МОСКОВСКОЕ ПРОСТРАНСТВО
Куда я забрёл, Боже мой?
Попроще хотел, покороче,
а к площади выбрался к ночи.
Москву не пройти по прямой.
Москва — как сугробы зимой,
в ней белые пятна, подвохи,
все хитросплетенья эпохи
и зодчего почерк хмельной.
Корить ли старушку Москву
за кольца, узлы и развязки?
В ней нет прямизны по указке,
как нет у извилин в мозгу.
Вдруг вытащит из-под полы
то церковь, то дом современный.
Не выпрямить Кривоколенный,
не переупрямить валы.
Москва, как улитка, кругла, —
кривого пространства лекало
недаром на свет извлекало
излучины и купола.
Петра от себя прогнала —
пускай себе самодовольно,
расчерченный прямоугольно,
летит Петербург, как стрела!
С Москвою нельзя напрямик:
согнула она ненароком
подковою Запад с Востоком
в непознанный свой материк.
В её зеркалах двойники,
двуглавый двоится, как Янус,
и водит проспектами за нос,
скрывая хитро тупики.
Ныряй торопливо в метро,
пари в облаках самолетом,
но знай: у Садовых -- нутро,
известное лишь пешеходам.
Пускай городской нелюдим
Москву замечает всё реже,
зато открывает приезжий
её как предсказанный Рим.
Подумай про участь умов
в изгибах московских историй,
смотри, как дымит крематорий,
постой у родильных домов,
где звонкий младенческий крик
вещает на зависть пророкам,
что втянутся Запад с Востоком
в московский кривой материк.
ПЕРЕДЕЛКИНСКОЕ
Сюда от станции недолго —
вдоль кладбища через мосток
тропой до дачного посёлка...
Не виноват я, видит Бог!
Усталым стал и невесёлым,
и рассказать хотел сосне,
что начал к будущим глаголам
примеривать частицу «не».
Полвека ждали эти сосны,
пока по свету я кружил
и сыпал пепел папиросный
(я «Беломор» тогда курил).
Теперь и сам сосной под солнцем
я среди сосенок стою,
и сколько жизней, словно кольца,
я уместил в одну свою!
Немало прожил и неплохо,
вот книги, дом, друзья, родня...
Но как поймёт душа-дурёха,
что лес — он лес и без меня?
Не обещайте мне как другу,
что есть надличная спираль,
да, есть, но я очерчен кругом,
за ним — не я, иная даль...
Я подхожу к черте последней, —
а вдруг, травинку теребя,
я встречу на тропинке летней
двадцатилетнего себя!
— Привет!
— Откуда ты?
— Отсюда...
Садится солнце. Скоро тьма...
Не отнимайте веру в чудо,
Не прибавляйте мне ума!
Кирилл Ковальджи - поэт, прозаик, критик, переводчик. Родился 14 марта 1930 года в бессарабском селе Ташлык (теперь Одесская область, Украина). В 1940 году в Белгороде-Днестровском окончил среднюю школу и Учительский институт. Печатается с 1947 года. В 1949 году поступил в Литературный институт им. А. М. Горького, (окончил в 1954 году), работал журналистом в Кишиневе. Там же выпустил первый сборник стихотворений "Испытание" (1955 г.), был принят в члены Союза писателей (1956 г).
С 1959 года в Москве. Работник аппарата Правления СП ССР, ответственный редактор журнала "Произведения и мнения", зав.отделом в журналах «Литературное обозрение", "Юность", главный редактор издательства "Московский рабочий". Член комиссии по вопросам помилования при Президенте РФ (1995-2001). Гл. редактор журнала Союза писателей Москвы «Кольцо А».
Автор 20-ти поэтических сборников, ряда рассказов, повести "Пять точек на карте" (1965), романа "Лиманские истории" (1970) - его дополненное издание "Свеча на сквозняке" (1996) выдвигалось на соискание Государственной премии России. Лауреат литературной премии Союза писателей Москвы «Венец» (2000). Награжден медалями СССР, Румынии и Молдавии. Заслуженный работник культуры РФ.
Стихи и проза переводились на ряд языков, отдельные издания - в Молдавии, Болгарии, Румынии, Польше..
Около двух десятилетий руководил поэтической студией, вел творческие семинары в Литературном институте.
Секретарь Союза писателей Москвы, член русского Пен-центра.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи