***
Когда мы
уже не помышляем о лете,
Солнца не просим,
Начинается жизнь в терракотовом цвете —
Поздняя осень.
Краткая милость,
перед мертвой зимой — многоточье,
Славься вовеки!
Стеклянные яблоки
после морозной ночи
Стынут на ветке,
Падают,
словно ёлочные шары — разлетаются,
Только тронешь.
Лишь вороны всё ахают,
всё придумать пытаются
Свой Воронеж.
А я каждый вечер гляжу,
Как тонет солнечный диск
В поздней кроне.
Только бы не облака!
Только бы не отвлечься,
Не проворонить!..
***
Мне сказали, ты спрашивал обо мне
У всех подряд,
Вспоминал наш август в южной стране,
А еще говорят,
Что все так же лезешь ты на рожон,
Не жалея огня,
И легко уводишь соседских жен,
Как когда-то меня.
Ибо ты — победитель и Бонапарт
Со звездой на груди…
Мне сказали — был у тебя инфаркт,
Но худшее позади…
Я тяну эту осень в глуши, как тать,
В доме чужом, одна.
Но здесь всё, о чем возможно мечтать:
Речка, лес, тишина,
Кем-то брошено старенькое пальто,
Воет ветер в трубе…
И — да, вот сердце мое.
Если что —
Возьми себе.
***
И пасмурный ветер
потрогать влажной щекой,
И с нежностью вспомнить ночлег —
подобие крова,
И вновь устремиться туда,
где в траве за рекой
Гуляет рыжая
лоснящаяся корова.
И даже если
нерадостная пора —
Такая, что господи
не приведи нашим детям,
Все равно каждый вечер
мечтать дожить до утра,
А значит — верить в бессмертие,
как кто-то верно заметил.
И вдруг однажды,
стоя вот так, в пальто,
С десятком лисичек,
найденных здесь же, на кромке поля,
Оказаться внутри звездопада,
хотя никто
Не просил щедрот у небес,
а только глазел, не боле.
А звезды стекают под ноги,
как вода.
И не надо особых навыков
в предсказанье,
Чтоб увидеть дальнейшее:
вздрогнешь и, как всегда,
Вспомнишь детство, паром...
И — не загадаешь желанье.
***
Над русским полем сумрачно и голо,
Тоскует птица.
И небо сыто душами по горло,
А бой все длится.
Опять беда ни в чем не знает меры
И рвет на части.
Но в мире нет безропотнее веры,
Чем вера в счастье.
Зарисовка с натуры
Август. Пригород. Неприятности сквозняка.
Дачница напряженно ищет того дурака,
Который...
Местность бесперспективна —
ее без запинки минует «скорый».
Пейзаж идилличен,
здесь не востребован практический талант.
Инакомыслящий коммерсант
Мечтает вытянуть воду из озера,
как веревкой, ручьем
И если не сыщет разбоя прибыльней —
настоит на своем.
Строительство идет сплошняком.
Молотки стучат поименно известно, по ком.
У сельмага два величественных прораба
Говорят о политике —
думают, как обычно, о бабах.
В воскресение к церкви бредут неумелые богомолки.
Одна — с подростком сыночком (серьга, наколки).
Но он удирает в малинник
и всю заутреню охотится по кустам,
Полагая, что бог гнездится именно там.
***
Тех, кто ковидом был отправлен в Лету,
Тех, кто чуть-чуть не дожил до весны,
Уж никогда не призовут к ответу —
Им адвокаты не нужны.
Ты пощадил их, Господи!
В финале,
В хитросплетенье и соблазнах тьмы,
Они себя ничем не запятнали.
А как же мы?..
***
Умела прощаться, как умирать — навеки,
Сжигать мосты, сжигать корабли.
А еще умела заговаривать реки —
Чтоб помедленнее текли.
Чтоб не так мелькали под небесами
Первый вдох — и последний звук,
Чтобы лодки, прядая парусами,
Успевали землю принять из рук.
Дождь идет. Минувшее все дороже.
Разреши мне, Господи, отдохнуть,
Потому что так — сгоряча — негоже
Начинать свой главный, ответный путь.
***
Докажи мне на своем примере,
Прописные истины любя,
Что и правда — каждому по вере:
Будь со мной, я верую в тебя.
Лишь с тобою жизнь моя густая
Стала не похожа на вокзал.
Лишь с тобою осень золотая
Точно — золотая-золотая,
До того, что боязно глазам...
Ноябрь
Как шапка на ворé
Горела крона дуба,
Горело всё вокруг,
Спаслась одна лишь ель.
Вдруг ветерок подул
Не ласково, а грубо
И отшвырнул огонь
За тридевять земель.
Умолкли дерева
На порыжелой круче,
И воды унесли
Червонную их масть.
И вот уж из глубин
Знобящей мраком тучи
Высматривает снег,
Куда ему упасть...
***
На станции, в безлюдной чайной,
Назначенной под снос,
Какой узор необычайный
Нарисовал мороз!
Средь фантастических растений,
Цветущих на стекле,
Промелькивают чьи-то тени,
Родные в том числе, —
Тех, драгоценных и не очень
(Теперь, со стороны,
Из этой непроглядной ночи,
Они почти равны),
Шумливых, все же постаревших,
Озябших без огня,
Не обязательно умерших —
Покинувших меня.
Что ж, сколько ни броди по свету,
Судьбу не превозмочь:
И ты однажды выйдешь в эту
Распахнутую ночь.
И — ни разлук уже, ни горя,
Свет одолеет тьму.
И мы, как прежде, в общем хоре
Споем по одному.
***
Новый год,
бенефис вечнозеленых растений.
Ёлка вырядилась,
как будто школьница во хмелю.
Я в эти сутки
шарахаюсь от собственной тени
И тебя
забыть уже не пытаюсь — люблю.
День прибавляется,
мы, наоборот, иссякаем,
Жизнь отнимается у нас
без следствия и суда.
Я гонюсь за тобой,
как Герда гналась за Каем.
(«Вам не холодно?» —
«Ах, помилуйте, как всегда».)
Спят пространства,
разлукой нашей казнимы.
Спят меж нами
самолеты и провода.
(«Что вы думаете
про легендарные русские зимы?» —
«Ненавижу
эти чертовы холода».)
Так чего мы добились?
Давай с тобой подытожим:
Ты — как Этна в своих облаках —
в посторонней увяз судьбе,
Я — бреду в новый год
(«Вам не скучно?») с поздним прохожим
И, коль плохо будет вести,
расскажу ему о тебе.
Возвращайся!
Я постараюсь
возродиться к весне, как природа.
Возвращайся!
Я постараюсь
сделать радостным наше житье.
А иначе — уйди из памяти,
чтоб не было нового года.
И скорее, а то Куранты
уже затевают свое.
Анна Гедымин — поэт, прозаик, литературный редактор. Родилась и живёт в Москве. Автор десяти книг (восьми поэтических и двух прозаических), публиковалась в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Юность», «Prosodia», «Новый журнал», «Новый берег» и др. Лауреат Международной Волошинской премии в номинации «За сохранение традиций русской поэзии»; премии «Литературной газеты»; премии имени Анны Ахматовой журнала «Юность»; первой премии в Международном литературном конкурсе им. С.А. Сергеева-Ценского «Преображение России»; премий журналов «Литературная учёба», «Дети Ра», «Зинзивер»; радиостанции «Немецкая волна» и др. Член Союза писателей Москвы и Русского ПЕН-центра. Член общественного совета журнала «Юность». Составитель поэтических альманахов «День поэзии», «Московский год поэзии», «Паровозъ».
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи