройдет 13 апреля. Он ведь, правда, будет диктоваться более, чем в 70 странах. Страшно, что мои тексты кому-то покажутся странными, кто-то посмеется над ними. Но вообще это предложение было, конечно, очень приятное. Когда тебя приглашают писать текст для «Тотального диктанта», ты понимаешь, что вошел в «синклит» современных писателей. К тому же это просто интересно. Мне всегда интересны невыполнимые задачи. Там четыре диктанта, поскольку разные часовые пояса от Владивостока до Америки, около 270 слов в каждом. Мы с Олей Ребковец, которая возглавляет «Тотальный диктант», сразу договорились, что это будут связанные друг с другом тексты и с детективным сюжетом. Я взял четыре сюжета из русской литературы, там есть некий детективный элемент. При этом тексты должны были быть простыми, это же будут и школьники писать, и пенсионеры, и люди, может, совсем далекие от литературы.

Вам говорили, какие конкретно правила необходимо проверить текстами?

После написания тексты еще шлифовались специалистами из Новосибирского университета, из Института русского языка в Москве. Я примерно представлял себе, что это должно быть, я же читал другие диктанты, понимал, что должно быть какое-то равное количество сложных предложений, простых, деепричастных оборотов… Хотя мне сказали, чтобы я об этом не думал. Вообще это довольно сложные диктанты с точки зрения грамматики и пунктуации. Помимо основных четырех текстов, меня еще попросили написать пятый, такой демо-диктант. Я его написал и продиктовал в феврале на международной конференции языковедов и филологов. Так на «пятерку» написали 42%, меньше половины, но это очень много. В целом, когда все пишут диктант, «пятерки» получают 2%.

Расскажите о людях, которые сыграли важную роль в вашей жизни.

В школе это был учитель Борис Вениаминович Брикер, он же был директором школы. Это был очень властный и харизматичный человек. Достаточно жесткий, и мог за ошибку в слове «интеллигент» вызвать к доске и опозорить, это вбивало в наши головы, что так делать нельзя. Но он меня выделял. Потом — Аристарх Григорьевич Андрианов, друг моих родителей, который работал в «Литературной газете». Благодаря ему я стал вращаться в «Литературке». В то время напечататься там, да еще студенту-первокурснику, было просто невозможно, хоть ты семь пядей во лбу, очередь стояла из авторов. А он меня ввел в мир «Литературной газеты», познакомил с известными людьми. Понимаете, для меня тогда, для студента, который учится на отделении критики, видеть вместе Аннинского и Золотусского рядом было то же самое, что видеть вместе Белинского и Добролюбова, только живыми. Еще, не скрываю этого, я, возможно, не состоялся бы как писатель, если бы не Елена Шубина. Она мою книгу «Лев Толстой: Бегство из рая» еще на стадии написания оценила. Я вообще не знал, что я пишу, я думал, что это никому не нужно, то есть Толстой никому не нужен. Это сейчас кругом Толстой… Тогда так не было.

Вы были знакомы с Еленой Шубиной?

Я был с ней знаком как критик, она работала редактором в «Вагриусе», и я приходил к ней за новыми книгами. Потому что «Вагриус» было первым издательством, которое пробило окно серьезной современной прозе. В 90-е годы она загибалась, казалось, что серьезные писатели никому не нужны. И вот в «Вагриусе», в «Черной серии», где Пелевин, Улицкая и другие начали печататься, и эти книги становились популярными — вот там работала Шубина. Конечно, помогать друг другу нужно, без помощи ничего не бывает.

Вы довольно много работаете сейчас с молодежью, на «Тавриду» ездили, на слет «Зеленый листок» в Твери, преподаете в Литинституте. Удается ли передавать свое мастерство?

