возрождение

Сотворенный из света спускался во тьму,

Лечь на влажные листья и травы.

И река распахнула навстречу ему

Оба берега – левый и правый.

Он сошел в камыши, словно в жаркую рожь,

На лишайники, в мягкие лапы,

Под прозрачную воду, где нежную дрожь

Выдыхают надменные карпы.

Где молока густых облаков и икра

Мелких звезд, и туманные тени

Истекают росою в истоме песка,

Ноют птичьей поилкой в коленях.

Сотворенный касался плодов и корней,

Тонких веток и сладостных клубней.

Несмолкаемый стон комариный звенел

В паутинах каштановой лютни.

И шумел водопад, словно сдавленный смех

Из речного зажатого горла.

Сотворенный из света карабкался вверх

Изнутри, опираясь на рёбра.

жить

Потёками по стенам – чьи-то сны,

Пока живём, и странно нам, что живы.

Никто не любит ядерной войны,

Но каждый хочет поглазеть на взрывы.

А дрожи нет, у тьмы – огромный стаж,

Любой порез подчеркнут старым шрамом.

Уныние, мой подконвойный страж,

Из глаз бежит безумным мандельштамом.

Что пыли пласт и паутины вязь?

Что ненависти наши и приязни?

В такие дни благословенна грязь:

Используй шанс – в густой земле увязни.

потому что война

Алексею Королеву

Потому что война, и цена нашей жизни – копейки,

Подороже бобов, но дешевле, чем мясо индейки,

Нашей смерти цена – так и вовсе дешевле перловки,

Я умру в коридоре, а не повезёт – так в кладовке.

В коридоре светло и сквозняк, и, пожалуй, почище,

А в кладовке темно, и от химии разной вонища,

Мне б из труб коридорных – да в норы нездешних тонелей,

Чем в кладовке царапать в агонии пластик панелей.

Я умру в коридоре, неважно, сейчас или скоро,

Потому что война – это темная часть коридора,

Потому что солдатам обещаны райские кущи:

Нежный запах тюльпанов и свет, как от яблонь цветущих.

творец календул

Когда, в корсет дорог затянут,

Замыслит город злую месть,

Гордыня брызнет из фонтанов,

Из переулков хлынет спесь.

Тогда в зеркальном монолите,

Прошитом трещиной на треть,

Испуганный столичный житель

Едва успеет рассмотреть,

Как из расколотых тарелок

Погибших башенных часов

По граням неподвижных стрелок

Смола на площадь потечёт.

Тогда ни паруса, ни память

Нам не подставят тёплый бок, –

Творец календул над полями

Расправит огненный цветок.

В закатной золотой заварке

Он будет беспрестанно цвесть,

Оранжевый, сухой и жаркий,

Как глина, как благая весть.

точка

Тяжелый сон вытягивает нить

Дыхания, мотает на катушку.

Пусть хлынет ливень – нужно много пить

Проросшим зёрнам. В желтые макушки

Пшеничный бог уже целует их.

Пшеничный бог растит своих зверят

В сырой земле, пока законы спят.

Перевернись, спеши взглянуть назад,

На фабрику темнеющего сада:

Кристаллы соли на зубах скрипят,

Возводится беззвучная ограда,

И капли света по стеклу стучат.

И по воде, – по кровле жестяной,

И по земле, – бесплодной и немой.

Мой тёмный сад собрался у окна

На новый сход, а на изнанке сна

Свободный человек, – ловец и зодчий, –

Возводит стены и ломает лёд,

Пока горит, и бьётся, и поёт

В его груди проколотая точка.

А птицы набирают высоту,

А птицы изчезают на лету,

Распахивают клювы цвета клюквы,

И песня заливает пустоту,

И я на полыхающем свету

По трафарету вырезаю буквы.

шум времени

Чугунные ограды

Прозрачны по утрам.

Подковой колоннады

Иди в Казанский храм,

Где вой военных сводок

В хоралах растворён.

Табачный сумрак сводов,

Дырявый лес знамён.

Сукно имперской мощи:

Шинели, вещмешки.

Заколосилась площадь:

Штыки, штыки, штыки.

Сквозь черно-желтый спектр

Засаленных знамён

Плывут слепым проспектом

Армады похорон.

Военные оркестры:

Раструбы, мундштуки.

Посмертные реестры:

Штыки, штыки, штыки.

варенье

На рассвете во двор выбегает отлить Фома,

По бурьяну струя хлещет прямой наводкой.

И под градом полива расцветает цветок-чума:

В колокольчатой чашечке плещется царская водка.

Сгнили звезды, как вишни, и горизонт померк.

Скошен стебель под горло и травы пошли на силос.

Лишь цветок-чума вызревает в ягоду-смерть.

Как же много её в этот год для нас уродилось!

Собирать урожай выйдут бабы за край села,

«Вiтре буйний», – споют, да прошепчут: «Кохаю, любий!»,

Похоронят надежду, – скорее б она взошла,

И наварят варенья, чтоб мертвым помазать губы.

закат

Ветрами, словно оспой,

Изрыт речной гранит, –

Пчелою медоносной

Печаль над ним звенит.

Закат дрожит и рвётся,

Натянут на колки:

Последний проблеск солнца,

Прощальный взмах руки.

Темнеют мостовые,

Тускнеют двор и сад,

Лишь окон пулевые

Отверстия кровят.

По этим алым меткам

Теней нисходит рать,

Спешит к вольерам, клеткам, –

Зверьё своё обнять,

Пока закат над нами

Посмертья кокон свил.

Касание губами.

Прикосновенье крыл.

Михаэль Шерб родился в Одессе. Выпускник физфака ОГУ им. И. И. Мечникова. С 1994 го — проживает в Германии, где и окончил Дортмундский технический университет. Работает программистом. Публикации в журналах «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Эмигрантскоя лира», «Homo legens» и др.