18+

Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Вольтской Татьяной Анатольевной либо касается деятельности иностранного агента Вольтской Татьяны Анатольевны 

*  *  *

Метель на Университетской

Холёной набережной, лёд,

Автобус, паренёк простецкий

С двумя подружками, народ

В наушниках. Намокшим мелом

Дворец прочерчен. Ты со мной?

Ты здесь? Безжизненное тело

Реки накрыто простынёй.

В глазах у города мерцанье,

Ладонь, прижатая ко лбу —

Как будто санки с мертвецами

Проскальзывают сквозь толпу,

Как будто произносишь: «Город» —

И тень ложится под стеной,

А эхо отвечает: «Голод»,

И снова тихо. Ты со мной?

Парады, кабаки, цыганки,

Расстрелы, балерины, спесь.

Вот если бы не эти санки.

Метро, окраина. Ты здесь?

Торговый центр, пивная, пьянка

В парадняке. Подъём. Отбой.

Ты здесь? И точно ли твой ангел

Присматривает за тобой?

*  *  *

Когда в лодке плотник Питер

Минул Невскую губу,

Усмехнулся искуситель

И подзорную трубу

Льстиво подал да ретиво,

Да не тою стороной:

Град с обратной перспективой

За стеною водяной.

То-то люди в Петербурге

Ходят задом наперёд,

То-то сбоку ветер юркий

Чёрным хвостиком метёт.

То Столярный, то Фонарный,

То Кирпичный, то Свечной,
То Дегтярный, то кошмарный —

Жидкой полночью мучной

Ходят люди, горбят плечи,

В переулках месят грязь,

Устремляются навстречу —

Дальше, дальше расходясь,

Спотыкаются, по жиже

По болотной семеня.

Так и ты, дружок— чем ближе,

Тем ты дальше от меня.

*  *  *

Бочком, с опаской вышел снег

На двор, пробежкою мышиной.

Потом он падал, как во сне,

На сгрудившиеся машины,

На урну и скамейку, лёг

У заколоченной парадной,

Ступень и ржавый козырёк

Накрыл ладошкою прохладной.

Нет, он не падал, он нырял,

Как будто ждал, когда мы вздрогнем,

И снова из-под фонаря

К деревьям и ослепшим окнам

Он наклонялся, как спина

Незагорелая мужская

Над женщиной, как та волна —

Ну да, ты помнишь, Хокусая.

*  *  *

Ну, что, душа? Что сидишь, тиха?

Держишь горшок с землёй, а в нём — корешок греха —

Чёрненький, с золотым, Божьим, переплетён.

Страшно тебе, душа? Ну-ка, вставай, пойдём

Медленно вдоль реки, словно катя клубок

Перед собой — смотри, как Его мир глубок:

Жабры твои, душа, розовы, и глаза круглы,

Гнутся вокруг стеклянные впадины и углы,

Вьются скользкие ленты, колются рачьи усы,

И плоские караси колеблются, как весы.

Ну-ка, пошли, душа, дальше, стряхни песок,

Берег, лесок — смотри, как Его мир высок:

Ветер из полотна, облако из стекла,

Быстро летают капель блестящие зеркала.

Перья твои, душа, в крапинку, и круглы глаза,

Выше рванулась, милая, да нельзя —

Поясок натянулся, обвивая тебя, как дым —

Тот самый, чёрненький, перепутанный с золотым.

Вот и сиди, как Золушка, хмельные Божьи меды

Отделяй от дегтя, от неумытой беды.

Страшно тебе, душа? А всё-таки не зови

На помощь — не то нагрянут птицы да муравьи,

Распутают сердце, быстрыми лапками шевеля, —

Тут-то оно и рассыплется, как земля.

*  *  *

И когда язык касается языка,

Души сбегают друг к другу — изо рта в рот,

Словно в камерах насидевшиеся зэка —

В открытие двери. Свобода — она не врет:

Когда одежды, как границы, упразднены,

Она выходит на улицы, где каждый булыжник — свят.

Ноги её легки, пальцы её нежны,

Бежать за ней, не оглядываясь, — но уже назад

Пробираются души по краю губ

В свои одиночки, ощупью, далеки,

И кисть руки белеет, повисшая, как лоскут,

И слова поворачиваются, как замки.

*  *  *

Мост. Тающий лёд.

На куполах туман.

Из полыньи пьёт

Ветер, припав к губам

Мёртвой реки. Снег,

Что пришёл не спросясь

И обнимал во сне,

Превращается в грязь.

Как это — был и нет?

На щеке, на груди

Вот же его след.

Только не уходи!

*  *  *

Рука в руке дрожит синицей,

А в небе тают журавли

И огненная колесница

Неистового Илии.

Надулась воздуха рубаха,

Как царство, сокрушился лёд,

Всё чаще вздрагивает птаха —

То ли от страха, то ли от

Волны безжалостного счастья,

Что горлом хлынуло — и с ним

Обломки слов и льдинок мчатся

В дыму и скрежете весны.

*  *  *

Ледяная змеиная шкура

С лёгким треском сползает с Невы.

Далеко нам до строящей куры

Богатеям гордячки-Москвы.

До шелкОвого далеко нам,

До Садового пояска,

До басового — в злате иконном —

До господского говорка.

А и наша держава не промах —

Налетай, кому надо воров:

То-то в ваших гуляют хоромах

Недомерки из наших дворов.

То-то к вам понасыпалось бесов

Из глубоких чухонских болот,

Чтобы, воздух измяв и изрезав,
Время вывернуть наоборот,

До кровавой мездры. Не до жиру —

Быть бы живу да в щёлку залечь.

Это месть. А не надо порфиру

Грубо стаскивать с мраморных плеч,

С департаментов и присутствий,

С жёлто-белых, застывших во сне

Площадей, по которым несутся

И безумный фельдъегерь, и снег.

На Москве-то всё гладкие лица,

Без гульбы да потравы — ни дня.

И шипит отставная столица,

Как змея под копытом коня.

Подборка стихов напечатана в "Этажи" №3 июль 2016

Татьяна Вольтская родилась и живет в Петербурге. Поэт, эссеист, автор девяти сборников стихов: "Стрела" (СПб,1994) , "Тень" (СПБ, 1998), "Цикада" (СПб, 2002), «Cicada» (London, Bloodaxe, 2006), «Trostdroppar», (Стокгольм, 2009), «Письмо Татьяны» («Геликон Плюс», 2011), «Из варяг в греки» («Геликон Плюс, 2012), «Угол Невского и Крещатика» (Киев, «Радуга», 2015), Избранное (СПб, «Геликон Плюс», 2015). В 1990-е годы выступала как критик и публицист, вместе с Владимиром Аллоем и Самуилом Лурье была соредактором петербургского литературного журнала «Постскриптум». Стихи переводились на шведский, голландский, финский, итальянский, английский языки. Лауреат Пушкинской стипендии (Германия) и премии журнала "Звезда" (Санкт-Петербург). Работает корреспондентом радио «Свобода/Свободная Европа»