От переводчика
Многие мои сверстники, как и я сам, в ранней юности полюбили западный рок исключительно «ушами» — не особо стараясь вникнуть в текстовое наполнение. Погружение в язык последовало позже, когда звуковые образы песен уже вполне сложились и заняли прочное место в памяти, успев обрасти устойчивыми ассоциациями.
Разбирая тексты знакомых песен, я нередко ловил себя на том, что многие годы вчитывал в них свои сюжеты и смыслы, имеющие очень косвенное отношение к оригиналу.
И сейчас, приступая к работе над переложением на русский моих любимых рок-исполнителей, я задавался вопросом: возможен ли в принципе перевод той самой содержавшейся в музыке и определявшей первичное восприятие энергии на вербальный уровень — в иноязычный эквивалент?
Приведенные ниже переводы едва ли отвечают в полной мере на этот вопрос. Возможно, лишь потому, что переводчик не дотянулся до сверхзадачи.
Боб Дилан
СЕНЬОР (ПЕСНЯ О ВСЕСИЛИИ ЯНКИ)
Сеньор, сеньор,
Куда ведет дорога эта —
В округ Линкольн или к концу света?
Этот путь мне, кажется, знаком.
Разве здесь ответы мы найдем?
Сеньор, сеньор,
Вам должно быть все известно —
Так куда она исчезла?
Долго мне сверлить глазами дверь,
Не справляясь с болью от потерь?
Резкий ветер продувает палубу насквозь.
Крестик у нее на шее. Мы еще не врозь.
И, пока оркестр сияет, маршами звеня, —
Ее объятья и слова: «Не забывай меня».
Сеньор, сеньор,
Разрисованы фургоны —
Тянутся, как хвост дракона.
Мне терпеть совсем уже невмочь.
Ну хоть кто-нибудь здесь должен мне помочь?
Вот последнее, что помню, — дальше свет померк:
Полон дураками, поезд ускоряет бег.
Цыган с поблескивающим кольцом сказал: «Оставь
Надежду. Сны закончились, сынок, настала явь».
Сеньор, сеньор,
Их сердца, как шкуры, грубы.
Мне минуту лишь, всего одну бы,
Чтоб собраться с мыслями чуть-чуть.
Если вы готовы — значит, в путь.
Сеньор, сеньор,
Опрокинем здесь все разом,
Разорвем все, чем я связан.
Это место больше мне не дом.
Так скажите мне, сеньор, чего мы ждем?
Джон Леннон
О, ЛЮБОВЬ МОЯ
О, любовь моя, сегодня в первый раз
Мои глаза открыты.
О, любовь моя, сегодня в первый раз
Они видят свет.
Вижу я ветер и вижу листву,
Все доступно сердцу моему.
Вижу я облако и небеса,
Ясен и прозрачен этот мир.
О, любовь моя, сегодня в первый раз
Открыт мой разум.
О, любовь моя, сегодня в первый раз
Моя мысль чиста.
Чувствую грусть, прикасаюсь к мечте,
Все доступно сердцу моему.
Чувствую жизнь, и любовь, и свет,
Ясен и прозрачен этот мир.
Пол Саймон
Я СКАЛА
Обычный день;
в глубоком темном декабре
я одинок.
Глядеть в окно на зиму готов я целый век —
на улицу, укутанную в снег.
Да, я скала,
я остров в океане.
Я огражден,
и неприступны стены,
их никому не одолеть.
И дружба не нужна мне — она рождает боль;
куда спокойнее с самим собой.
Да, я скала,
я остров в океане.
Любовь? Ну что ж,
ее отчаянье и слезы
давно лежат на дне души.
Все чувства отгорели и отошли ко сну —
и их будить я больше не рискну.
Да, я скала,
я остров в океане.
Мои тома,
стихи — надежней нет защиты;
я в них отныне как в броне.
Стены, потолок — пускай я одинок,
но мир не прикасается ко мне.
Да, я скала,
я остров в океане.
А скалы не скорбят;
а острова — не плачут.
Перевод с английского Вадима Муратханова
Вадим Муратханов – поэт, прозаик, переводчик. Родился в 1974 году во Фрунзе (ныне Бишкек). В 1990 году переехал в Ташкент, где окончил факультет зарубежной филологии Ташкентского государственного университета. С 2006 года живет в Московской области. Автор семи книг, обладатель специального приза премии «Московский счет» за книгу стихов и переводов «Узбекские слова» (М., 2013). Соредактор журнала «Интерпоэзия», ответственный секретарь журнала поэзии «Арион».
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи