***
Дитя, сидящее взаперти,
доверчивое, как бог,
открыло дверцу в своей груди,
спичечный коробок.
А там внутри оказался жук,
рогат и бронзовокрыл,
и он по комнате сделал круг
и прямо в окно уплыл.
И с той поры мальчик смотрит ввысь,
туда, где кружат жуки,
и вместе с ними – смешная жизнь,
отпущенная с руки.
утро
Вдоль залива – заросшая пустошь,
резеда, а вдали – поезда.
Ты отпустишь меня, ты отпустишь,
как обычно, не спросишь, куда.
Просто утро сегодня такое:
в ветках ветер, как птица, снуёт,
и тропинка, где мак и левкои,
я, пожалуй, запомню её,
возле лестницы брошенный веник,
охраняющий дачный уют,
я запомню блестящий кофейник,
пару чашек, мою и твою,
и невольно почувствую, чем я
скоро стану, в тени, в тишине,
где стрекозки оскаленный череп,
как своей, улыбается мне.
кузнечик
В миг, когда уходит самолёт в пике,
и когда летит болид по трассе,
прыгает кузнечик по шахматной доске,
бойкая молекула в пространстве.
Где бы ни присел он, будет статус кво.
Прыгнет, остановится, подышит,
сядет, застрекочет, словно у него
чешутся зеленые подмышки.
И пока толпой подходят к королю
офицеры поступью слоновьей,
маленький кузнечик, я тебя люблю
иррациональною любовью.
Мы с тобой бы жили много долгих лет
в глубине кузнечичьего рая…
Жаль, что я большая. Жаль, что интеллект.
Да ещё и в шахматы играю.
Галки
Гуляют больничные галки
У въезда в приёмный покой.
Лежит человек на каталке
И машет кому-то рукой.
Он ждёт, ему вовсе не к спеху,
Но, сонно всплывая в дыму,
Он видит, как медленно, сверху
В ответ кто-то машет ему.
Он машет, пока не вкатили,
Пока есть живая рука.
И галочьи чёрные крылья
Слетают к нему с козырька.
Лодка
Друг твой купит однажды лодку, пойдёт к реке,
по тропе мимо черных ив и кривых осин.
Много места в лодке, но плыть ему налегке.
Много места, но друг твой тронется в путь один.
Ты обнимешь его, пожелаешь ему добра,
позабудешь слова, что отложены на потом.
Человек, от тебя оттолкнувшись концом багра,
уплывёт и исчезнет, как будто в пару густом.
Ты уже не догонишь ту лодку среди реки.
Будет память в ночи чертить ледяную вязь.
У причала наутро найдут тебя рыбаки,
ты не скажешь им ничего, и уйдёшь, смеясь
Проспект Науки.
А я иду, а буковки горят:
Носки. Колготки. Кожгалантерея.
На вынос суши. Вок. Спагеттерия.
Великолукский мясокомбинат.
Планета Фитнес. Туры в Сингапур.
Аптека. Секонд хенд. Живое пиво.
Купальники. Салон "Альтернатива"
Кебаб. Хот-дог. Купите Наших Кур.
Я вывесок читатель и витрин.
Я не куплю, мне никуда не надо,
ни в бар, ни в банк, ни в красную бригаду,
я просто «Мене, текел, упарсин».
Плывёт проспект, зачитанный до дыр,
И голова плывёт, качаясь, к дому.
Вечерний гул, и толчея, и гомон.
Сбербанк. Шаверма. Цветопторг. Тандыр
Коктебель, 2014
тихая земля, говори со мной.
голосом своим кипарисовым,
шёпотом колючей травы.
сколько мне грехов ни приписывай –
я не подниму головы.
путь наверх – крутыми откосами.
мечутся внизу волны острые,
с побережья рокот и шум.
только говори со мной, господи,
я приюта не попрошу.
где дороги солнцем повыжжены,
шевелюрою, бородищею,
местный дух метет пустыри.
поднимаюсь выше и выше я,
господи, со мной говори.
кто-то рядом молится, плачет ли,
и летит к добыче удачливый
чёрный ворон крымских кровей,
и гора губами телячьими
воду пьёт с ладони твоей.
Ольга Аникина, поэт, прозаик. Родилась в Новосибирске, жила в Москве, Сергиевом Посаде, Санкт-Петербурге. Первая публикация – в 1990 году, в новосибирской газете «Гудок». Закончила новосибирский медицинский институт. Кандидат медицинских наук. Учится в литературном институте им. А.М. Горького, семинар поэзии Г.И. Седых. Лауреат литературных конкурсов «Заблудившийся трамвай», «Пушкин в Британии». Автор трёх поэтических сборников. Стихи и эссе опубликованы в газете «Вечерний Новосибирск», в «Литературной газете», в журналах «Сибирские огни», «Дружба Народов», «Волга», «Дети Ра», «Зинзивер», «Контрабанда», «Лампа и Дымоход», в детском журнале «Кукумбер». Проза входила в шорт-листы Волошинского конкурса. Дипломант Гоголевской премии за роман «Тело ниоткуда» в 2015 году. Работает врачом.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи