Белая гора

Немой вопрос, читай, движенье скул.

И всё. И всхлип полуночной метели.

А было всё так просто. Ветер дул —

И все слова в безвременье летели.

Росла земля, как новый материк,

И свет играл кристаллами в экране.

И не казался детским первый крик

В переводном убийственном романе.

Кому теперь распутывать сюжет

В скупых чертах простецкого портрета?

Растёт зима! И равных больше нет.

И целый мир как первых эстафета.

И всё обыкновенно, как тогда,

В другой стране, в мифические годы,

Куда ушли слоны и поезда,

А вышли «ныне дикия» народы.

И двадцать первый век берёт своё.

И на снегу чернеют газырями

Охотники, и кружит вороньё,

Когда играют волки с егерями.

И ветер — в паутине мировой —

Во времени блокирует Ерёму.

Горит звезда над белою горой,

И ничего не светит астроному.

Парад планет

Ночь как ночь. Лирическая строка.

Да не в строчку срывается с языка

Всё, что другим не высказать в свете дня.

Так и хочется крикнуть во тьме: «Огня!»

Лёгкий ветер льётся волной в окно.

Рвётся строчка! Время на полотно

Ставит певчих, словно стихи в катрен, —

Прут войска двунадесяти племен!

Там и лихо с горем в одном ряду,

И слова со временем не в ладу.

И не к месту этот парад планет

Там, где ночь разрезал калёный свет,

И восходом травленая звезда

Гаснет так, что кажется — навсегда.

Бессонница                                        

Судьба-бессонница! И тихо, и темно.

И что ещё сказать? Стучит в моё окно

Терновой веточкой ночная пустота,

И ветра вольный стих прочитан, как с листа.

Январская метель укрыла Млечный Путь,

И мне теперь вовек до света не уснуть!

Бессонница... Судьба! Но с паркой не сравнить,

И ветру не порвать капроновую нить,

И целый мир в Сети — ни слова на листе!

И так темно кругом! И тихо в пустоте.

Снежный почерк

Почерк временных волокон,

Город, преданный молве, —

Тёплый свет вечерних окон

Льётся в снежной синеве.

Память ясными глазами

Смотрит в небо. Снег летит.

Непонятными словами

О возможном говорит.

Всё размыто. Всё случайно.

Всё согласно снежной мгле.

В постоянстве только тайна

Пребывает на земле.

Остальное — вне закона!

И, по-русски говоря,

Мир — как пятая колонна

За стеной монастыря.

Ни покоя, ни тревоги —

Только снег и тишина.

Строчек беглые дороги —

Словно нити полотна —

Кроют белой пеленою

Тёмный лес и дальний свет.

Это было не со мною!

И назад возврата нет.

Это было и пропало —

Растворилось вдалеке,

Словно снега было мало

На серебряной реке,

Там, где не было предела

Веку в пламени углей,

И горел белее мела

Мир невидимых полей.

Вот и мгла полна огнями

В небе каждого окна.

Новогодними снегами

Вечер сходит с полотна,

Сходит в ночь, переступая

Город, преданный молве.

Время, почерком играя,

Льётся в снежной синеве.

Размыкая время

Одним не хватит русского, другим —

Не языка, а ветерка в просторе,

Что рвётся в небо с посвистом лихим

И размыкает время в разговоре.

И записным словечком с языка

Слетает век, разобранный на строки.

И выше поднимают облака

Поэзии воздушные потоки.

Так с миром о природе говоря,

Аристофан оспаривал Шекспира,

Взирая на британские моря                              

С орлиных круч античного кумира.

Смеялись дети — пели в высоте

Сирены и гудели самолёты!

И ангелы в матёрой темноте

Сливали мёд во временные соты.

Перелети-печаль

На маленький островок в синей дали морской

Уехать, продолжить путь, словно к себе домой

Вернуться и созерцать — петь в унисон волнам,

Пророчествовать, гадать по четырём ветрам.

Перелети-печаль! В небе воздушный флот

Вневременных облаков, словом, круговорот

Событий, зеркальных рек, — звёзд переменный ток

И несказанный свет, прочитанный между строк.

Потерянное слово

Простой порядок слов — строительным лесам!

Ни сердцу, ни уму, но в них такая сила,

Что лучше, может быть, отправить к небесам —

Возвысить как пример грамматики распила

И вновь перевести с родного языка:

Подонкам темнота, а светочам пустоты.

Метафоры к ним нет, напишем — облака,

Чтоб нас могли понять пророки и пилоты.

И лестница горит! И снег летит с небес.

И легче завязать, чем повторить сначала:

Тропой бежит строка, и волком смотрит лес,

И веком правит мифология астрала.

Неправильный кристалл из квантовых часов!

Имеющему слух — потерянное слово.

И носит ветерок поэзию лесов —

И что ещё сказать, когда ничто не ново.

Три восьмёрки

Голая поэтесса выходит на сцену.

Ропот, аплодисменты, пауза… Поэтесса

Громко хохочет. Пауза. Плачет.

Всхлипывает. Улыбается. И начинает

Декламировать список прочитанных книг,

Из коих она выросла, как из одежды.

Когда поэтесса упала в обморок,

Объявили антракт. Свист и топот.

Голая поэтесса лежит на сцене.

После драки в театральном буфете

Почтенная публика толкается в партере.

Визг и крики. Бронза и канифоль.

Оркестр исполняет «Полёт шмеля».

Галёрка рвётся в первые ряды.

Поэтесса поднимает кудрявую голову

И просит не играть Римского-Корсакова.

В конце двадцать четвёртого акта,

Когда кареты скорой помощи

И полицейские фургоны

Развозили зрителей из театра,

На сцену вышел Гений Метаморфоз.

Голая поэтесса стояла у рампы

И отчитывала суфлёра за прямую речь

Во время натуральной сцены. Занавес.

Цыганков Александр Константинович. Поэт, художник. Родился 12 августа 1959 года в Комсомольске-на-Амуре. Живёт и работает в Томске. Автор книг «Лестница» (1991), «Тростниковая флейта» (1995, 2005), «Ветер над берегом» (2005), «Дословный мир» (2012). Публикации в периодических изданиях: «Сибирские огни», «День и ночь», «Юность», «Литературная газета», «Дети Ра», «Крещатик», «Урал», «Новая Юность», «Знамя», «Новый Журнал» и др. Стихи вошли в региональные, российские и зарубежные антологии.