Я принимаю участие, но специально не выступаю перед молодежью. Хотя в прошлом году я выступал в Казанском университете, читал студентам лекции по Толстому. В Литературном институте я веду, как это модно сейчас говорить, мастер-классы. Раньше говорили просто «семинар по прозе». Если говорить про Литинститут, то есть два вида преподавателей на кафедре литературного мастерства: это диктаторы и либералы. Я либерал, но может быть, лучше быть диктатором. Диктаторы говорят: «Вот я вам говорю, так надо делать, не хотите — идите к другому мастеру, не учитесь в Литинституте, пишите как хотите». Он дает им конкретные задания, он говорит, вот это так, а это не так. Возможно, это правильно. Но я действительно считаю, что научить писать нельзя. Можно научить играть музыку, объяснить, какую струну дергать, чтобы получилась музыка. Даже если ты не будешь играть гениально, если долго будешь учиться, то научишься. В литературе так невозможно. Как «поставить ухо» на диалоги? В прозе интонация даже важнее, чем в поэзии, она решает всё. Как можно научить интонации? Либо ты слышишь, либо не слышишь ее. Можно посоветовать, например, что читать. На занятиях мы разбираем тексты, я пытаюсь вычленить какие-то законы, ведь все равно какие-то законы хорошего текста существуют. Например, я своим студентам говорю: «Прежде чем ты напишешь рассказ, задай себе три вопроса: что? о чем? и как? Причем «как?» — это последнее дело». Потому что понятно, что как-то вы это должны написать, и лучше, если вы напишете это хорошо, в изящном стиле, но вот что и о чем… Что вы хотите рассказать? Это история, расскажите ее, и второе, о чем она? О любви, о ревности, о зависти, о подлости? Ответьте на эти вопросы, и вам сразу очень многое станет понятно. Или вот диалоги. Вы просто встаньте перед зеркалом и произнесите вслух то, что вы написали. Получится у вас выговорить эту длинную фразу или не получится? Это то, что я уже открыл для себя. На мой взгляд, эти вещи человек должен открывать сам, но если можно помочь, то почему бы не сделать это.

Читайте:

Посмотрите на меня: Тайная история Лизы Дьяконовой

Беседовала Екатерина Барбаняга, специально для журнала «Этажи»

Москва, март 2019

Павел Валерьевич Басинский (род. 14 октября 1961, Фролово, Волгоградская область) — российский писатель, литературовед и литературный критик. Член Союза российских писателей (1993), академик Академии русской современной словесности (1997). Входит в постоянное жюри премии А. Солженицына (1997). Автор наиболее полной неподцензурной биографии Максима Горького, изданной в 2005 году. Учился на отделении иностранных языков Саратовского университета, окончил Литературный институт имени А. М. Горького и аспирантуру при нём, защитил кандидатскую диссертацию по теме «Горький и Ницше». Работает в Литинституте. Редактор отдела культуры «Российской газеты». Член жюри литературной премии «Ясная Поляна». Составил сборники произведений Максима Горького, Леонида Андреева, Осипа Мандельштама, Михаила Кузмина; антологии «Деревенская проза»: В 2 тт. (М.: Слово, 2000), «Русская проза 1950—1980 гг.»: В 3 тт. (М.: Слово, 2000), «Проза второй половины XX века»: В 3 тт. (М.: Слово, 2001), «Русская лирика XIX века» (М.: Эксмо-Пресс, 2009). В 1993 году вышла первая книга П. Басинского: сборник статей и рецензий «Сюжеты и лица» (М., 1993). В соавторстве с Сергеем Федякиным написал книгу: «Русская литература конца XIX — начала XX века и первой эмиграции» (М., 1998). Лауреат премии «Антибукер» в номинации «Луч света». В настоящее время работает литературным обозревателем «Российской газеты». Книга «Лев Толстой: бегство из рая» была отмечена первым местом в Национальной литературной премии «Большая книга». В 2014 году П. В. Басинский был удостоен премии Правительства Российской Федерации в области культуры за книгу «Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды».

Екатерина Барбаняга. Родилась в 1990г в Одессе, в возрасте 10 лет переехала с семьёй в Санкт-Петербург. С раннего возраста начала сочинять стихи и песни. В школе, уже в Петербурге, помимо стихов начала писать небольшие рассказы, философские этюды. До настоящего времени выступала в печати только с поэтическими публикациями (в журналах «Невский альманах», в сборниках по итогам конкурса «Новые писатели»: «Наваждение (2017), «Призрак» (2018)) В 2005, 2016, 2017 гг — призёр Всероссийских конкурсов (Андрея Первозванного, конкурс «Зелёный листок», «Новые писатели», «Петербургский ангел») в поэтических номинациях. В 2016 году выпустила первый сборник стихов «Нота МИ», в который вошли стихотворения, написанные с 2002 по 2015 год. Окончила факультет журналистики СПбГУ, с 18 лет работает журналистом.