***
Я с невысокого холма
Бегу, раскинув руки, к маме.
Потом — огромная зима
И тёмный свет между домами.
Я никогда не добегу.
Снег скрадывает свет и звуки.
И мама, стоя на снегу,
Всё ждёт меня, раскинув руки.
***
Ничего сегодня не случится,
Не придёт, не схватит за бочок.
В маленьком корытце для горчицы
Поселился серый паучок.
Он поставил стол, расставил книги —
От Плутарха до Дюма-отца,
Смотрит фильмы «Оскара» и «Ники»
Самообразовывается.
Кофе пьёт, над вымыслами плачет,
Надевает правильный пиджак.
Как я рад, что я живу иначе,
Как мне жаль, что я живу не так.
***
В ближайшей жизни я буду божьей коровкой,
При условии, что ты будешь божьей коровкой.
О семи чёрных пятнах, с чёрной головкой,
С виду — о, только с виду, неловкой.
На годичный твой юбилей
Я наловлю тебе безропотных тлей,
А ты, на лакомую не глядя тлю,
Промычишь застенчивое «люблю».
О, как сплетутся наши двенадцать ног,
Так в человечьей любви невозможно.
И как поглядит на нас ласковый бог,
Ведь мы же божьи, ты не забыла, божьи.
***
Город любой и случайный,
Зимние шины шуршат.
Всё здесь сделано в сhina,
В прачешной Шоушан.
Всё здесь недолговечно,
Сыпется прямо в руках,
Время резинкой аптечной
Схвачено кое-как.
Всё здесь ломается — рамки,
Мачты, будильники, стих.
Прячут безумные мамки
Деток в местах потайных:
«Я утаю, заховаю,
Я заверну во тьму,
Не заметут мамаи,
Не запекут в тюрьму.
Вот тебе сладкая репка,
Вот тебе Майн и Рид.
Спи, моя радость, крепко,
Мама рядком посидит».
Время голодных чаек,
Время глухих новостей,
Время пустых причалов,
Время больших смертей.
Давид
— А где он брал и камни, и верёвки?
— Не знаю, внучек.
— А где у него были тренировки?
— Не помню, внучек.
— А Голиаф сильнее был по силе?
— Намного, внучек.
— А что они вообще не поделили?
— Свободу, внучек.
— А есть сейчас такие великаны?
— До чёрта, внучек.
— Ты купишь мне потом такой же камень?
— Конечно, внучек.
***
Как пригласили Россию на вальс Грибоедова,
Артиллерийский полковник с пустым рукавом.
Маменька, маменька робко мне, страшно, неведомо,
Горько мне — что я, куда я с таким женихом?
Белые бальные туфельки, мокрые ботики,
Это зима, и Тебриз, и Тифлис, и зима.
Вы не записаны, сударь мой, в бальном блокнотике,
Горе мне, горе! Да он от меня без ума…
Как пригласили Россию на вальс Шостаковича,
Белые ноты, в оркестре пустые места.
Льдом непробойным невеста Фонтанка окована,
Чёрная точка под чёрной опорой моста.
Будто на принтере жизнь и любовь распечатаны,
Сколько нас кружится на бесконечном балу,
С бархатным нежным тромбоном, с кларнетом отчаянным,
Стынет перчатка на жёлтом вощёном полу.
Как пригласили… А стёкла повыбиты, холодно.
Военкомат, медсанбат или школьный покинутый класс?
Плечи её не целованы, пальцы исколоты,
Что эта музыка, музыка, хочет от нас?
***
Совсем вчера вокруг цвелым-цвело,
Бодались головами одуванчики.
А нынче утро по двору прошло
В бокастых улыбающихся валеночках.
По снегу-то по белому — шу-шу,
И на душе горячие отметины.
Давай и я стишками продышу
Кругляшку в ледяном окне столетия.
Вадим Жук. Родился в 1947 году в Ленинграде и с тех пор живёт и пишет. Нынче в Москве. Написанное им для театра играли в полутора десятках городов. Сам создал Театр-студию «Четвёртая стена». Работает для анимации. Иногда играет в кино. Публиковался в «Октябре», «Знамени» «Арионе», «Звезде» и т. д. Выпустил пять книг. Последняя книга лирики «Ты». Всё время женат.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи